Остановка «Что если…»
Автобус № 47 был скучным даже для скучных автобусов. Он ходил от спального района «Солнечный» до завода «Прогресс» и обратно, собирая одинаково уставших людей с одинаковыми сумками и одинаковыми мыслями о кредитах, больных детях и начальниках-самодурах. Его маршрут был прописан в граните городской логистики, и за десять лет работы водителя Аркадия Петровича на нём никогда ничего не менялось.
До этого вечера.
Шёл мелкий, противный дождь. Автобус, полупустой, плелся по залитым жёлтым светом фонарей улицам. Аркадий Петрович в полузабытьи вёл свою махину, машинально отмечая знакомые остановки: «Улица Ленина», «Парк Победы», «Детская поликлиника»… Он уже мысленно был дома, за чашкой чая перед телевизором.
И тут он её увидел. Новую остановку. Там, где её никогда не было — между «Заводоуправлением» и «Гаражным кооперативом», на пустыре, заросшем бурьяном. Она не походила на стандартные стеклянные павильоны. Это был старый, почерневший от времени деревянный павильон в стиле модерн, с ажурным кованым навесом и тусклым фонарём, мерцавшим ровным, неэлектрическим светом, будто внутри горела керосиновая лампа. На табличке арочным шрифтом было выведено: «Остановка „Что если…“».
Аркадий Петрович проехал мимо. Правила есть правила: не указано в маршрутном листе — не останавливаюсь. Но в зеркале заднего вида он заметил, как на остановке стоит одинокая женская фигура в длинном плаще. Он махнул рукой: «Не моя проблема».
На следующий день остановка была на своём месте. И снова под тем же фонарём стояла женщина. И ещё двое — пожилой мужчина с саквояжем и девочка с куклой. Они не голосовали, не смотрели на автобус. Они просто стояли и ждали. Что-то в их позах, в этой неподвижности, заставило Аркадия сбавить скорость. Он опять не остановился. Но вопрос засел в голове: кто они? Что им нужно?
На третий день его терпение лопнуло. Любопытство и странное чувство долга — в конце концов, он водитель, его дело — возить людей — пересилили. Подъехав к странной остановке, он открыл двери.
Запах ударил в нос первым. Не бензина и сырости, а старых книг, ладана и яблочной пастилы. В салон вошли те трое. Женщина оказалась молодой, с печальными серыми глазами и руками, укутанными в кружевные перчатки. Мужчина щёлкнул крышкой своего саквояжа, и Аркадию показалось, что внутри блеснули старинные хирургические инструменты. Девочка крепко сжимала куклу, у которой была странная, почти живая улыбка.
— Оплатите проезд, — хрипло сказал Аркадий.
Женщина улыбнулась.
—Мы платим иначе, Аркадий Петрович. Историями.
—Какими ещё историями? Граждане, у меня график…
—Следующая остановка — «Переулок Несбывшегося», — мягко, но непререкаемо сказал старик. Его голос звучал так, будто он отдавал команды в операционной.
Автобус тронулся сам. Руль в руках Аркадия стал чужим, педаль газа нажалась без его участия. Они съехали с привычной дороги на узкую, вымощенную булыжником улицу, которой не было на карте. За окнами проплывали не панельные девятиэтажки, а фасады старинных особняков, витрины с товарами, которых не существует, и люди в одежде разных эпох, от дореволюционной до совсем уж фантастической.
— Куда вы меня везёте? — в панике спросил Аркадий.
—Никуда, — ответила девочка, не отрываясь от окна. — Мы уже здесь. Это место для тех, кто опоздал на свой автобус. На тот, что вёз их по другой жизни.
Она обернулась, и её глаза были слишком взрослыми для ребёнка.
—Я должна была выздороветь. Но доктор ошибся. Вот он, — кивнула она на старика. — Он пришёл слишком поздно, из другой версии событий, где перепроверил анализы. Теперь мы ездим вместе.
—Я должен был признаться ей в любви на вокзале, в сорок третьем, — тихо сказала женщина. — Но струсил. И она уехала. Теперь я ищу её на всех станциях и остановках всех возможных миров.
—А я? — спросил Аркадий, чувствуя, как реальность уплывает из-под ног.
—Вы? Вы всегда хотели стать музыкантом, Аркадий Петрович. Но отец сказал, что это несерьёзно. Вы продали аккордеон и пошли на завод, а потом в автобусный парк. Помните?
Он помнил. Запах лака на старом аккордеоне, пожелтевшие ноты, первое свидание, на котором он играл для той самой девушки из соседнего двора… Катя. Её имя всплыло из глубин памяти, как пузырь со дна океана. Он должен был уехать с ней в Ленинград, поступать в консерваторию. Но испугался. Остался. Катя уехала одна. Он слышал, она стала известным композитором.
Автобус остановился. За окном был не павильон, а подъезд старого дома. Его дома. Того, где он жил в юности. На скамейке у подъезда сидела пожилая, но удивительно элегантная женщина. Катя. Она смотрела прямо на него и улыбалась. Не той улыбкой, какой улыбаются незнакомцам. А той, которой улыбаются человеку, которого ждали всю жизнь.
— Это твоя остановка, Аркадий, — сказал старик-хирург. — Остановка «Что если бы ты не струсил». Ты можешь выйти. Всего на пять минут. Почувствовать запах той жизни.
Аркадий дрожащей рукой потянулся к кнопке открытия дверей. Его жизнь, настоящая, с больной женой (не с Катей), с дочерью-подростком, с кредитом за машину, с этой бесконечной дорогой № 47 — была тут, с ним, в его кармане в виде потёртого водительского удостоверения. А там — призрак, мираж, соблазн.
Он отпустил руку.
—Нет, — прошептал он. — Моя остановка — конечная. «Солнечный». Там меня ждут. Другие. Настоящие.
Он сказал это,и слова обожгли его горло горечью и… странным облегчением.
Женщина в перчатках грустно кивнула. Девочка обняла куклу. Старик закрыл саквояж.
—Как знаешь, — сказал он. — Тогда поехали дальше.
Автобус тронулся, вырулил из странного переулка обратно на знакомую дорогу. Через пять минут он подъезжал к обычной остановке «Гаражный кооператив». Пассажиры поднялись.
—Спасибо за истории, — хрипло сказал Аркадий.
—Спасибо за проезд, — ответила женщина, и на прощание положила ему на панель маленькое, тёплое яблоко пастилы.
Они вышли. Автобус поехал дальше. Аркадий смотрел в зеркало. Остановка «Что если…» исчезла. На её месте снова был пустырь.
Он довёл рейс до конца. Припарковал автобус. Перед тем как выйти, он отломил кусочек яблочной пастилы. Вкус был невероятным — сладким, с горчинкой, и пахло детством, летом и музыкой, которую он так и не написал.
Дома жена, как всегда, встретила его ворчанием: суп остыл. Дочь не отрывалась от телефона. Он сел за стол, ел молча. Потом вдруг подошёл к шкафу, отодвинул коробки с зимними вещами и достал оттуда старый, пыльный футляр. Аккордеон. Он боялся, что он рассыплется. Но нет. Он только тихо хрустнул сухой кожей.
Аркадий Петрович протёр его тряпкой, осторожно примерил на плечи. И, боясь разбудить дом, нажал одну клавишу. Тихий, чуть хриплый, но чистый звук заполнил кухню.
Он не стал музыкантом. Он не уехал с Катей. Его жизнь была здесь. Но теперь он знал, что где-то есть остановка для опоздавших и недоехавших. И этого знания было достаточно, чтобы завтра снова сесть за руль автобуса № 47. Не с тоской, а с лёгкой, странной благодарностью. Потому что иногда достаточно просто знать, что альтернативные маршруты существуют. Даже если твой билет куплен совсем на другой рейс. И этот рейс, со всеми его ухабами и скучными пейзажами, — тоже твой. И он вёз его домой.