Когда-то невероятные рассказы о девочке, создающей поразительно глубокие драматические стихи, вызывали лишь скептические ухмылки: разве может ребёнок, такой хрупкий и беззащитный, рождать строки, от которых стынет кровь и пробегает мороз по коже?
Однако первое же выступление Ники Турбиной разом обрушивало все сомнения - её манера чтения с прерывистым дыханием и тревожными паузами превращала каждое стихотворение в напряжённый поединок со словом, словно в руках у неё был не лист бумаги, а острое лезвие. Гипнотическая сила её выступлений не оставляла места для недоверия, и так на литературной сцене вспыхнул ослепительный, но мимолетный феномен, чей яркий свет угас так же стремительно, как и появился.
17 декабря 1974 года в солнечной Ялте родилась девочка, чья судьба впоследствии обросла легендами и стала основой для кинематографических работ. Сначала о ней сняли документальный фильм, а теперь готовится к выходу художественная картина "Ника", которая вновь вернёт зрителей к истории юной поэтессы - словно сама героиня протягивает руку из прошлого, напоминая о себе.
Происхождение Ники было непростым: она появилась на свет в результате кратковременного союза художницы Майи Никаноркиной и певца Георгия Торбина, который исчез из жизни будущей поэтессы, едва узнав о беременности. Воспитанием девочки занимались только мать и бабушка, Людмила Карпова.
Уже в три года Ника проявляла необычайную тягу к ритму и рифме - сначала выстукивала мелодии на рояле, затем начала складывать слова в стихи.
Её детство омрачали тяжёлые заболевания: бронхиальная астма, диабет и сильная аллергия, делающая невозможным присутствие в доме даже самых безобидных животных. К этому добавлялись неблагоприятные бытовые условия - прокуренная квартира, обилие кошачьей шерсти и хроническая бессонница, которую мать пыталась купировать сильнодействующими снотворными. На этом фоне стремительно взлетевшая в начале 80‑х поэтическая звезда Ники столь же стремительно угасла менее чем через десять лет - но кто был истинным виновником этой беды, остаётся вопросом без однозначного ответа.
В раннем детстве Ника Турбина проявляла необычайную особенность: по ночам она произносила загадочные фразы, будто вела диалог с невидимым собеседником. Когда её спрашивали, с кем она разговаривает, девочка без тени смущения отвечала: "С Богом". Для её бабушки Карповой эти слова стали поводом для тревоги - в советскую эпоху подобные заявления могли обернуться серьёзными последствиями, вплоть до постановки диагноза и проблем на работе из‑за партийного контроля. Однако со временем испуг сменился изумлением: взрослые начали записывать ночные высказывания ребёнка и поражались глубине мыслей, звучавших из уст четырёхлетней девочки.
Работая в ялтинской гостинице, Карпова нередко встречала известных литераторов. Однажды она решилась показать записи внучки прославленному писателю Юлиану Семёнову. Поначалу автор "Семнадцати мгновений весны" отнёсся к этому без особого интереса, но, ознакомившись с тетрадкой, был потрясён. Он не мог поверить, что столь зрелые строки созданы ребёнком. Семёнов поделился историей с журналистами, и молва о маленькой поэтессе стремительно распространилась по стране, подобно лавине, сорвавшейся с горных вершин.
Образ Ники быстро стал узнаваемым: газеты размещали её фотографии на разворотах, отмечая необычную причёску, напоминавшую одновременно Марину Цветаеву и Мирей Матье, и пронзительный взгляд больших, серьёзных глаз. Но настоящий фурор произвели видеозаписи её выступлений. Девочка читала стихи с невероятной силой и эмоциональностью - так, как удавалось далеко не каждому взрослому. Её манеру сравнивали с Андреем Вознесенским, а некоторые, склонные к домыслам, даже утверждали, что он является её биологическим отцом.
Однако Вознесенский категорически опровергал эти слухи, заявляя, что не имел ни романтических отношений с матерью Ники в тот период, ни отцовства.
Вокруг феномена Ники Турбиной возникло множество споров и предположений. Некоторые сомневались в самостоятельности её творчества, подозревая, что "легенда Ники" была создана её матерью - художницей, вращавшейся в кругу поэтов. Литературный критик Валентин Берестов отмечал, что стихи девочки кажутся написанными взрослым, но не слишком одарённым автором. Биограф Александр Ратнер выдвинул версию о том, что мать направляла творчество дочери, используя её внушаемость.
По его мнению, ночные высказывания Ники превращались в стихи лишь благодаря интерпретации взрослых: девочка сначала заучила предложенные строки, а затем, взрослея, начала создавать собственные, искренне веря в их спонтанное происхождение.
Ратнер описывал своеобразный творческий процесс: мать отбирала и шлифовала фразы, бабушка участвовала по выходным, и вместе они выстраивали тексты, словно в "стихотворческой мастерской". Майя требовала от дочери постоянного сочинительства, жертвуя учёбой и детскими развлечениями, настойчиво подталкивая к созданию стихов и отрабатывая театральную манеру чтения "под Вознесенского".
Именно так, согласно Ратнеру, сформировался феномен, получивший название "Ника Турбина".
Решающую роль в судьбе Ники Турбиной сыграл Евгений Евтушенко, ставший её "поэтическим крёстным отцом". Именно он написал предисловие к первому сборнику стихов девочки под названием "Черновик", который впоследствии был переведён более чем на десять языков. Благодаря покровительству Евтушенко Ника вошла в московские литературные круги, где её принимали наравне со взрослыми маститыми авторами. В возрасте десяти лет она уже выступала на сцене Венецианского биеннале и получила престижную награду - "Золотого льва".
Друг детства Борис позже вспоминал, что Ника использовала эту награду для бытовых нужд - например, колола грецкие орехи, сохраняя детскую непосредственность вопреки обрушившейся на неё взрослой славе.
Период взлёта Ники был отмечен активным присутствием в медиапространстве: она регулярно появлялась на телевидении и радио, выступала на концертах, собирая восторженные овации. Постепенно девочка начала всё сильнее верить в собственную исключительность - называла себя королевой, требовала особого отношения и постоянного подтверждения своего величия. Тысячи поклонников писали ей письма, но среди корреспонденции встречались и тревожные послания от врачей, которые отмечали нервное состояние ребёнка и настаивали на необходимости психиатрической помощи, опасаясь, что бремя успеха окажется для неё непосильным.
В стихотворении "Я - полынь‑трава" Ника словно предвосхитила грядущие испытания, написав: "Тонок стебелёк - переломлен он".
В это время в семье происходили серьёзные перемены: мать Ники, Майя, вышла замуж во второй раз и родила дочь Машу, что стало тяжёлым ударом для девочки. В отчаянии она обратилась к матери с пронзительным посланием: "Только, слышишь, не оставь меня одну... Превратятся все стихи мои в беду". После переезда семьи в Москву Нику определили в 710‑ю школу, и начался период подросткового бунта - она пропускала занятия, конфликтовала с матерью и ощущала острое непонимание окружающего мира.
При этом в предисловии к "Черновику" Евтушенко словно предупреждал о хрупкости её судьбы, написав: "Карандаш в твоих пальчиках тягостней жезла... Тебе нечего, кроме детства, терять".
Поначалу Евгений Евтушенко активно поддерживал Нику Турбину, однако со временем дистанцировался - не от самой девочки, а от её ближайшего окружения. По его словам, мать и бабушка постоянно обращались к нему с просьбами о материальной помощи. Несмотря на то что за издание сборника "Черновик" Ника полторы тысячи рублей, а за поездку в Италию - две‑три тысячи долларов, этих средств семье казалось недостаточно.
Последняя встреча поэтессы с наставником состоялась в 1987 году на его четвёртой свадьбе - этот факт можно было расценить как чёткий сигнал: у Евтушенко начинается новый жизненный этап, и он больше не намерен быть опорой для родственников своей протеже.
В возрасте четырнадцати лет Ника отправилась в Америку вместе с бабушкой. По возвращении Карпова не раз высказывала недовольство: без участия Евтушенко поездка, по её мнению, не оправдала ожиданий. Рассказы бабушки о знакомстве Ники с Иосифом Бродским всякий раз отличались деталями, из‑за чего журналистам становилось сложно отделить реальные события от приукрашенных воспоминаний. Тем временем волна популярности постепенно сходила на нет. Учёба мало интересовала девушку: она так и не овладела грамотностью в полной мере, а положительные оценки преподаватели зачастую ставили скорее по инерции, не решаясь "завалить" некогда прославленного вундеркинда.
Ника всерьёз увлеклась идеей стать актрисой - и для этого имелись веские основания. Она органично смотрелась в кадре и обладала несомненным артистическим даром. В 15 лет она снялась в фильме "Это было у моря", где её героиня едва не шагнула в пустоту с карниза, но была спасена воспитанниками интерната. Позже эти кадры обрели пророческий оттенок. Одним из первых актёрский талант Ники разглядел Армен Джигарханян: благодаря ему она получила место во ВГИКе.
Однако уже через год девушка бросила институт - лекции казались ей пустыми, а актёрское мастерство - лишённым смысла.
Вскоре в жизни Ники появился 74‑летний швейцарский психиатр Джованни Мастропаоло. Он практиковал арт‑терапию и рассчитывал, что декламации юной поэтессы будут полезны его пациентам. Однако, согласно версии исследователя Александра Ратнера, роль Ники в доме врача оказалась далека от терапевтической: она фактически стала содержанкой. Девушка жила в доме пожилого мужчины и выполняла его прихоти, в том числе участвовала в распитии напитков из его богатой алкогольной коллекции, что в итоге привело к злоупотреблению спиртным. По слухам, мать Ники не препятствовала такому положению дел и даже могла получать деньги за пребывание дочери в Швейцарии.
Остаётся неизвестным, была ли Майя в полной мере осведомлена о характере отношений между Никой и Мастропаоло.
В 90 году вышел последний сборник стихов Ники Турбиной - "Ступеньки вверх, ступеньки вниз...", после чего её литературная карьера фактически завершилась. В 1994 году, поступив в Московский институт культуры, она пыталась побороть алкогольную зависимость - во многом ради преподавательницы Алёны Галич, — но все усилия оказывались тщетными. Творческий кризис усугублялся финансовыми трудностями: стихи больше не рождались, источники дохода иссякли. Ника отчаянно надеялась на возвращение былых триумфов, однако забвение становилось всё ощутимее, что постепенно подтачивало её душевное равновесие.
Ситуация стремительно ухудшалась: сначала она вынуждена была торговать книгами на рынке, а затем оказалась вовлечена в маргинальный образ жизни, всё чаще появляясь в сомнительных компаниях.
Тем не менее, по воспоминаниям бывшего гражданского мужа Саши Миронова, на сцене с ней происходило подлинное преображение: даже после бурных ночей она играла с поразительной отдачей, словно внутри неё сохранялся нераскрытый артистический потенциал, которому так и не нашлось применения.
Бойфренд Сергей пытался её спасти - возил к наркологам, уговаривал начать лечение, - но Ника становилась всё неуправляемее: устраивала скандалы, приводила в дом случайных знакомых, а порой, исчерпав запасы алкоголя, беспечно усаживалась на подоконник четырнадцатого этажа, болтая ногами над пропастью.
При всей хаотичности поведения она сохраняла удивительную душевную чуткость: оставалась нежной, сострадательной и, по словам друзей, умела искренне слушать. На радиостанции «Милицейская волна», где она недолго работала, к ней часто обращались самые разные люди, доверяя сокровенные переживания. Печальный перелом наступил, когда 22‑летняя Ника в попытке напугать очередного кавалера повисла на балконе пятого этажа. Мужчина, прибежавший на крики, не смог её удержать - от гибели девушку спасло лишь дерево на уровне третьего этажа, замедлившее падение.
Полученные травмы позвоночника обернулись многомесячным пребыванием в больнице, став ещё одной мрачной вехой в её непростой судьбе.
В 2002 году майские праздники обернулись для Ники Турбиной последней бедой. Три дня она провела в компании гражданского мужа, и обстановка развивалась по знакомому сценарию: алкоголь, конфликт, эмоциональная вспышка. После ссоры Ника отправилась переночевать к подруге в соседний дом. Утром, обнаружив, что квартира заперта изнутри, она привычно устроилась на подоконнике, свесив ноги наружу.
В этот момент снизу кто‑то из прохожих окликнул её, предостерегая от неосторожного движения. Этот возглас стал роковым: пытаясь развернуться и спуститься, Ника потеряла равновесие - алкоголь нарушил координацию, и она сорвалась.
Ухватившись за тонкий жестяной карниз, девушка отчаянно звала на помощь, её испуганный голос слышали очевидцы. Некоторые из них бросились искать одеяло, чтобы попытаться смягчить падение, но не успели: пальцы разжались, и Ника рухнула вниз. Сила удара оказалась настолько велика, что одежда на ней разорвалась по швам. Когда на место прибыла "скорая", пострадавшая едва дышала. Медики попытались подключить аппарат ИВЛ, но Ника отстранила их и чётко произнесла последние слова: "Не надо...".
На поминках бабушка Ники, поднимая традиционную рюмку, тихо заметила, что, вероятно, такой исход стал для неё облегчением по сравнению с дальнейшей жизнью. В этой горькой фразе заключалась невысказанная правда, которую окружающие долго не решались признать.