Когда свекровь в третий раз за утро позвонила, чтобы уточнить, правильно ли невестка солит кашу для её «Андрюшеньки», Лена поняла: сегодня что-то случится.
Телефон мужа лежал на кухонном столе и надрывался требовательной трелью. Андрей стоял у плиты, помешивая овсянку деревянной ложкой, и делал вид, что не слышит. Но Лена видела, как дрогнули его плечи, как напряглась спина под домашней футболкой.
— Возьми, — сухо произнесла она. — Твоя мама ждать не любит.
Андрей вздохнул и потянулся к телефону. На экране светилось фото женщины в цветастом платье на фоне грядок — контакт «Мамуля» с тремя сердечками.
— Да, мам. Доброе утро. Нет, ещё не ели. Да, овсянку. На воде, как ты говорила. Что? Изюм? Нет, не добавлял. Сейчас спрошу.
Он повернулся к жене с видом человека, выполняющего важную дипломатическую миссию.
— Лен, у нас есть изюм? Мама говорит, овсянка без изюма — это издевательство над организмом. Она вчера в передаче видела, там диетолог рассказывал...
Лена молча открыла шкафчик, достала пачку изюма и швырнула её на стол. Пачка проехала по скользкой поверхности и остановилась прямо у локтя Андрея.
— Есть, мам! — обрадованно закричал он в трубку. — Да, добавлю! Сколько? Горсть? Понял! А соли? Щепотку? Или две?
Лена смотрела на своего мужа — тридцатипятилетнего руководителя проекта в крупной строительной компании, который сейчас с серьёзным видом обсуждал количество соли в каше с женщиной, живущей в трёхстах километрах отсюда.
Пять лет. Пять лет она терпела это. Пять лет каждое утро начиналось со звонка свекрови. Пять лет каждое решение в их семье проходило через фильтр маминого одобрения.
Когда они выбирали квартиру, свекровь браковала каждый вариант по фотографиям: то этаж низкий — «шум с улицы», то высокий — «в пожар не спастись», то район далеко от метро — «как Андрюша на работу добираться будет». В итоге купили квартиру, которую одобрила Нина Васильевна. Маленькую, тесную, но «зато рядом с парком, мальчику воздух нужен».
Мальчику. Тридцатипятилетнему мужику.
— Лен, а ты сегодня борщ собиралась варить? — Андрей прикрыл трубку рукой, но громкий голос свекрови всё равно прорывался сквозь его пальцы. — Мама говорит, свёклу надо на тёрке, а не кубиками. Кубиками — это моветон.
— Я не собиралась варить борщ, — процедила Лена сквозь зубы.
— А что тогда на обед? — Андрей растерялся так, словно ему сообщили о крушении всех жизненных планов.
— Закажем пиццу.
— Пиццу?! — в трубке раздался возмущённый вопль, от которого, казалось, задрожали стёкла. — Андрей! Я всё слышу! Какая пицца? У тебя желудок! Ты помнишь, как в детстве мы тебя лечили от гастрита? Пицца — это отрава! Скажи своей жене, что я категорически против!
Лена почувствовала, как внутри поднимается знакомая волна. Горячая, тяжёлая, словно расплавленный свинец. Эта волна копилась годами — от каждого звонка, от каждого совета, от каждого «мама лучше знает».
— Андрей, — она подошла к мужу вплотную, — ты можешь хоть раз принять решение сам? Без одобрения из другого города?
— Ну что ты начинаешь? — он отвернулся, пряча глаза. — Мама просто заботится. У неё опыт. Она плохого не посоветует.
— Плохого не посоветует? — Лена усмехнулась. — А когда она посоветовала нам не ехать в отпуск, потому что «на море опасно, там инфекции»? А когда она запретила мне устраиваться на новую работу, потому что «далеко от дома, Андрюша будет волноваться»? А когда...
— Хватит! — Андрей повысил голос. В трубке тут же наступила настороженная тишина. — Мам, я перезвоню. Да, всё в порядке. Нет, она не кричит. Да, я ей объясню. Пока.
Он нажал отбой и посмотрел на жену с укором.
— Вот зачем ты так? Она расстроится теперь. У неё сердце слабое. Ты же знаешь.
Лена молча вышла из кухни. Ей нужен был воздух. Ей нужно было не видеть это лицо — лицо вечного сына, который в свои годы так и не научился говорить «нет» собственной матери.
В гостиной она остановилась, обводя взглядом пространство. Каждый предмет здесь кричал о присутствии свекрови. Тяжёлые портьеры цвета бордо — «классика никогда не устареет, Леночка». Громоздкий сервант с хрусталём — «у приличных людей должна быть посуда для гостей». Ковёр с витиеватым узором — «ноги мёрзнуть будут, бетон же холодный».
Это была не её квартира. Это был музей чужих представлений о жизни.
Телефон снова зазвонил. Лена слышала из кухни голос мужа:
— Да, мам. Нет, она просто устала. Работа, знаешь. Что? Отпуск? Мы думали в мае... Куда? К тебе? На дачу? Ну, я не знаю, надо с Леной обсудить...
Вот оно. Каждый год одно и то же. Свекровь вызывала их на дачу — «помочь с огородом», «прополоть грядки», «собрать урожай». И каждый год Лена проводила свой отпуск, согнувшись над помидорными кустами под палящим солнцем, пока Нина Васильевна командовала с веранды, попивая чай с вареньем.
— Андрей! — крикнула она, возвращаясь на кухню. — Мы не поедем на дачу.
Муж замер с телефоном у уха.
— В смысле?
— В прямом. Я хочу на море. В нормальный отпуск. С пляжем, рестораном и ничегонеделанием.
— Мам, подожди секунду, — Андрей прикрыл трубку ладонью, но его мать, похоже, обладала слухом летучей мыши.
— Я всё слышу! — раздался визгливый голос. — Море? Какое море? У меня рассада! Кто картошку окучивать будет? Андрей, ты же обещал! Мы ещё в январе договорились!
— Мы не договаривались, — твёрдо сказала Лена, глядя мужу в глаза. — Ты договаривался. За моей спиной. Как обычно.
— Лена, ну не при маме же! — зашипел Андрей, краснея.
— А когда? Когда мне говорить, если твоя мама в нашей жизни присутствует двадцать четыре часа в сутки? Она выбирает нам мебель, она решает, куда нам ехать, она указывает, что нам есть! Я устала быть невесткой-рабыней!
Это слово — «невестка» — прозвучало особенно громко. Лена осознала, что за пять лет она перестала быть женой. Она превратилась в персонаж из свекровиной пьесы, где ей отводилась роль обслуживающего персонала.
— Андрей! — голос из трубки стал требовательным. — Что она там говорит? Какая ещё рабыня? Да я для вас стараюсь! Неблагодарная! Я ночами не сплю, думаю, как вам помочь! А она мне — рабыня! Дай ей трубку, я ей сейчас всё объясню!
Андрей протянул телефон жене с видом человека, передающего боевую гранату.
— Поговори с ней. Успокой. Пожалуйста.
Лена взяла телефон и поднесла к уху.
— Нина Васильевна.
— Леночка! — голос свекрови мгновенно переключился на медовые нотки. — Девочка моя, ну что ты нервничаешь? Я же как лучше хочу! Приедете на дачу, отдохнёте на свежем воздухе. Я уже и баню протопила бы, и пирогов напекла. А море — это же дорого! Зачем деньги тратить, когда у нас такая красота под боком?
— Ваша красота, Нина Васильевна, — медленно произнесла Лена, чувствуя, как голос становится ледяным. — Ваша дача. Ваши грядки. Ваша баня. Ничего моего там нет. И никогда не было.
— Ну как же? — свекровь даже растерялась от такого отпора. — Мы же семья! Андрюша всегда помогал, с детства. И ты теперь часть нашей семьи...
— Часть инвентаря, вы хотите сказать? Между лопатой и граблями?
— Лена! — ахнул Андрей, пытаясь отобрать телефон.
Но она отступила на шаг, продолжая говорить в трубку:
— Я пять лет молчала. Пять лет делала вид, что всё в порядке. Что нормально, когда свекровь контролирует каждый шаг невестки. Что нормально проводить отпуск на чужих грядках. Что нормально есть нелюбимую еду, потому что «Андрюша так привык». Хватит. С сегодняшнего дня я живу своей жизнью.
— Ты слышишь, как она разговаривает?! — завизжала Нина Васильевна. — Андрей! Сделай что-нибудь! Она тебя против матери настраивает! Это она во всём виновата! Я же говорила — не женись на городской! Они все такие! Эгоистки!
Лена усмехнулась.
— Эгоистка — это когда хочешь жить своей жизнью, а не обслуживать чужую? Тогда да, я эгоистка. И горжусь этим.
Она нажала отбой и положила телефон на стол. В кухне повисла звенящая тишина.
Андрей смотрел на неё так, будто впервые видел. В его глазах мелькнуло что-то странное — не гнев, не обида. Скорее... страх.
— Ты понимаешь, что натворила? — прошептал он. — Мама теперь неделю звонить будет. Плакать будет. Давление у неё подскочит...
— А у меня оно пять лет скачет, — отрезала Лена. — Только об этом никто не думает.
Телефон снова зазвонил. Андрей потянулся к нему автоматически, как дрессированное животное к миске.
— Не бери, — сказала Лена.
— Я должен. Она переживает.
— Ты должен мне. Твоей жене. Или ты забыл, с кем живёшь?
Андрей замер с телефоном в руке. На экране пульсировало «Мамуля» с тремя сердечками. Гудки резали тишину, как нож.
— Я... я не могу её игнорировать, — его голос дрогнул. — Она же мать. Она одна. Кроме меня у неё никого нет.
— А кроме неё — у тебя никого нет? — Лена подошла ближе. — Я — никто? Наша семья — ничто? Пять лет брака — просто слова?
Телефон замолчал. Через секунду пришло сообщение: «Перезвони немедленно! Мне плохо!»
Андрей побледнел.
— Видишь? Ей плохо! Это из-за тебя!
— Это из-за неё самой, — Лена устало опустилась на стул. — Она манипулирует тобой с детства. «Мне плохо» — её любимый инструмент. Не заметил, что ей становится «плохо» каждый раз, когда что-то идёт не по её сценарию?
Андрей застыл. Лена видела, как в его голове что-то медленно поворачивается, как шестерёнки начинают скрипеть.
— Но она же мама... — повторил он, уже не так уверенно.
— Да. Твоя мама. Не моя. И не хозяйка нашей семьи.
Телефон взорвался новой трелью. На этот раз Андрей не стал отвечать. Он просто стоял и смотрел, как экран мигает, требуя внимания.
— Если не возьмёшь — она приедет, — тихо сказал он. — Триста километров — не помеха. Однажды приехала в два часа ночи, потому что я не брал трубку.
— И что? — Лена пожала плечами. — Пусть приезжает. Я с ней поговорю.
— Ты не понимаешь. Она... она не отступит. Она будет скандалить, плакать, угрожать...
— А ты?
— Что — я?
— Ты будешь на чьей стороне?
Это был главный вопрос. Вопрос, который Лена боялась задать все эти годы. Потому что боялась услышать ответ.
Андрей молчал. Его взгляд метался между женой и надрывающимся телефоном.
— Я... не знаю, — наконец выдавил он.
Лена встала.
— Тогда мне здесь делать нечего.
Она прошла в спальню, достала с антресолей чемодан — тот самый, с которым приехала сюда пять лет назад. Он был пустой, лёгкий, готовый к новому путешествию.
— Ты что делаешь? — Андрей появился в дверях.
— Собираю вещи.
— Куда?
— Куда угодно. К подруге. В гостиницу. Куда угодно, где нет твоей мамы.
— Лена, подожди! — он бросился к ней, попытался отобрать чемодан. — Это глупо! Из-за какого-то звонка!
— Не из-за звонка, Андрей. Из-за тысячи звонков. Из-за пяти лет, когда я была не женой, а приложением к маминому сыночку. Из-за того, что ты так и не научился выбирать.
Она открыла шкаф и начала складывать вещи. Методично, спокойно, как будто это было обычное дело — заканчивать жизнь, которой не была хозяйкой.
Телефон Андрея продолжал звонить. Он взял его трясущимися руками.
— Мам, подожди, тут такое... Нет, не перебивай! Лена уходит! Что делать?! Скажи, что делать!
Лена замерла с платьем в руках.
— Слышишь себя? — произнесла она тихо. — Твоя жена уходит, а ты спрашиваешь у мамы, что делать.
Из трубки донёсся торжествующий голос Нины Васильевны:
— Пусть уходит! Скатертью дорога! Я всегда говорила, что она тебе не пара! Найдём нормальную девушку, из хорошей семьи, послушную!
Андрей побледнел ещё сильнее.
— Мам, ты что? Я не хочу, чтобы она уходила...
— Как это — не хочешь? Она же тебе хамит! Матери твоей хамит! Такие жёны не нужны! Радуйся, что сама уходит, а то потом бы разводилась, имущество делила...
Что-то в лице Андрея изменилось. Лена заметила, как дрогнули его губы, как расширились зрачки.
— Мам, — произнёс он медленно, будто пробуя на вкус каждое слово, — а ты... ты вообще хочешь, чтобы я был счастлив?
— Конечно, хочу! — взвизгнула трубка. — Поэтому и говорю — пусть уходит! Без неё тебе будет лучше!
— А если мне с ней лучше?
Пауза. Длинная, вязкая, как застывающий бетон.
— Андрюша, — голос свекрови стал вкрадчивым, — ты просто привык. Это не любовь, это привычка. Я лучше знаю, что тебе нужно. Я мать.
Андрей посмотрел на Лену. Она стояла с чемоданом, готовая уйти. И в её глазах он увидел то, чего не замечал пять лет — усталость. Не злость, не обиду, а глубокую, выматывающую усталость от бесконечной войны.
— Мам, — сказал он, — я тебе перезвоню.
И нажал отбой.
Впервые за всё время, что Лена его знала, он сам положил трубку. Сам. Без разрешения.
— Я не хочу, чтобы ты уходила, — произнёс он тихо.
— А я не хочу жить втроём, — ответила она. — Ты, я и твоя мама. Это не брак, Андрей. Это многоженство, только наоборот.
Он подошёл ближе. Взял её руки в свои.
— Я не понимал. Правда, не понимал. Мне казалось, это нормально. Все так живут. Мама советует, мы слушаем...
— Не все, — Лена высвободила руки. — Взрослые люди сами принимают решения. Сами выбирают мебель, еду, отпуск. Сами строят свою жизнь.
— Научи меня.
Это прозвучало так беспомощно, так по-детски, что Лена едва не рассмеялась. Но смех застрял в горле. Она увидела в его глазах то, что никогда раньше не замечала — потерянность.
Он не был плохим человеком. Он был просто мальчиком, которого никогда не отпускали. Вечным сыном при властной матери.
— Это долгий путь, — сказала она. — И я не уверена, что у меня есть силы его пройти.
— А если я сам сделаю первый шаг?
Телефон снова зазвонил. Нина Васильевна не сдавалась.
Андрей посмотрел на экран. Потом на жену. Потом снова на экран.
И нажал кнопку «Заблокировать номер».
Экран погас. Тишина обрушилась на квартиру, как снежная лавина — неожиданная, оглушительная, освобождающая.
— Вот так, — сказал он, и его голос дрогнул. — Это правильно?
Лена долго смотрела на него. На этого большого, растерянного мужчину, который только что совершил первый самостоятельный поступок за тридцать пять лет.
— Это начало, — ответила она тихо. — Только начало.
Она отставила чемодан в сторону.
Через полчаса они сидели на кухне, ели остывшую овсянку и молчали. Но это было хорошее молчание — не напряжённое, а спокойное. Впервые за пять лет в квартире не звонил телефон, не раздавались приказы издалека.
— Она приедет, — сказал Андрей, ковыряя ложкой кашу. — Рано или поздно.
— Знаю.
— И будет скандалить.
— Будет.
— И скажет, что я предатель.
Лена накрыла его руку своей.
— Ты не предатель. Ты просто выбрал свою семью. Ту, которую создал сам. Это не предательство — это взросление.
Андрей поднял на неё глаза.
— А как же она? Она же одна...
— Она взрослый человек. Справится. Или нет — это уже не твоя ответственность.
Он кивнул. Неуверенно, но кивнул.
Где-то за окном шумел город, гудели машины, люди спешили по своим делам. Обычное утро. Только в этой квартире всё изменилось.
Чемодан так и остался стоять в спальне — пустой, ненужный. Лена знала, что путь будет долгим, что свекровь ещё даст о себе знать, что впереди много трудных разговоров.
Но сегодня, впервые за пять лет, она почувствовала себя женой. Не невесткой, обслуживающей чужие капризы. Не приложением к маменькиному сыночку. А просто женой. И этого было достаточно, чтобы остаться.
Андрей вдруг улыбнулся — робко, как ребёнок, который впервые сделал что-то правильно без подсказки.
— Знаешь, каша без маминого изюма вкуснее, — сказал он.
Лена рассмеялась. Впервые за очень долгое время — искренне.