В квартире пахло старым страхом, тлением и, конечно, водкой. Этот тройной аромат был визитной карточкой дома, где жили Марина, её муж Сергей и его мать, Валентина Петровна.
Марина мыла посуду. Каждый блестящий бокал был свидетельством вчерашнего «затмения». Из комнаты доносились проклятия Сергея, который судорожно собирался на очередную пьянку.
— Мариш, а где моя рубашка в полосочку? — раздался хриплый голос из спальни.
— В стирке, Серёжа. Ты вчера в ней… ужинал! — крикнула она в ответ, стараясь, чтобы голос не дрогнул.
Дверь в комнату свекрови, которая всегда была приоткрыта ровно настолько, чтобы всё видеть и слышать, распахнулась. Появилась Валентина Петровна. Невысокая, сухая, с птичьим, цепким взглядом.
— «В стирке»! — передразнила она, складывая губы бантиком. — А кто виноват, что она в стирке? Не надо было Серёже мешать отдыхать после тяжёлой недели. Он устаёт! Он кормилец! А ты тут со своими придирками!
— Мама, он не «отдыхал», он был без сознания на полу в ванной, — тихо, но чётко сказала Марина, не оборачиваясь.
Валентина Петровна фыркнула и поплыла в сторону кухни, к чайнику.
— Преувеличиваешь всегда. Мужчина должен расслабляться. Мой покойный муж, царство ему небесное, тоже бывало… Ну, ты не понимаешь. Ты из другой породы. Хрупкая какая-то.
Сергей вышел из спальни. Лицо одутловатое, глаза мутные. Он направился к холодильнику, на ходу поправляя растянутые треники.
— Голова… Мам, чайку крепкого.
— Сейчас, сыночек, сейчас, — засуетилась Валентина Петровна, оттирая Марину локтем от чайника. — Садись, не напрягайся. Марина, почему на столе вчерашние тарелки? Недоглядела?
— Я их сегодня утром поставила, Валентина Петровна. Для завтрака.
— А, ну конечно. У меня память лучше, — буркнула старуха, ставя перед Сергеем чашку с таким трепетом, будто подносила святыню.
Сергей пил чай, уставившись в одну точку. Марина села напротив.
— Серёжа, нам нужно поговорить. Я нашла телефон центра реабилитации. Там есть программа…
— Ой, началось! — взвизгнула Валентина Петровна. — Опять свои умные книжки в голову ему пихать! Он нормальный мужик! Работает! Мало ли кто с кем выпивает по пятницам? Ты его, чистюля, вообще достала!
Сергей поднял на жену мутные глаза.
— Отстань, Марин. Не до тебя. Мама права — наработался.
— Ты не «наработался», ты уже три месяца на больничном после той пьяной драки! — голос Марины наконец дал трещину. — Я одна тащу всё! Кредит, коммуналку, тебя, её! Я устала!
— Кто это «её»?! — набросилась свекровь. — Я по дому помогаю! Я сына своего жалею, в отличие от некоторых! Он без отца рос, я его одна подняла! И теперь какая-то… пришелица будет указывать, как ему жить?
Сергей встал, пошатнулся.
—Заткнитесь обе! Иди ты, — он ткнул пальцем в сторону Марины, — на работу. Или куда там. Не нервируй меня. И не трогай мать.
Он потянулся к верхней полке шкафа, где за чайником стояла запасная, «на опохмел». Валентина Петровна тут же подвинула ему стакан.
— Выпей, сынок, полегчает, не слушай её, - елейным голосом сказала свекровь.
Марина смотрела на этот привычный, отлаженный годами ритуал: её мужа, беспомощного и злого, и его мать, с любовью подносящую ему яд. В её глазах что-то погасло. Она молча взяла сумку и вышла.
Вечером она вернулась поздно. В прихожей стоял тяжёлый запах перегара и чего-то кислого. Валентина Петровна сидела на кухне, строгая и бледная.
— Где Сергей? — спросила Марина, снимая пальто.
— Отдыхает. Не шуми.
Но в квартиры был странный, непривычный звук — тишина. Не было храпа. Не было кряхтения. Была мёртвая, густая тишь.
Марина толкнула дверь в спальню.
Сергей лежал на кровати на боку, неестественно скрючившись. Лицо было сизым, рот приоткрыт. Из угла рта стекала струйка слюны, уже засохшая. Возле кровати валялась пустая бутылка из-под самогона. «Угостили на стройке», как он вчера хвастался матери.
Марина не закричала. Она медленно подошла, тронула его руку. Она была холодной и восковой.
Из-за её спины раздался шёпот:
— Спит… Ты что, разбудить пришла? Не видишь, человек устал.
Марина обернулась. Валентина Петровна стояла на пороге, вцепившись в косяк. Её глаза были широко раскрыты, но взгляд скользил мимо, куда-то в пространство.
— Он… не дышит, Валентина Петровна, — тихо сказала Марина.
— Чепуха! — отрезала старуха, входя в комнату. Она подошла к кровати, поправила одеяло на плече сына. — Просто крепко спит. Наработался. Он у меня трудяга. Никто его не ценит, только я. Ты, — она вдруг резко повернулась к Марине, — тише. Не мешай ему.
Она села на краешек кровати и начала гладить Сергея по волосам, застывшим и жирным, стала напевать колыбельную.
Марина вызвала скорую и полицию. Пока в квартире ходили чужие люди, снимали, увозили, Валентина Петровна сидела на той же кровати и качалась из стороны в сторону.
— Куда вы его? Он спать хочет. Оставьте. Сыночек мой, заспанный…
Её забрали в ту же ночь, но в другую машину. Психиатрическую.
Месяц спустя.
Марина приехала к ней через месяц. Валентина Петровна сидела в чистой, светлой комнате, у окна. Увидев Марину, она оживилась.
— О, пришла! Серёжка скоро с работы придёт. Я ему котлеты любимые сделала, ты только не съешь, а то опять не хватит. Он устаёт, знаешь ли.
Её глаза были ясными и абсолютно пустыми. В них жил сын. Не тот, который умер сизым и опухшим на заляпанной постели, а мифический, идеальный — уставший кормилец, которому нужно поднести стакан, поправить подушку, спеть песенку.
Марина смотрела на неё и понимала, что свекровь наконец-то добилась своего. Она навсегда уберегла своего сыночка от жестокого мира, от требовательной жены, от проблем. Он теперь всегда был с ней. В её тихом, уютном, безумном мире, где он просто крепко спит. И никто не смеет его будить.