Последние дни декабря всегда навевали на Павла меланхолию, но в этот раз, 21 декабря 2025 года, вечера пятницы тянулись особенно тяжко. За окном сыпал мокрый снег, сливаясь с главным городским умением, а в квартире Павла царил беспорядок, отражая его состояние. На столе, среди разброшенных эскизов и пустых чашек из-под кофе, стояла коробка, которую он всё никак не мог выбросить. «Переплавка старых свечей», – промелькнула мысль, метафора, ставшая для Павла символом его собственной жизни. Он пытался «переплавить» себя, отсеивая ненужное, дистанцируясь от навязчивых предложений, объясняя свою позицию.
Он снова и снова прокручивал в голове фразы, которые так и не смог произнести вслух. «Спасибо за внимание, но я не ищу общения». Или: «Извините, но мне это неинтересно». Но эти вежливые, прямые слова, казалось, разбивались о глухую стену непонимания. Женщины, которые изначально ему импонировали, вызывали теперь лишь отторжение. Они были такими же, как его старые свечи: их материал был уже использован, их форма – непривлекательна, аромат – навязчив. И, черт возьми, у них, подваливающих, ещё и ноги, как бутылка. Павел стряхнул с себя эту мерзкую мысль. Это уже переходило границы.
Он знал, что если его что-то раздражает, это уже вопрос его честности. Он не должен тратить на это слишком много энергии. Стоило сфокусироваться на том, что действительно важно. Но как, когда вокруг столько «неликвида»?
Вспомнилось недавнее. Одна дама, с претензией на искусствоведческий анализ, заявила, что его работы «недостаточно эмоциональны» и «нуждаются в более яркой, животной страсти». Павел чуть не выпрыгнул в окно. Какую страсть? Он пытался изобразить тончайшую игру света, мимолетные ощущения, едва уловимые последствия. А ей подавай «животную страсть»? Это прозвучало так неуместно, так грубо. «Гумберт Гумберт из Бирюлево?» – пронеслось в голове, и Павел снова ощутил приступ отвращения. Это было слишком.
Он отпил остывший кофе, скривившись. «Гумберт красавчик был, а тут чего? Без слез не взглянешь...» – эта фраза, услышанная когда-то от знакомого, теперь эхом отдавалась в его ходе, усиливая чувство собственной неухоженности, какой-то внутренней заброшенности. Он посмотрел на себя в зеркало, висевшее на стене. В последнее время был уставший мужчина с потухшим взглядом.
«А что вам позволяет воспитание?» – этот вопрос, заданный недавно одному из навязчивых знакомых, теперь звучал в его голове как укор. Он старался быть вежливым, сдержанным, но его терпение лопалось. Почему эта стратегия – быть «хорошим мальчиком» – не работала? Почему его старания были корректными, вызывали лишь наглость и фамильярность?
«Скажите, вопрос может быть не по теме, но имеет к ней отношение, – размышлял Павел, – вы считаете себя подозрительным или внимательным человеком?» Он задумался. Возможно, он был слишком внимателен к деталям, к чужим ожиданиям, к условным условиям. А может, слишком подозрительно к себе, к своим мотивам, к чужим намерениям. «Вот что за люди надо как-то приглядывать и неясно чего от них ждать?»
Он не любил шутки про себя. Не говорил, что не любил, а именно не любил. Любая попытка поддеть его, вывести на откровенность, вызвала у него внутренний протест. Он чувствовал себя под взглядом, и это было неприятно.
«Переплавка старых свечей». Павел снова взглянул на коробку. В ней были остатки воска от свечей, которые горели на его дне рождения, на праздниках, в те дни, когда ему хотелось создать уют. Теперь они были просто безликой массой, готовыми к появлению. Как и его жизнь, он пытался переплавить. Отбросить старое, ненужное, изжившее себя. Найдите новую форму, новый свет, новый аромат. Но пока получалась лишь эта серая, вязкая масса, и снег за окном всё никак не отпускался, как бы оплакивая его несбывшиеся надежды. https://ext-2114113.livejournal.com/214026.html?newpost=1
