Твои друзья, которые решили у нас тут ночлег устроить, это, Игорёк, исключительно твои ГОСТИ
Заспанное, словно помятое жизнью лицо Игоря прорезалось сквозь мутную пелену похмелья. В голове гудели колокола, каждый удар эхом отдавался в висках. Он приоткрыл один глаз, осматривая поле битвы, раскинувшееся вокруг. Гора грязной посуды возвышалась на кухонном столе, словно Эверест после столкновения с ураганом. Пепельница, переполненная окурками, казалось, вот-вот извергнет лаву пепла. На диване, свернувшись в замысловатую позу, мирно похрапывал Володя – верный товарищ по вчерашним подвигам.
Ну и накуролесили вчера, ёклмн… – пронеслось в голове у Игоря. Провал в памяти зиял, как кратер вулкана, а обрывки воспоминаний – хохот, тосты, песни в караоке – плавали в сознании, как мусор после шторма.
На кухню вошла Марина. Не вошла, а скорее ворвалась, как ледяной арктический ветер. Внешне спокойная, но Игорь чувствовал в её взгляде заледеневшую сталь. Она держала в руках дымящуюся чашку кофе, и этот кофе казался единственным источником тепла в радиусе нескольких метров.
– Здравьечка, – пробурчал Игорь, пытаясь изобразить на лице невинную улыбку. – Тяжело утро начинается…
Марина сделала долгий, обжигающий глоток кофе. Взгляд её, обычно мягкий и ласковый, сейчас резал, как бритва.
– Игорёша, дорогой мой, я тебе сейчас, как взрослому, но, видимо, всё ещё непонятливому ребёнку, буду объяснять, – начала она тоном, который предвещал грозу. – Так, чтобы с первого раза, как говорится, до черепной коробки дошло. Твои друзья, которые решили у нас тут ночлег устроить, это, Игорёк, исключительно твои ГОСТИ. Значит, ты вокруг них, как волчок на вертеле, крутишься, развлекаешь их шутками-прибаутками, кормишь их яствами заморскими, поишь их зельями целебными. А если, вдруг, не тянешь финансово, физически или морально, то вон там, за дверью, прекрасный и свежий воздух. Идут, куда глаза глядят. Понял, блин, или ещё раз повторить?!
Голос Марины, сначала тихий, как шелест осенних листьев, к концу фразы взвился, словно ураганный ветер, сметая всё на своем пути. Игорь съёжился, почувствовав себя маленькой, промокшей мышкой перед разъярённым котом.
– Э-э-э… да, вроде бы… понял, – промямлил он, не смея поднять глаз. Казалось, даже волосы на затылке встали дыбом от напряжения.
– Отлично, – отрезала Марина, ставя чашку на стол с таким грохотом, что Володя на диване недовольно заворочался. – Значит, сейчас ты, мой золотой, встаешь, напяливаешь фартук и отправляешься разгребать этот авгиевый загон. И чтобы к моему приходу здесь блестело и благоухало, как в операционной. А я, между прочим, иду в театр с девчонками. Так что никакие "болит голова" и "я не могу" не принимаются. Это твои проблемы, а мои – билеты в партер.
С этими словами она развернулась и, чеканя каждый шаг, покинула кухню, оставив Игоря один на один с горой немытой посуды, храпящим Володей и осознанием масштаба надвигающейся катастрофы.
– Ну, вот влип! – прошептал Игорь, глядя на хаос вокруг. – Как муха в паутину… Знал бы, чем это обернется, десять раз бы подумал, прежде чем звать этих… друзей ненаглядных…
Из-под одеяла снова послышалось бормотание Володи:
– Чего бубнишь? Дай человеку голову на подушке повалять…
– Валяй, валяй, – огрызнулся Игорь. – А я тут, значит, буду за вас отдуваться, как дурак последний! Блин, знал бы, что так выйдет…
День обещал быть бесконечным и мучительным. Но одно Игорь уже усвоил назубок: с Мариной лучше не спорить. Она, конечно, его солнышко, его ласковая кошечка, но эта кошечка в мгновение ока может превратиться в разъяренную тигрицу, готовую разорвать в клочья любого, кто посмеет нарушить ее покой. И, самое главное, до Игоря это дошло, как говорится, с первого раза, доходчиво и наглядно. Теперь оставалось только надеяться, что к вечеру он останется цел и невредим. И, может быть, даже заслужит прощение своей повелительницы.
Всем самого хорошего дня и отличного настроения