Гена влетел в квартиру, как ураган. Нет, как раненый зверь.
Он захлопнул дверь, привалился к ней спиной и сполз на пол. Руки его дрожали, дыхание было хриплым, прерывистым.
Я выбежала из кухни, вытирая руки полотенцем.
— Гена? Что случилось?
И тут я увидела его лицо.
Под левым глазом расплывался огромный, фиолетово-синий синяк. Губа была разбита, кровь запеклась в уголке рта. Рубашка — его любимая, голубая, которую я гладила сегодня утром — была разорвана на плече.
— Господи! — я бросила полотенце и кинулась к нему. — Гена! Кто это тебя так? Напали? Ограбили? Нужно скорую!
Я потянулась к телефону, но он перехватил мою руку. Пальцы у него были ледяные и влажные.
— Не надо скорую, — прохрипел он. — И полицию не надо. Полина, нельзя полицию.
— Почему? Тебя же избили!
— Ты не понимаешь... — он поднял на меня глаза, полные животного ужаса. — Это не хулиганы. Это... серьезные люди.
Он с трудом поднялся, морщась от боли, и прошел в комнату. Упал на диван, обхватив голову руками.
В дверях детской появилась шестилетняя Вика. Она прижимала к груди плюшевого зайца и смотрела на папу огромными испуганными глазами.
— Папа? Тебе больно?
Гена дернулся, словно от удара током.
— Вика, иди к себе! — рявкнул он так, что дочь вздрогнула. — Полина, уведи её! Нам надо поговорить. Срочно.
Я отвела перепуганную Вику в детскую, включила ей мультики ("Смешарики", её любимые, чтобы хоть как-то заглушить тревогу) и вернулась в зал.
Гена сидел, раскачиваясь из стороны в сторону.
— Полина, это конец, — сказал он, не глядя на меня. — Я попал. Конкретно попал.
— Куда попал? Во что? Гена, не пугай меня!
— Помнишь, я говорил про бизнес? Про поставки запчастей из Китая? Что тема верная, сто процентов прибыли?
Я вспомнила. Полгода назад он горел этой идеей. "Инвестиции", "логистика", "параллельный импорт". Я тогда скептически хмыкнула — Гена и бизнес были вещами несовместимыми. Все его предыдущие "проекты" (майнинг крипты, перепродажа кроссовок, разведение породистых котов) заканчивались убытками. Которые покрывала я. Со своей зарплаты бухгалтера.
— Ну помню. И что?
— Я занял денег, — он сглотнул. — У серьезных людей. Не в банке. Банки мне не дают, ты же знаешь, кредитная история...
— У кого ты занял? У "быстроденьги"?
— Хуже. У авторитетов. У бандитов, Полина! — он вдруг сорвался на крик, но тут же понизил голос до шепота, косясь на дверь детской. — Они дали мне пять миллионов. Под проценты.
— Пять миллионов?! — я почувствовала, как пол уходит из-под ног. — Гена, ты с ума сошел? Зачем?
— Я хотел как лучше! — он ударил кулаком по дивану. — Я хотел, чтобы мы жили как люди! Ты же вечно ноешь! "В отпуск не ездим", "машина старая", "Вике на танцы надо"! Я хотел заработать! Для семьи!
Он начал давить на жалость. Любимая тактика.
— Ладно. Что случилось с деньгами?
— Кинули меня, — он всхлипнул. — Посредник кинул. Исчез с бабками. Телефон отключен, офис пустой. А "счетчик" тикает. Сегодня срок возврата был. Я пришел к ним, сказал — подождите, дайте время... А они...
Он коснулся разбитой губы.
— Они сказали: "Нам плевать на твои проблемы, коммерсант. Если завтра к вечеру не будет денег — мы тебя закопаем. И семью твою тоже".
У меня похолодело внутри.
— Семью?
— Да. Они знают адрес. Знают, где Вика в садик ходит. Полина, они отмороженные! Это 90-е вернулись! Они сказали: "Сначала жену по кругу пустим, потом дочь..."
— Замолчи! — закричала я, зажимая рот руками. — Не смей такое говорить!
— А что мне делать?! — зарыдал он, сползая с дивана мне в ноги. — Полька, спасай! Убьют! Меня убьют, вас покалечат! Они не шутят! Вот, смотри!
Он задрал рубашку. На боку у него красовался еще один синяк.
Я смотрела на мужа — жалкого, раздавленного, рыдающего — и мне было страшно. Не за него. За Вику.
— И где мы возьмем пять миллионов за сутки? — спросила я деревянным языком. — У нас накоплений — триста тысяч на "черный день". Почку продать?
— Почку не успеем, — он поднял на меня заплаканные глаза. В них появилась странная, лихорадочная надежда. — Полина... Квартира.
Я замерла.
Квартира. Наша "трешка" в центре. Точнее, моя "трешка".
Она досталась мне от бабушки. Большая, светлая, в "сталинке", с высокими потолками. Я любила эту квартиру безумно. Здесь прошло мое детство. Здесь родилась Вика.
Гена к этой квартире не имел никакого отношения. Мы поженились, когда я уже была собственницей. Он был прописан у своей мамы, Зинаиды Павловны, в "хрущевке" на окраине.
— Ты предлагаешь продать квартиру? — тихо спросила я.
— А что делать?! — взвизгнул он. — Жизнь дороже! Полина, очнись! На кону жизни! Ну продадим, отдадим долг, останется еще немного... Купим пока "однушку", или снимем... Я заработаю! Я отдам! Я клянусь!
— Гена, но как мы её продадим за день? Это же документы, регистрация...
— У них есть свои люди. Риелторы, нотариусы. Они сказали: если завтра принесу документы на квартиру и напишу дарственную или куплю-продажу — они отстанут. Долг закроют.
— Дарственную? На бандитов?
— Ну или фиктивную продажу. Неважно! Главное — отдать им актив! Полина, умоляю! Не ради меня — ради Вики! Ты хочешь, чтобы она сиротой осталась? Или инвалидом?
Он обхватил мои колени и начал их целовать.
— Спаси! Спаси нас, умоляю!
Я стояла как вкопанная. Продать бабушкину квартиру? Отдать её каким-то уголовникам из-за того, что мой муж — идиот?
Но синяк под глазом был реальный. И страх в его глазах — тоже.
И угрозы... Про Вику...
Я попробовала найти выход.
— Гена, подожди. Я сейчас позвоню папе. Может, у него есть? Он же машину хотел менять...
— Не звони! — зашипел Гена. — Ты что? Ему сердце прихватит! И чем он поможет? У него накоплений — триста тысяч. А надо пять миллионов!
— Я позвоню Ленке. У неё муж бизнесмен...
— Какой бизнесмен? Ларечник? Полина, не позорься! И главное — не пали контору! Если бандиты узнают, что мы кому-то разболтали... Они сказали: "Тихо, как мыши". Иначе...
Он провел пальцем по горлу.
Я металась по комнате. Взгляд упал на шкатулку с золотом. Сережки, цепочка... Ну тысяч на пятьдесят. Смешно.
Кредит? Мне не дадут пять миллионов. Зарплата "серая", ипотеки нет, поручителей нет.
Микрозаймы? Это капля в море.
Я чувствовала, как петля затягивается.
В дверь позвонили.
Я вздрогнула так, что чуть не упала.
Гена побелел.
— Это они... — прошептал он. — Они пришли проверить...
Звонок повторился. Настойчивый, длинный.
Я на ватных ногах пошла к двери. Посмотрела в глазок.
Там стояла Зинаида Павловна. Свекровь.
Я открыла.
— Где он?! — она ворвалась в квартиру, как танк. — Где мой мальчик?!
Она увидела Гену на диване, увидела его побитое лицо и заголосила:
— Ой, сыночек! Ой, кровинушка! Убили! Загубили! Я же говорила тебе, не связывайся!
Она кинулась к нему, начала ощупывать, причитать.
— Мама, тихо, — шипел Гена. — Вика услышит.
— Какая Вика?! Тут отца убивают! — она повернулась ко мне. Глаза у неё были злые, колючие. — Ну что, стоишь? Довольна? Довела мужика?
— Я довела? — опешила я. — Это он в долги влез!
— Влез! Потому что хотел, чтобы ты, принцесса, жила красиво! Ему для семьи старался! А теперь что? Убьют парня? Ему сказали — до завтра срок!
Откуда она знает? Гена уже успел позвонить?
— Вы все знаете? — спросила я.
— Конечно знаю! Мне сердце материнское подсказало! И он позвонил, попрощался... — она всхлипнула. — Сказал: "Прости, мама, не поминай лихом".
Актриса. Погорелого театра.
— Полина! — Зинаида Павловна сменила тон на деловой. — Значит так. Сопли жевать некогда. Надо спасать человека. Документы на квартиру где?
— В сейфе, — машинально ответила я.
— Доставай. Сейчас Гена позвонит этому... человеку. Договоримся на завтра на сделку.
— Подождите, — я отступила на шаг. — Зинаида Павловна, это моя квартира. Моя и Викина. Мы останемся на улице!
— На улице?! — взвизгнула свекровь. — А в могиле лучше лежать? Ты что, совсем очерствела? Мужа на квадратные метры меняешь? Да тьфу на эти стены! Жизнь — она одна! Сегодня продадим, долг отдадим, а там... Поживете у меня пока. В тесноте, да не в обиде.
— У вас? — я переспросила. Мы жили у неё неделю, пока делали ремонт. Это был ад. Она считала каждую каплю воды, каждую крошку хлеба. И учила меня жить с утра до ночи.
— У меня! Я мать, я сына не брошу! А ты... Если ты сейчас откажешься — я тебя прокляну! На всех перекрестках буду кричать, что ты мужа бандитам сдала! Что ты убийца!
Она наступала на меня, красная, потная, брызгая слюной.
Гена тихо подвывал на диване.
— Поля... Полечка... Решайся...
Я чувствовала себя загнанным зверем. Давление было чудовищным. С одной стороны — муж с разбитым лицом, с другой — свекровь, орущая про проклятия. И страх за дочь.
Что если они правда придут? Что если те люди — звери?
— Хорошо, — тихо сказала я. — Я продам.
Гена выдохнул. Зинаида Павловна перекрестилась.
— Слава тебе, Господи! Вразумил бабу! — она тут же закомандовала. — Так, Гена, звони своим. Договаривайся на утро. Полина, собирай вещи. Самое необходимое. Золото, деньги, документы. Мебель потом вывезем.
— Прямо сейчас?
— А чего тянуть? Вдруг они ночью придут? Лучше у меня пересидеть. Безопаснее.
Мы начали собираться.
Я складывала вещи в чемодан: Викины платья, свои джинсы, белье. Руки дрожали, слезы капали на одежду. Прощай, мой дом. Прощай, моя жизнь.
Я зашла в детскую.
Вика сидела на полу и рисовала.
— Мамочка, мы уезжаем? — спросила она.
— Да, зайка. К бабушке Зине. Ненадолго.
— А папа? Он поправится?
— Поправится.
— Мам, а тот дядя, он плохой?
— Какой дядя?
— Ну который папу бил.
— Очень плохой, Вика. Злой разбойник.
Вика нахмурилась. Она взяла черный карандаш и начала чиркать по бумаге.
— Странно, — пробормотала она.
— Что странно?
— Ничего.
Мы поехали к свекрови. Ночевали там. Точнее, не спали.
Это была самая длинная ночь в моей жизни.
Квартира Зинаиды Павловны пахла нафталином и валерьянкой. Нам постелили в проходной комнате (свекровь великодушно уступила свой диван Гене, "ему лежать надо", а мне и Вике кинула матрас на пол).
Вика уснула быстро, наплакавшись. А я лежала и смотрела в потолок, по которому ползли тени от уличных фонарей.
Гена метался в бреду, стонал, пил воду. Зинаида Павловна сидела рядом с ним, меняла мокрое полотенце на лбу и злобно косилась на меня.
— Спи давай, царевна. Завтра день тяжелый. К нотариусу с утра.
— Зинаида Павловна, — прошептала я. — А может, есть другой выход? Может, в полицию? У меня там одноклассник работает...
— Ты дура? — так же шепотом, но с ненавистью спросила она. — Тебе русским языком сказали: убьют! Менты твои пока приедут, пока протокол напишут... А эти отморозки уже Вику...
Она не договорила, но я поняла.
— И вообще, — продолжила она, понизив голос до змеиного шипения. — Не в квартире счастье. Главное — семья жива. Мужик твой жив. А стены... Стены новые купите. Гена парень башковитый, сейчас выберется из ямы, бизнес наладит... Он мне говорил, у него идеи есть.
— Идеи? — я вспомнила "запчасти из Китая". — Опять в долги влезет?
— Не каркай! Неблагодарная! Он ради вас старался! А ты за метры трясешься. В гробу карманов нет, милочка.
Она говорила убедительно. Так убедительно, что я почти верила: да, я плохая. Я жадная. Я думаю о квартире, когда мужа убивают.
Гена вдруг застонал громче:
— Не бейте! Не надо! Отдам! Все отдам! Полина... Полина, попиши... то есть подпиши...
Он бредил. Или притворялся?
Нет, ну не может человек так играть. Синяк-то настоящий. И страх.
К утру я окончательно сломалась. Я была готова подписать что угодно, лишь бы этот кошмар закончился.
Утром Гена позвонил "им".
— Алло... Да... Я договорился. Жена согласна... Да... Квартира чистая, один собственник... Да, сейчас будем... Адрес тот же? Понял.
Он положил трубку. Руки его тряслись еще сильнее.
— Идемте завтракать, — скомандовала Зинаида Павловна. — Силы нужны.
Завтрак был похож на поминки. Свекровь сварила какую-то серую, клейкую кашу. Я давилась каждым глотком, чувствуя, как ком стоит в горле. Вика ковыряла ложкой в тарелке.
— Ешь, Поля, ешь, — приговаривала свекровь, глядя на меня немигающим взглядом. — Тебе еще подпись ставить. Рука должна быть твердой.
После завтрака я пошла собираться. Надела свое лучшее черное платье. Почему черное? Не знаю. Наверное, подсознательно я хоронила свою жизнь. Свою независимость. Свое будущее.
Я смотрела в зеркало и не узнавала себя. Бледная, с темными кругами под глазами, постаревшая на десять лет за одну ночь.
— Мама, ты красивая, — тихо сказала Вика, обнимая меня за ноги. — Только грустная.
— Я не грустная, милая. Я просто... устала.
Мы вызвали такси.
Дорога до офиса на улице Ленина казалась вечностью. Город за окном жил своей жизнью: люди спешили на работу, смеялись, пили кофе. Им было плевать, что в этой машине едет женщина, которую сейчас лишат всего.
Гена сидел на переднем сиденье и нервно теребил ремень безопасности.
Вдруг у него зазвонил телефон.
Он вздрогнул так, что водитель косо посмотрел на него.
— Да! Да, алло! — закричал он в трубку. — Мы едем! Мы уже близко! Не надо! Пожалуйста! Мы везем документы!
Он слушал, что ему говорят (точнее, делал вид, что слушает), и лицо его искажалось ужасом.
— Я понял! Я все понял! Только не трогайте Вику! Не смейте! Мы все сделаем!
Он отключился и сполз по сиденью.
— Что? Что они сказали? — я схватила его за плечо.
— Сказали, если опоздаем на пять минут — включат счетчик. Сто тысяч в минуту. И... напомнили про детский сад.
У меня потемнело в глазах. Я прижала Вику к себе так сильно, что она пискнула.
— Быстрее! — крикнула я водителю. — Пожалуйста, быстрее!
Мы приехали. Вышли у серого офисного здания.
— Поехали. Нас ждут в офисе на Ленина.
— В каком офисе? — спросила я. — У нотариуса?
— Нет, сначала к ним в офис. Посмотрим документы, подпишем предварительный... Там их юрист будет.
Мы поехали. Я, Гена, Вика (садик я решила пропустить, боялась оставлять её) и Зинаида Павловна ("Я проконтролирую!").
Офис оказался в полуподвальном помещении. Вывеска "Микрофинансы" была заклеена скотчем.
Нас встретил "бандит".
Я представляла себе бритоголового амбала в кожаной куртке. Но это был мужчина лет сорока, в дорогом костюме, с тонкими усиками. Вежливый, улыбчивый. Только глаза холодные, как у рыбы.
— Проходите, присаживайтесь. Геннадий, рад, что вы... нашли решение.
— Да... вот... жена... Полина... — Гена заикался.
— Очень приятно, Полина Сергеевна. Эдуард Валентинович.
Он положил перед нами папку.
— Здесь договор купли-продажи. Цена указана... символическая. Кадастровая. Но вы понимаете, остальное идет в счет погашения долга.
Я открыла договор. Увидела цифры, свои данные, адрес квартиры.
— А где гарантии, что вы отстанете? — спросила я.
— Мое слово, — улыбнулся Эдуард. — И расписка. Вот, я подготовил. "Претензий не имею, долг погашен". Подпишу сразу после регистрации сделки.
В углу кабинета сидел еще один тип. Здоровый, молчаливый, жующий жвачку. Охрана.
Зинаида Павловна подтолкнула меня локтем.
— Подписывай, Полина. Не тяни. Видишь, люди ждут.
Я взяла ручку. Пальцы не слушались.
Вика стояла рядом со мной, держалась за мою юбку. Она смотрела на "бандита" Эдуарда. Внимательно так смотрела. Прищурившись.
— Дядя, — вдруг сказала она звонким, детским голоском.
Все вздрогнули.
— Что, девочка? — Эдуард натянул улыбку. — Хочешь конфетку?
— Нет, — сказала Вика. — Дядя, а зачем вы вчера папу кетчупом мазали?
В кабинете повисла тишина. Гробовая. Слышно было, как гудит компьютер.
— Что? — переспросил Гена. Лицо у него стало вдруг не белым, а красным.
— Каким кетчупом? — удивился Эдуард.
— Ну не кетчупом... Краской, — Вика наморщила лобик. — В парке. Я видела. Мы с мамой гуляли, а вы сидели на скамейке. С папой. И вы ему лицо красили. Кисточкой. Из баночки.
— Вика, ты что несешь?! — взвизгнула Зинаида Павловна. — Тебе приснилось! В каком парке?! Отец вчера умирал лежал!
— Нет, не умирал, — упрямо сказала дочь. — Мы в "Солнечном" гуляли, пока мама в магазин ходила. Я с горки каталась. И увидела папу. С этим дядей.
Она показала пальцем на Эдуарда.
— Они сидели и смеялись. И дядя папе глаз красил. Фиолетовым. А потом они мороженое ели. Эскимо. И пиво пили.
Я медленно перевела взгляд на Гену. Потом на Эдуарда.
Эдуард перестал улыбаться. Он злобно зыркнул на Гену.
— Ты че, идиот? Сказал же — без хвостов! Ты зачем дочь с собой притащил в тот парк?!
— Я... я не знал, что они там... — пролепетал Гена. — Я думал, они дома...
Ага. Я вчера правда ходила в магазин, оставив Вику на площадке на десять минут (двор закрытый, я из окна магазина её видела... почти). Значит, в эти десять минут...
— Так, — я положила ручку. — Значит, краской?
Я встала и подошла к мужу.
— Полина, это бред! Ребенок фантазирует! — закричал он, закрывая лицо руками.
Я схватила его за руку и с силой провела пальцем по его "синяку". Потом послюнявила палец и потерла еще раз.
На пальце остался фиолетовый след. Жирный такой. Грим. Театральный грим.
А под "синяком" была розовая, здоровая, неповрежденная кожа.
— Ах ты ж тварь... — прошептал Эдуард. — Спалился, актер!
Я посмотрела на Гену. На своего мужа.
— То есть, долга нет?
— Нет... — прошептал он.
— И бандитов нет?
— Эдик... это мой одноклассник. Он в драмкружке работает...
— И Зинаида Павловна знала?
Свекровь вжалась в стул.
— Я... я... А что?! — вдруг заорала она. — Ну знала! И что?! А как еще с тобой бороться?! Живешь как королева в трех комнатах, а мужик ютится! У него ни кола ни двора! Мы хотели эту продать, купить две! Одну нам, одну под сдачу! Чтобы у Гены свой пассивный доход был! Он же мужчина! Ему унизительно у тебя просить!
— Унизительно? — я рассмеялась. Страх ушел. Пришла ярость. Холодная, белая ярость. — А спектакль разыгрывать с угрозами убийством — не унизительно? А жену до инфаркта доводить? А дочь пугать?
— Это все ради семьи! — выкрикнул Гена. — Я хотел как лучше! Полина, прости! Ну переборщили немного... Эдик сказал, так надежнее...
— Эдик, значит, — я повернулась к "бандиту".
Эдуард поднял руки.
— Э, не, дамочка. Я ни при чем. Я просто артист. Меня наняли. Вон, гонорар обещали. Десять процентов от сделки. Я пошел, ага? Разбирайтесь сами.
Он схватил свою папку и бочком-бочком двинулся к выходу. Охранник (видимо, тоже артист) поспешил за ним.
Мы остались вчетвером.
Я взяла Вику за руку.
— Пошли, дочь. Домой.
— Полина! — Гена кинулся ко мне. — Полина, прости! Ну бес попутал! Ну давай поговорим!
— Не подходи, — тихо сказала я.
— Полина, ты не можешь так уйти! Мы же семья! — заголосила свекровь. — Подумаешь, розыгрыш! Ну пошутили! Квартира-то цела!
— Розыгрыш? — я посмотрела на неё с таким презрением, что она поперхнулась. — За этот розыгрыш, Зинаида Павловна, статья есть. Мошенничество. Группой лиц.
Они замолчали.
Я вышла на улицу. Вдохнула свежий воздух. Голова кружилась, но дышать стало легко.
***
Дома я первым делом сменила замки. Вызвала мастера сразу же.
Потом собрала вещи Гены. Все. Вплоть до зубной щетки и дырявых носков.
Чемоданы выставила в подъезд.
Гена пришел через час. Стучал, звонил, плакал под дверью.
— Поля! Открой! Я люблю тебя! Это мама придумала! Она сказала, ты дура, поверишь! Я не хотел!
— Уходи, актер, — сказала я через дверь. — А то полицию вызову. На этот раз настоящую.
Он ныл еще час. Потом пришла Зинаида Павловна, плюнула мне на дверь и увела "кровиночку".
Мы развелись через месяц.
На суде он пытался делить имущество (мою квартиру!), но судья быстро разъяснила ему его права (точнее, их отсутствие).
Алименты он платит исправно. Пять тысяч рублей. С официальной минималки.
А я... Я живу. Спокойно. Без "бизнесменов", без долгов, без бандитов.
И каждый раз, когда мы с Викой проходим мимо того парка, я покупаю ей мороженое. Самое большое.
— Спасибо, мамочка, — говорит она. — Вкусное.
— Очень вкусное, — улыбаюсь я. — Вкус свободы.
И мы идем дальше, держась за руки. Две девочки, которые смогли постоять за себя. И я знаю точно: пока мы вместе, никакие "бандиты" нам не страшны. Особенно те, у которых синяки смываются водой.