Чемодан был собран. Огромный, пузатый, перетянутый ремнем для надежности. Виталик всегда собирался основательно, словно уезжал не на месяц, а на полярную зимовку.
— Ну, Мариш, не скучай, — муж чмокнул меня в щеку, пахнущую борщом. — Я ж для вас стараюсь. Для семьи.
Он посмотрел на пятилетнего Павлика, который сидел на ковре и грустно возил по ворсу старую машинку без колеса.
— Сын, ты за главного остаешься. Маму слушайся. И это... давай без фокусов в этот раз. Игрушки не раскидывай, а то опять потеряешь.
Павлик насупился и ничего не ответил.
— Виталь, ну зачем ты так? — тихо сказала я, поправляя воротник на его куртке. — Он же маленький. Он не специально теряет.
— Не специально? — Виталик усмехнулся. — Марин, ты его балуешь. Лего за пять тысяч — где? Нету. Потерял в садике, говорит. А воспитательница божится, что не приносил. Значит, по дороге посеял. Или подарил кому. Трансформер этот здоровый — где? Исчез. Самокат — где?
— Самокат с балкона украли, — вступилась я.
— Ага, украли. Именно наш. На девятом этаже. Карлсон прилетел и украл. Сами виноваты. Растяпы. Ладно, мне пора. Такси ждет.
Он подхватил чемодан, крякнул от натуги и шагнул за порог.
— Люблю вас! Деньги пришлю как доеду и устроюсь!
Дверь захлопнулась. Щелкнул замок.
Я прислонилась лбом к холодному металлу двери и вздохнула.
Опять месяц одна.
Виталик работал "вахтовым методом" уже три года. Где-то на севере, на буровой. Или на стройке газопровода. Он толком не объяснял, говорил "секретный объект", "режимное предприятие". Зарплату привозил, правда, не в чемоданах, но на жизнь хватало. Ипотеку платили, на еду оставалось.
Правда, в последнее время денег стало меньше.
— Кризис, Марин, — объяснял Виталик, пряча глаза. — Штрафы ввели. Коэффициенты урезали. Ты уж потерпи. Экономь там.
И мы экономили. Я не покупала себе новое пальто уже года четыре. Сапоги носила в ремонт каждый сезон. Павлик донашивал куртки за сыном моей подруги.
Но на игрушках я старалась не экономить. У ребенка должно быть детство.
Только вот... игрушки пропадали.
***
Это началось полгода назад.
Сначала исчез тот самый набор Лего. Огромный, дорогущий "Полицейский участок". Мы подарили его Павлику на Новый год. Он был счастлив до безумия. Собирал его три дня, дышать боялся на эти детальки.
А потом, в один из дней, когда Виталик был дома (в перерыве между вахтами), набор исчез.
— Павлик, где Лего? — спросила я, собираясь пропылесосить.
— На полке был... — растерянно сказал сын.
Полка была пуста.
Мы обыскали всю квартиру. Под диванами, за шкафами, даже в корзине с грязным бельем. Нету.
— Ну вот, — Виталик развел руками. — Я же говорил. Растяпа. Наверное, в садик утащил и там променял.
— Я не носил в садик! — плакал Павлик. — Папа, честно! Я его на полку поставил, когда мы гулять пошли!
— Не ври отцу! — строго сказал Виталик. — Я сам видел, как ты карманы набивал утром. Все, хватит реветь. Будет тебе уроком. Пока не научишься беречь вещи — новых не получишь.
Павлик рыдал весь вечер. Я пила валерьянку.
Но самый обидный случай произошел на день рождения Павлика. Ему исполнялось пять лет.
Он мечтал о велосипеде. О двухколесном, синем, "как у взрослого".
— Виталь, надо купить, — говорила я мужу за месяц до праздника. — Юбилей все-таки. Первый.
— Купим, — кивнул он. — Я как раз с вахты вернусь, премию привезу. Купим самый крутой. С литыми дисками.
Павлик ждал. Он зачеркивал дни в календаре. Он всем во дворе рассказал: "Папа приедет и привезет велик!"
И вот день рождения. Утро.
Виталик приехал ночью.
Павлик в пижаме выбежал в коридор, глаза сияют.
— Папа! А где? Где велик?
Виталик сидел на кухне, пил чай. Лицо у него было мрачное.
— Сынок... Прости. Не получилось.
— Почему? — губы у Павлика задрожали.
— Обокрали меня, брат. В поезде. Пока я спал, сумку подрезали. А там деньги были. На велик отложенные. И телефон мой старый.
Виталик развел руками.
— Вот такие люди бывают, сынок. Сволочи. У ребенка украли.
Я ахнула.
— Виталь, как же так? В полицию заявил?
— Да какой там! Я проснулся — уже станция, поезд стоит. Ищи ветра в поле.
Павлик не плакал. Он просто ушел в свою комнату и лег на кровать лицом к стене.
— Мам, а почему папа не прислал денег на лекарства? — спросил Павлик, когда я заставляла его полоскать горло противной фурацилиновой жижей.
— У него трудности, сынок. Карточка сломалась.
На самом деле, разговор о деньгах был страшный.
Когда у Павлика подскочила температура до 39.5, я испугалась не на шутку. Вызвала скорую. Врачи сказали — ангина, нужны антибиотики, пробиотики, спреи. Выписали список на три тысячи.
А у меня в кошельке — пятьсот рублей.
Я звонила Виталику.
— Виталь, срочно! У Павлика температура! Нужно три тысячи на лекарства!
— Марин, ну где я тебе возьму? — голос мужа был раздраженным. — Я же говорил, карта заблокирована! Я в тайге! Тут банкоматов нет! Займи у кого-нибудь!
— У кого? Я и так всем должна!
— Ну у матери своей попроси! Или у подруг! Что ты меня дергаешь? Я тут работаю, между прочим! Не на курорте!
Он бросил трубку.
Я заняла у соседки, бабы Клавы (той самой, которую он потом назвал "старой каргой"). Она дала, покряхтев.
— Отдашь с получки, Маринка. И мужику своему скажи — пусть семью обеспечивает, а не по заграницам мотается.
— По каким заграницам? — удивилась я. — Он на севере.
— Ну-ну, — буркнула бабка. — На севере.
Я тогда не придала значения её словам. А зря.
Пока Павлик болел, я нашла еще одну странную вещь.
Я стирала джинсы Виталика, которые он оставил дома ("порвались, зашей или выкинь").
В маленьком кармашке, где обычно зажигалки носят, я нащупала бумажку. Скомканный чек.
Я развернула его. Чек был из магазина "Лэтуаль".
"Парфюмерная вода Шанель Шанс. 1 шт. 12 000 руб."
Дата — три дня назад. Когда он якобы был на вахте.
Меня бросило в жар.
Когда он позвонил вечером (с чужого номера, "у напарника взял"), я спросила:
— Виталь, а что за чек я у тебя в джинсах нашла? На двенадцать тысяч?
Повисла пауза. Тяжелая, липкая.
— А... это... — он замялся, но быстро нашелся. — Это мы... скидывались! У начальника участка юбилей был, у жены его. Мы всей бригадой скидывались, а меня послали покупать, как самого молодого. Я купил, чек отдал, а копию себе оставил, для отчета. А что?
— Ничего, — сказала я. — Просто у нас ребенок болеет, денег нет на хлеб, а ты духи за двенадцать тысяч покупаешь.
— Я же сказал — это общие деньги! Не мои! Бригадные! Ты что, меня вором считаешь?
— Нет, не вором.
Я положила трубку. Ложь была такой гладкой, такой... отрепетированной.
Павлик выздоровел, но был грустный-грустный.
У нас был торт, были шарики. Но праздника не было.
Виталик ходил по квартире, вздыхал, ругал воров ("Чтоб у них руки отсохли!").
А через неделю... через неделю я встретила соседку, бабу Клаву.
Она сидела у подъезда, как вечный страж.
— Маринка! — окликнула она меня.
— Здравствуйте, баба Клава.
— Слышь, а твой-то че, вернулся уже?
— Вернулся, неделю как.
— А, ну да, ну да... А то я смотрю — вроде он, а вроде не он. Вчерась видела его. У "Детского мира".
Я напряглась.
— Вчера? Виталик вчера весь день дома был, телевизор смотрел. Говорил, спина болит после вахты.
— Ну, значит, обозналась, — баба Клава пожевала губами. — Просто куртка прям его, кожаная такая, потертая. И походка. Шел с коробкой большой. Синей. Как велосипед там.
У меня сердце екнуло.
— С велосипедом?
— Ну да. На коробке велик нарисован. И пацан рядом скакал. Не наш, не Павлик. Другой какой-то. Поменьше.
Я пришла домой сама не своя.
— Виталь, — спросила я осторожно. — А ты вчера выходил куда-то?
— Нет, — он не отрываясь смотрел футбол. — Спина ж отваливается. А что?
— Да баба Клава говорит, видела тебя у "Детского мира". С велосипедом.
Виталик дернулся. Чай плеснул из кружки на стол.
— Баба Клава? Да она из ума выжила! Старая карга. Ей везде шпионы мерещатся. Какой велосипед? У меня денег на сигареты нет!
Он так искренне возмущался, так орал на "каргу", что я поверила. Ну правда. Бабке восемьдесят лет. Обозналась. Кожаных курток — миллион.
А велосипед... Ну, значит, не судьба пока.
Но сомнения никуда не делись. Они копились, как грязная посуда в раковине, которую не хочется мыть.
Случай с духами подлил масла в огонь. Но настоящая бомба разорвалась, когда я решила позвонить в бухгалтерию его фирмы.
Мне нужна была справка 2-НДФЛ для оформления субсидии на садик. Денег катастрофически не хватало, и я решила оформить льготу как малоимущая (по факту-то доходов мужа я не видела).
Я нашла номер в старом справочнике, который Виталик когда-то принес.
— Алло, бухгалтерия? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал уверенно. — Это Марина, жена Виталия Соколова. Он у вас работает монтажником.
— Соколов? — женский голос на том конце провода зашуршал бумагами. — Да, есть такой. А что вы хотели?
— Мне нужна справка о доходах. Для субсидии. Я не могу до него дозвониться, он же на вахте, связь плохая...
— На вахте? — голос удивился. — Девушка, Виталий Петрович в отпуске.
Я чуть телефон не уронила.
— В каком отпуске? Он уехал три недели назад! На объект! На Ямал!
— Никакого Ямала, — отрезала бухгалтерша. — Он взял очередной оплачиваемый отпуск с первого мая по первое июня. Написал заявление: "Прошу предоставить отпуск по семейным обстоятельствам". Отпускные получил полностью, на карту. Еще 28 апреля.
— Получил? — прошептала я. — А сколько?
— Ну, этого я вам сказать не могу. Но сумма приличная, у него северные надбавки хорошие. Тысяч сто, наверное, вышло.
Сто тысяч.
Сто тысяч рублей он получил на карту и сказал мне "денег нет, карта заблокирована"?
И он сейчас "в отпуске"?
— Спасибо, — сказала я мертвым голосом и повесила трубку.
Значит, он врет. Врет про вахту. Врет про деньги.
Но где он?
Может, у него другая?
Эта мысль колола меня, как иголка. Но я гнала её. Виталик? Другая? Да кому он нужен, с его ипотекой и алиментами (он платил первой жене, про которую я знала, но там сын уже взрослый)? Да и любил он меня. Вроде бы.
Может, он запил? Или в долги влез?
Я ходила как в тумане.
Денег не было вообще. В холодильнике — мышь повесилась. А я обещала Павлику парк.
— Мам, ну когда мы пойдем? — ныл он каждое утро. — Ты же обещала! На машинках!
— Сынок, скоро. Вот аванс дадут...
Но аванс задерживали.
В пятницу я открыла шкатулку. Там лежало мое обручальное кольцо (я его снимала, когда мыла посуду, да так и не надела) и золотые сережки — подарок мамы на 18 лет.
Я взяла сережки.
Ломбард был в соседнем доме.
— Скупка золота, — гласила вывеска.
Я зашла внутрь. Там пахло пылью и безнадежностью.
— Сколько дадите? — я протянула сережки в окошко.
Оценщик, лысый мужик с золотой цепью на шее (ирония судьбы), взвесил их на маленьких весах.
— Три грамма. Лом. Четыре тыщи дам.
— Это не лом! — возмутилась я. — Это изделие! Винтажное!
— Девушка, мне без разницы. Хотите — в магазин несите. Четыре двести. Последняя цена.
Я согласилась.
Четыре двести.
Я купила продуктов. Курицу, фруктов, йогуртов Павлику.
Тысячу отложила. На парк.
Я не могла лишить сына праздника. Пусть отец — врун и жмот. Но я — мать.
***
Через месяц, перед очередной вахтой Виталика, пропал трансформер. Бамблби. Почти новый.
История повторилась. "Потерял", "Растяпа", "Наказан".
Потом исчезли новые кроссовки. Фирменные, "Адидас", которые я купила на распродаже с огромной скидкой.
— Да они ему малы были, наверное, выкинул, — отмахнулся Виталик. — Или, может, подарил кому во дворе. Он же у тебя добрый. За чужой счет.
Я начала сомневаться в адекватности сына. Может, он и правда... того? Теряет? Или прячет? Или дарит?
Я даже к психологу в садике сходила.
— Нет, — сказала психолог, посмотрев на рисунки Павлика. — У мальчика все нормально с памятью и вниманием. Но у него повышенная тревожность. Он боится отца.
Боится отца?
Ну, Виталик строгий, конечно. Мужик. Он не сюсюкает. Вахтовик, суровая жизнь.
***
Этот месяц без мужа пролетел тяжело.
На работе был завал (я работала администратором в салоне красоты), начальница лютовала. Павлик заболел — ангина, температура под сорок. Пришлось брать больничный, терять в деньгах.
Денег Виталик не прислал.
— Мариш, тут проблемы с картой, — кричал он в трубку (связь была плохая, "северная"). — Банкомат зажевал, перевыпуск... Потерпите! Приеду — привезу налом!
Мы терпели. Ели гречку и пустые макароны.
Павлик выздоровел, но был грустный-грустный.
— Мам, — спросил он однажды вечером. — А папа меня любит?
Был у нас такой вечер "философских вопросов".
— Конечно, любит, глупенький! Он работает ради тебя. Чтобы у тебя все было.
— А почему он тогда мои игрушки забирает?
Я застыла с половником в руке.
— Что значит — забирает?
— Ну... Бамблби он забрал. Я видел. Он его в сумку положил. В большую, спортивную.
— Павлик, ты что-то путаешь. Папа не мог забрать твою игрушку. Зачем она ему? Он же взрослый дядя. Он на работу ехал.
— Не знаю, — вздохнул сын. — Может, он сам играет? Там, на севере?
Я посмеялась. Представила Виталика, бородатого, в каске, играющего в трансформеров на буровой.
— Нет, сынок. Тебе показалось.
Но червячок сомнения остался.
Наступили выходные. Солнечные, теплые. Конец мая.
— Мам, пошли в парк? — попросил Павлик. — В большой, центральный! Там карусели! И сладкая вата!
Я пересчитала деньги. Оставалась тысяча рублей. До аванса два дня.
Ладно. Один раз живем.
— Пошли! — решилась я. — Гулять так гулять!
Мы поехали на автобусе в центр.
Парк культуры и отдыха шумел, как растревоженный улей. Музыка, крики детей, запах попкорна и шашлыка.
Павлик сиял. Мы покатались на "Веселых горках" (он визжал от восторга), съели по мороженому.
— Мам, хочу на машинках! — потянул он меня к автодрому.
— Сынок, дорого там... — начала я, но посмотрела в его глаза и махнула рукой. — А, ладно! Пошли!
Мы стояли в очереди к кассе. Людей было много.
Вдруг Павлик замер. Он вцепился в мою руку так, что мне стало больно.
— Мама... — прошептал он. — Мама, смотри!
— Что такое?
— Вон! Вон папа!
Я усмехнулась.
— Павлик, папа на севере. За три тысячи километров. Это просто дядя похожий...
— Нет! Это папа! И... и тот мальчик... он с моим роботом!
Я посмотрела туда, куда указывал его дрожащий пальчик.
Возле киоска с сахарной ватой, метрах в двадцати от нас, стояла семья.
Мужчина, женщина и мальчик лет пяти.
Мужчина стоял к нам спиной. Широкие плечи, знакомая кожаная куртка (которую он якобы "порвал на работе" и выкинул, но вот она, целая!).
Женщина была красивая. Блондинка, в белом пальто, на каблуках. Она смеялась, откусывая вату.
А мальчик... Мальчик был одет в синюю курточку. И в руках он держал...
Я прищурилась. У меня стопроцентное зрение.
Он держал трансформера. Бамблби. Желтого, с потертым боком.
Я узнала этот потертый бок. Павлик уронил его на асфальт в первый же день, и там осталась царапина в виде молнии. Я её лаком для ногтей закрашивала. Прозрачным.
Мужчина повернулся, чтобы передать вату мальчику.
У меня подкосились ноги.
Это был Виталик.
Не на севере. Не на буровой.
Здесь.
Загорелый, гладко выбритый (какая вахта?), улыбающийся. Счастливый.
— Папа! — заорал Павлик так, что прохожие шарахнулись. — Папа!!!
Виталик дернулся, как от удара током. Он начал озираться.
И увидел нас.
Улыбка сползла с его лица мгновенно. Оно стало серым, как асфальт.
Он выронил палочку с ватой.
— Папа! — Павлик рванул к нему, вырвав руку из моей ладони. — Папа, ты вернулся!
— Павлик, стой! — крикнула я, бросаясь за сыном.
Но он уже подбежал к отцу. И к тому мальчику.
— Это мой робот! — звонко сказал Павлик, хватаясь за игрушку в руках чужого ребенка. — Отдай! Папа, скажи ему! Это мой Бамблби! Я его потерял!
Тот мальчик, пухленький, ухоженный, испуганно прижал робота к груди.
— Не дам! Это папа мне подарил!
— Нет, мой! Вон царапина! — Павлик заплакал. — Папа, ну скажи!
Блондинка перестала жевать вату. Она смотрела на Виталика, потом на Павлика, потом на меня (я уже подбежала, запыхавшаяся, красная, в старом пальто).
— Виталик? — спросила она ледяным тоном. — Кто это?
Виталик переводил взгляд с меня на неё, потом на детей. Он был похож на загнанную крысу.
— Э... Жанна... понимаешь... это... это сотрудники. С бывшей работы. Жена коллеги... Он попросил... они тут гуляли...
— Сотрудники? — переспросила я. Голос мой дрожал, но я заставила себя говорить громко. — Я твоя жена, Виталик. А это твой сын. Которого ты "очень любишь".
— Какая жена? — блондинка Жанна выронила свою вату. — Ты сказал, ты в разводе пять лет! Что у тебя никого нет!
— В разводе? — я истерически хохотнула. — Интересно. А кто тогда борщ ел вчера утром перед отъездом "на вахту"? Призрак?
— Виталик! — взвизгнула Жанна. — Ты же сказал, что едешь в командировку в Москву!
— А мне сказал, что на север, на буровую, — добавила я. — Оказывается, север у нас в парке Горького.
Вокруг нас начали собираться люди. Любопытные зеваки. Сцена была достойна мексиканского сериала.
Павлик и тот мальчик (как его звали? Тоже Виталик? Или Сережа?) стояли и тянули робота в разные стороны.
— Отдай!
— Мой!
— А ну прекратите! — рявкнула я, хватая Павлика за плечи. — Сынок, отпусти.
— Но это мой! — рыдал он. — Папа его украл! Он из сумки моей украл!
Я посмотрела на Виталика. В упор.
— Ты... ты воровал игрушки у своего сына? Чтобы подарить... им?
Виталик молчал. Он потел. Крупные капли пота катились по его лбу.
— Ты воровал у ребенка? — повторила я. — Лего? Кроссовки? Самокат?
— Самокат я на Авито продал, — буркнул он вдруг. Тихо, но все услышали. — Денег не хватало. Жанне на сапоги.
Жанна ахнула.
— Ты... ты мне сапоги купил на деньги от краденого самоката? Который ты у своего ребенка украл?
Она посмотрела на него с таким отвращением, словно он превратился в кучу навоза.
— Ну а что?! — вдруг взорвался Виталик. — Что вы на меня накинулись?! Да! Тяжело мне! Две семьи тянуть! Ты, Жанка, вечно: "Дай денег, хочу шубу, хочу Турцию"! А ты, Маринка, вечно ноешь: "Ипотека, садик"! А я один! Я кручусь как могу!
— Крутишься? — переспросила я. — Ты не крутишься. Ты воруешь. У своего ребенка. У пятилетнего малыша. Ты забираешь у него любимые игрушки, чтобы... чтобы пыль в глаза пустить здесь?
— Да пошли вы! — он махнул рукой. — Обе! Достали!
Он попытался уйти. Просто развернуться и уйти в толпу.
Но Жанна оказалась не промах. Она сняла ту самую туфлю на шпильке (которую, видимо, он тоже купил "с вахты") и с размаху ударила его по спине.
— Скотина! — вопила она. — Я на тебя два года потратила! Я думала, ты бизнесмен! А ты... ворюга нищий!
Виталик айкнул и прибавил ходу, хромая.
Мы остались втроем. Я, Жанна и два ревущих мальчика.
Жанна посмотрела на меня. В её глазах уже не было высокомерия. Только шок и брезгливость.
— Забирайте, — она вырвала робота из рук своего сына (тот заорал еще громче). — Нам... нам чужого на надо. Тем более такого... с душком.
Она сунула робота Павлику.
— Денис, пойдем. Я тебе нового куплю. Десять новых. А этого... папашу... забудь как страшный сон.
Она гордо удалилась, таща за руку упирающегося Дениса.
Павлик прижал к груди своего Бамблби. Грязного, липкого от сладкой ваты, но родного.
— Мам, — всхлипнул он. — А папа... он больше не придет?
— Нет, сынок. Не придет.
— Ну и ладно. Он все равно игрушки ворует. Плохой папа.
***
Домой мы ехали на такси. Я шиканула на последние. Не могла я трястись в автобусе после этого.
Виталик пришел на следующий день. За вещами.
Я не пустила его в квартиру. Выставила чемоданы на лестничную клетку (я их и не разбирала после его "отъезда", только добавила туда все остальное).
— Марин, ну прости, — ныл он через дверь. — Ну бес попутал. Ну хочешь, я вернусь? Жанка меня выгнала. Сказала, видеть не хочет. А у нас семья, сын...
— Сын? — спросила я. — Тот, у которого ты кроссовки украл?
— Ну, Марин... Я же новые хотел купить. Потом. С премии.
— Уходи, Виталик. Иди на свою вахту. На настоящую. Заработай на алименты. Я подаю на развод.
— Ты не справишься! — зло крикнул он. — Сдохнешь с голоду без мужика!
— Справлюсь. Я и так справлялась. Только теперь у меня не будет крысы в доме, которая вещи тащит.
Я посмотрела в глазок. Он пнул чемодан, плюнул на мой коврик и потащился вниз по лестнице.
Вечером Павлик сидел в своей комнате. Он играл.
Он расставил все свои игрушки (те, что остались) в ряд. И пересчитывал их.
— Один, два, три... Бамблби на месте. Лего... нет Лего. Самоката нет.
Я зашла к нему.
— Сынок, что ты делаешь?
— Охраняю, — серьезно сказал он. — Чтоб никто больше не взял.
У меня сжалось сердце.
— Никто не возьмет, родной. Я обещаю. Я буду охранять вместе с тобой. И мы купим новые. И Лего, и самокат. Самый лучший.
И мы купили.
Я устроилась на вторую работу (теперь уже официально, не скрываясь от мужа-"добытчика"). Через полгода мы купили самокат. А на Новый год — новый полицейский участок.
А Виталик... Виталик платит алименты. Копейки, конечно, с "белой" зарплаты. Но говорят, он и правда поехал на север. На настоящую вахту. Потому что в нашем городе ему ловить нечего — слухи разлетелись быстро. И ни одна женщина, даже самая одинокая, не посмотрит на "мужчину", который ворует игрушки у детей.