Эпохальные случаи воровства за две тысячи лет
Квентин Тарантино обвинил Сюзанн Коллинз в том, что она списала фабулу «Голодных игр» из романа японского писателя Косюна Таками «Королевская битва». Утверждение Тарантино — виртуоза в деле цитирования, заимствования и оммажа — звучит иронично, но не лишено основания. Легендариум о революции в деспотичном Панеме действительно похож на «Королевскую битву», в которой школьники вынуждены истреблять друг друга по приказу правительства. Но так ли критично это возможное заимствование? Плагиат в искусстве преследует человечество уже более двух тысяч лет, сталкивается с осуждением, оправданием и принятием. Рассказываем эпохальные случаи этого явления.
Текст: Ульяна Волохова
Рождение плагиата
В 80-х годах н. э. в Римской империи гремела слава поэта Марциала — мастера эпиграммы, черного юмора и лаконичных оскорблений, не щадящих ни коррумпированных чиновников, ни тщеславных богачей, ни амбициозных политиков. Кроме толпы поклонников у Марциала были и подражатели, зарабатывавшие на декламации его стихов. Один из таких чтецов, Фидентин, решил, что выгоднее выдавать эпиграммы Марциала за свои. Это привело поэта в ярость, но окончательно он взорвался, когда услышал, как именно Фидентин читает его тексты. Манера показалась Марциалу совершенно убогой и калечащей его стихи, а значит, вредящей его репутации. И он воспользовался оружием, которым владел лучше всего: написал цикл эпиграмм, высмеивающих Фидентина, его манеру и воровские наклонности. Среди россыпи нелицеприятных эпитетов Марциал назвал противника «plagiarius» — так в римском праве обозначали преступников, порабощавших свободных граждан или воровавших чужих рабов. Позже этот термин трансформировался в знакомое нам слово «плагиат» — присвоение результатов чужого интеллектуального труда.
Фидентин, конечно, был не первым литературным вором античности. До Марциала авторы столетиями сталкивались с заимствованиями. Еще в V веке до н. э. Аристофан в комедии «Облака» поэтично писал о драматургах, укравших сюжеты его пьес: «В мутных водах ловят они, словом говоря моим». А пифагорейцы были убеждены, что Платон своровал несколько их концепций. Но именно Марциал впервые не просто пожаловался на воровство, а сделал его проблемой искусства.
Плагиат как норма
В 1671 году Мольер опубликовал комедию-интригу «Проделки Скапена». Сюжет и герои пьесы, как часто случалось у Мольера, были не оригинальны, а взяты из множества источников — у римских драматургов, из итальянской комедии дель арте и произведений его современников. Но все эти заимствования были тщательно переработаны в характерной мольеровской манере, принесшей ему славу и статус ведущего драматурга Франции. Кроме одной сцены, которая воспроизводит вечный способ мошенничества: хитрый слуга вымогает у богатого отца выкуп за сына, якобы попавшего в беду и отправляемого на галеры. Она почти дословно повторяла эпизод из комедии Сирано де Бержерака «Проученный педант». Французская публика, прекрасно знавшая Бержерака, мгновенно распознала цитату и обрушилась с критикой. Но Мольера эти обвинения ничуть не задели. Напротив, он назвал плагиат нормальной частью своего творческого метода: «Я беру свое добро всюду, где его нахожу».
Такое отношение к плагиату для XVII века было делом обычным — старший коллега Мольера Шекспир тоже активно перерабатывал чужие сюжеты для своих пьес и тоже защищался от нападок. По легенде, когда и его в очередной раз обвинили в явных заимствованиях, он заявил: «Да, это девка, которую я нашел в грязи и вывел в высший свет». Подразумевая, что мастерство автора прощает его неоригинальность. А на родине Мольера его современники риторик Жан Ришсурс и философ Франсуа де Ла Мот Ле Вайе занимались пропагандой плагиата, считая копирование и подражание великим нормальным и достойным делом при одном условии: их тексты и мысли должны быть хорошо переработаны и осмыслены.
Несостоявшийся плагиат
В июле 1791 года посланник принес Вольфгангу Амадею Моцарту письмо от неизвестного аристократа с просьбой написать музыку для заупокойной мессы. Как выяснилось позже, заказчиком был граф Франц фон Вальзегг. Анонимом он хотел остаться, чтобы иметь возможность выдать музыку за собственное сочинение. Вальзегг мечтал о славе композитора, но необходимых талантов не имел, поэтому заказывал партитуры, переписывал их, ставил свое имя, нанимал музыкантов и представлял произведение друзьям как свое. Заупокойную мессу, или Реквием, он заказал Моцарту в память об умершей жене. Моцарт работал над Реквиемом с перерывами на другие заказы пять месяцев, но не успел закончить — 5 декабря он скоропостижно умер. Вдова композитора, нуждаясь в деньгах, передала партитуру ученику Моцарта Францу Зюсмайру. Тот довел Реквием до завершения, и она отправила его заказчику. Вальзегг представлял музыку как написанную им, но пробыл автором недолго: через шесть лет произведение было издано под именем Моцарта, и настаивать на собственном сочинительстве Вальзеггу не имело смысла.
Эта почти анекдотичная история оказалась симптомом перелома в европейской культуре. Вальзегг действовал по старой традиции, когда заказчик мог присвоить себе любое произведение, а имя автора считалось частью купленного товара. Но в XVIII веке эта модель уже стремительно менялась. В 1710 году в Англии был принят Статут Анны — первый закон об авторском праве, закрепивший среди прочего и неотчуждаемость имени автора, даже если произведение выполнено по заказу или продано. Постепенно эта норма распространилась по Европе. В Австрии она появилась лишь в начале XIX века, поэтому юридически наследники Моцарта еще не могли защитить его авторство — но дух новой эпохи уже работал на них, и именно он не позволил Вальзеггу присвоить последний шедевр Моцарта.
Плагиат как вандализм
Для охваченной сентименталистскими и романтическими настроениями Европы конца XVIII — начала XIX века плагиат был ремеслом порицаемым. Уникальным должен был быть не только герой, а исключительными не только обстоятельства, в которых он действовал, но и гений автора, создавшего его. Поэтому вся история литературы эпохи пронизана обвинениями в плагиате и осуждением его. Жан-Жака Руссо уличали в копировании идей общественного договора у немецкого философа Ульриха Губера, Гончаров разругался с Тургеневым из-за сходства «Дворянского гнезда» с «Обрывом», а Байрон подозревал в подражании своему стилю буквально каждого пишущего современника. Неудивительно, что в такой атмосфере борьбы за уникальность произошел, вероятно, один из самых разрушительных случаев плагиата.
В 1798 году французский востоковед Луи-Матьё Лангле опубликовал, как он утверждал, свой перевод «Путешествия из Персии в Индию» Абд аль-Риззака. Книга пришлась ко времени: после того как Наполеону удалось заполучить в союзники против России и Британии персидского шаха, Франция переживала очередной всплеск интереса к Востоку. Однако в 1812 году биограф Антуана Галлана — путешественника и антиквария XVI века, первого переводчика «Тысячи и одной ночи» на европейский язык,— работая с документами Галлана в Королевской библиотеке, наткнулся на перевод того же «Путешествия». Сравнив его с текстом, опубликованным под именем Лангле, он обнаружил дословное совпадение — вплоть до ошибок в пунктуации. Но самым большим преступлением плагиатора оказался не сам факт кражи. Лангле решил стереть имя настоящего автора перевода из истории и, скопировав рукопись, уничтожил оригинал. Не предусмотрел он лишь одно: Галлан сделал две копии перевода — и вторая была подшита к другой папке.
Плагиат как неизбежность
В 2002 году в Англии разгорелся очередной скандал о плагиате. Группа Майка Батта The Planets выпустила альбом с 17 каверами мелодий классических произведений. Среди них был трек «A One Minute Silence» — минута с небольшим абсолютной тишины. Он тут же спровоцировал претензии издательства Edition Peters — правообладателя наследия авангардного композитора Джона Кейджа. Он в 1952 году написал самое спорное и самое концептуальное музыкальное произведение XX века «4’33”» — собственно, партитура на 4 минуты 33 секунды, за которые музыкант не издает ни звука. Батт пытался отбиться от обвинений, заявляя, что сама идея того, что тишина может кому-то принадлежать, представляется абсурдной. Но Edition Peters угрожало судом, и музыкант пошел на мирное соглашение, передав чек на неназванную шестизначную сумму в фонд имени Кейджа.
Однако спустя восемь лет Батт признался, что спор об использовании интеллектуального наследия Джона Кейджа был всего лишь мистификацией, в поддержку которой он действительно передал фонду чек — но всего на 1 тыс. Скромная плата за возможность сделать самое постироничное высказывание о том, что в современном мире плагиата не избежать. Ведь кражей может оказаться даже создание тишины.
В Telegram каждый день Weekend. А у вас еще нет? Присоединяйтесь!