— Контейнеры с холодцом крышками прижми поплотнее. В багажнике на поворотах мотает, — бросил Гена, даже не повернув головы.
Он стоял посреди гостиной, ковыряясь в деталях разобранной искусственной ели. Пластиковые иголки летели на ковер, цеплялись за его шерстяные носки. Звук, с которым он стягивал ветки скотчем, был омерзительным — сухой, скрежещущий, вызывающий зуд где-то в затылке.
Я замерла в дверях кухни. В руках — мокрое полотенце, на душе — липкое предчувствие.
— Какой багажник, Гена? — голос сел, стал чужим. — Мы же договорились. Холодец на балконе, завтра тридцать первое. Мы его завтра резать будем. Здесь. Дома.
Гена выпрямился. Лицо красное, глаза колючие. Взгляд — как на заевшую молнию на ширинке: смесь раздражения и желания поскорее избавиться от помехи.
— Вот именно, Вера. Завтра тридцать первое. Поэтому я еду сегодня. Чтобы с утра у мамы уже был праздник. Она звонила, плачет. Давление, настроение на нуле. Ёлку нарядить некому. Понимать надо.
Он дернул коробку, картон с треском лопнул.
— А мы? — я сделала шаг в комнату. Ноги вдруг стали ватными. — Я икру купила. Твою любимую, кету. Шампанское… Ты же обещал, Гена. Пятый год подряд обещаешь.
— Ой, давай без драм, — он отмахнулся, будто муху отогнал. — Икру давай сюда, кстати. Маме полезно, белок. А себе еще купишь, магазин под боком, до девяти работает.
Я смотрела, как он пакует наш праздник. Не просто едет помочь — он вычищает квартиру от Нового года. На полу уже стояли две огромные клетчатые сумки. Из одной сиротливо выглядывал край моей любимой скатерти с золотой каймой. Из другой доносилось звяканье стекла.
— Ты и фужеры забрал? — прошептала я.
— У мамы старые, мутные. А там, может, тетя Люба зайдет, перед людьми неудобно из граненых стаканов пить.
— Тетя Люба? То есть там будут гости?
— Ну, свои… — уклончиво буркнул он.
Вжик. Вжик. Вжик. Скотч разрезал тишину на куски.
— Ёлку поставим у мамы, — отрезал он, перекусывая липкую ленту зубами. — А ты оставайся дома. Отдохнешь. Вечно ноешь, что ноги гудят, спина болит. Вот и лежи, смотри свои сериалы. Тишина, покой. Мечта, а не ночь!
Он говорил это с такой благодетельной миной, будто дарил мне путевку на Мальдивы, а не бросал одну в пустой бетонной коробке с грязной посудой.
Я ушла на кухню. Если бы я не заняла чем-то руки, я бы закричала. На плите бешено бурлила кастрюля с картошкой. Вода выплескивалась на чистую эмаль, шипела. Я выключила газ.
Двадцать пять лет. Четверть века я была «удобной Верочкой». Потерпи, у мамы характер. Промолчи, она пожилой человек. Давай в этот раз к ней, а в следующем году — точно вдвоем. Но «следующий год» в нашей семье был как горизонт: ты к нему бежишь, а он только отдаляется.
Гена вошел на кухню по-хозяйски. Открыл холодильник и начал выгребать всё: маринованные грибы, огурцы, кусок буженины, который я томила в духовке три часа.
— Пакеты прочные где? — спросил он, не глядя на меня.
— Оставь буженину, Гена. Я её для нас делала.
— Мама любит буженину, — безапелляционно заявил он, запихивая мясо в пакет. — А тебе вредно, холестерин. Ты же похудеть хотела? Вот и повод. Разгрузочная ночь.
Он хмыкнул, довольный своей шуткой. И тут у меня внутри что-то лопнуло. Глухо, как перегорает старая лампа в подъезде.
— То есть ты предлагаешь мне сидеть на диете в пустой квартире, пока вы там будете жрать мой холодец и пить мой коньяк?
Гена замер с банкой грибов. Нахмурился.
— Грубо, Вера. Некрасиво. Мать — это святое. У неё, может, последний Новый год...
— Она говорит это последние пятнадцать лет! — отрезала я. — А в прошлом году на даче грядки копала так, что я с радикулитом за ней не поспевала.
— Не завидуй здоровью матери. Грех. Всё, я поехал, пробки девять баллов. Салатницу с оливье давай. Большую.
Я смотрела на него и видела чужого мужика. В растянутых трениках, с несбритой щетиной. Ему было плевать на меня. Совсем. Он уже был там — за маминым столом, где его будут хвалить за «хозяйственность», поедая мои заготовки.
— Салат не готов, — соврала я. — Не нарезала ещё.
— Так нарежь! Я пока сумки снесу, вернусь за миской. По-быстрому, Вер! И пульт от телевизора запасной найди, у мамы кнопки западают.
Дверь хлопнула. Сквозняк качнул занавеску.
Я осталась одна. В нос ударил запах вареных овощей — раньше он казался уютным, теперь же вызывал тошноту.
Я подошла к окну. Внизу Гена пинал коробку с ёлкой, запихивая её в багажник нашей «Тойоты». Машина была общей, кредит платили вместе, но руль я видела только по праздникам, когда Гена был «не в кондиции».
На подоконнике под полотенцем стоял Оливье. Три килограмма. Нарезанный идеальными кубиками. Он был готов. Гена думал, я сейчас буду обжигать пальцы, чистя горячую картошку, чтобы его «свои» не остались без закуски.
Я взяла миску. Тяжелая.
Ключ в замке повернулся. Гена влетел в коридор, не снимая сапог.
— Ну что, готово? Давай бегом, там сосед машину подпер!
Я вышла в прихожую с миской в руках.
— О, отлично. Майонез я сам добавлю, — он протянул руки.
— Нет, — сказала я.
— Что «нет»? — он моргнул.
— Салата не будет. И буженины не будет. И меня не будет.
— Ты... ты сдурела? — он шагнул ко мне, глаза налились злостью. — Ты меня перед родней опозорить хочешь? Приехать с пустыми руками?
— Ты забрал всё, Гена. Икру, ёлку, даже скатерть. С тебя хватит. Уходи.
— Ну и сиди! — он сплюнул на коврик. — Давись своим салатом. Только не жди меня первого числа. Я у мамы на все каникулы останусь. Поняла?
Обычно после этой угрозы я бежала за ним, извинялась, совала в карман чистые носки... Но не сегодня.
— Иди, — тихо сказала я.
Дверь грохнула так, что с вешалки упала ложка для обуви. Тишина.
Я села на табуретку и просто смотрела в стену. Тик-так. Тик-так. На столе лежал чек из супермаркета. Половина моего аванса уехала в багажнике «Тойоты».
Завибрировал телефон. Свекровь. Тамара Ильинична.
— Вера! Вы где? Люба уже тут, холодец требует! Гена трубку не берет!
— Он выехал, Тамара Ильинична.
— А ты что, не приедешь? Гена сказал, ты разболелась, кашляешь... Нам тут бациллы не нужны, у Любиной дочки внуки маленькие будут.
Я сжала трубку.
— Внуки?
— Ну да... Ой, звонят! Наконец-то!
Короткие гудки. Значит, легенда была готова заранее: я — заразная, я — лишняя.
Я подошла к шкафу, чтобы достать припрятанную «на черный день» бутылку вина. Но мой взгляд упал на ковер. Там, где стояла ёлка, что-то блестело.
Маленький серебряный брелок. Половинка сердца. Гена носил такой на ключах от дачи. Вторую половину он якобы «потерял» три года назад. Я подняла его к свету. На обратной стороне — свежая гравировка: «Моему Зайцу. 2023».
В голове зашумело. Двадцать третий год. Я — не Заяц. Я — Вера. «Мать». «Бациллоносительница». А Заяц, видимо, ждет его сейчас совсем в другом месте.
Пазл сложился. Маме он сказал, что мы на турбазе. Мне — что он у мамы. Забрал лучшие продукты, ёлку и шампанское...
Яростная, холодная решимость затопила сознание. Двадцать пять лет я экономила на себе, чтобы он купил новую резину. Двадцать пять лет я терпела его маман.
Я открыла приложение в телефоне. Функция «Где дети». Мы подключали её для сына, но Гена забыл себя скрыть.
Красная точка «Муж» двигалась вовсе не к маме. Она летела на юг, в сторону коттеджного поселка «Сосновый бор».
— Ну уж нет, Геночка, — прошептала я. — Праздника захотелось? Будет тебе праздник. С фейерверками.
В прихожей висели ключи от старой отцовской «Нивы». Она стояла в гараже два года, покрытая пылью. Я выскочила в подъезд, на ходу натягивая пуховик.
— Дядя Миш! — кричала я соседу через пять минут. — Есть бензин? Аккумулятор сдох, выручай!
Через полчаса «Нива» чихнула, выплюнула облако сизого дыма и зарычала. Я никогда не любила водить зимой. Я боялась гололеда. Но сейчас мне было плевать. В сумке лежал молоток для мяса — не для драки, а для уверенности.
Красная точка на карте замерла. Улица Лесная, дом 8.
Я включила передачу. «Нива» рванула с места, подминая под себя свежий снег.
— Ёлку мы поставим у мамы? — я прибавила газу, глядя на пустую ночную трассу. — Ну, посмотрим, куда ты её на самом деле поставишь, заяц ты мой недоделанный.
Я ехала не возвращать мужа. Я ехала возвращать себя. И, видит Бог, этот Новый год он запомнит навсегда.
Понравилась история? Обязательно ставьте лайк и подписывайтесь на канал! А как бы вы поступили на месте Веры? Оставили бы всё как есть или поехали бы на «разборки»? Жду ваших комментариев!