Ты — такой же, как и все». Эти слова, произнесенные некогда особой, мне глубоко близкой, доселе звучат в моей памяти, и дороги они мне были именно тем, что сама эта душа вовсе не принадлежала к разряду людей «как все». Напротив, на фоне нашей уфимской жизни, коя всегда представлялась мне чем-то вроде застоялой, неподвижной и затянутой тиною воды, в этой женщине чувствовалось некое высшее знание, некая сокровенная и невысказанная тайна, коей лишены были все окружающие. Что именно составляло эту тайну — я тогда и сам не мог бы определить с той ясностью, которая приходит лишь с годами, но я уже тогда смутно, всем существом своим догадывался, что за этой безысходной обыденностью, в которую я был заключен, точно в темницу, с самого своего рождения, существует некое иное, истинное измерение. Ибо сей мир с первых дней моих не казался мне ни домом, ни пристанищем; я чувствовал в нем нечто глубоко чуждое и неладное, — чувство, которое я не умел тогда облечь в слова, но которое мучило меня своей неразрешимой тоскою.
Ах, если бы нашелся тогда наставник, который указал бы мне истинный путь! Но я был одинок в своих исканиях. Лишь много позже, через многие заблуждения, пришло ко мне понимание того, что выход из этого тупика действительно существует, и зовется он — освобождением от бесконечной и бессмысленной череды рождений и смертей, кою индусы именуют сансарою. И еще позже, уже на склоне дней, когда внешние бури утихли, я постиг окончательно: истинный выход состоит не в том, чтобы, подобно отшельникам на Кайласе, бежать от мира, но в том, чтобы понять, что сама наша грубая, трехмерная жизнь и есть тот самый суровый и неизбежный тренажер, данный нам для воспитания души. Нельзя покинуть этот урок, не пройдя его до конца, не распутав собственными руками все те кармические узлы, кои мы сами же так неосторожно завязали в своем неведении.
И путь этот — путь уединенный, глубоко личный и ни в коем случае не общественный. Напрасно и даже преступно мечтать о том, чтобы целые грады, точно сказочный Китеж или призрачная Шамбала, вознеслись бы разом в небеса. Нет, спасение совершается в тишине: каждый должен нести свою ношу в молчании, и только так, через личное усилие, может человек удостоиться увидеть не миражное зарево славы, а тихий, неприметный свет истины.
Что же значат для души, коснувшейся этой истины, слова: «ты — такой, как все»? Не есть ли это самое горькое и унизительное напоминание о том страшном сне, в который погружено все человечество? Ведь если вглядеться в устройство нашего бытия без предвзятости, то нельзя не увидеть в нем некоего исправительного заведения, мрачного филиала небытия, где сам эфир кажется тяжким и грубым. Мы суетимся в тесноте трех измерений, но по духу своему, по своим помыслам, мы стали соседями мирам темным, а отнюдь не светлым.
Ибо властвуют здесь ныне не люди. В креслах правителей и судей обретаются сущности низших сфер, лишь надевшие на себя человеческие личины. Они правят не силой открытой, но хитростью и лукавством: через свои конторы, законы и сложные системы они принуждают всякого человека идти к общей кормушке, стремясь усыпить в нем дух, сделать его покорным и тупым зверем, который бы никогда не заглядывал дальше своего корыта и позабыл бы вовсе, ради какой высокой цели он прислан сюда на эти временные исправительные работы.
Быть «как все» в таком порядке вещей — значит добровольно примириться с этим всеобщим мороком. Это значит — принять чужие, корыстные иллюзии за свои собственные, растратить жизнь в суете тщеславной и в том ярмарочном блуде, который люди по ошибке именуют жизнью подлинною. И когда тебе говорят: «ты — как все», — это звучит не как сравнение, но как окончательный приговор духовной смерти. Это значит, что ты окончательно погряз в той безликой массе, которая не чует света, которая утонула в самости и гордыне, даже не замечая своего падения. Это значит, что надежда на твое пробуждение угасла.
Вся скорбь этого мира явствует из самой нашей речи, из тех праздных и небрежных слов, кои мы, подобно сору, расточаем в ежедневных беседах. Прислушайтесь к скудости наших мыслей, к той плотской унылости, что лежит на каждой фразе, — и вы услышите в них невольный стон духа, погрязшего в тине временного. Мы говорим так, будто жизнь наша ограничена лишь рождением и смертью, будто вся суть ее — в удовлетворении плотских потребностей, кои мы с важностью именуем «физиологией». Где же в нас священный ужас перед этой ложью? Мы называем прогрессом то, что есть на деле величайшее падение. Заблудший человек ищет причин своих бед в магических картах или в движении звезд, но никогда не заглядывает в бездну собственного сердца. Даже священные узы между родителем и ребенком мы превратили в отношения собственности, не желая видеть в них строжайший урок, данный нам для взаимного искупления по непреложному закону возмездия.
Ибо Люцифер достиг высшей степени своего коварства именно тем, что скрыл само свое существование от глаз человеческих. Он хитроумно стравливает одно проявление зла с другим, внушая несчастным людям пагубную мысль о необходимости выбора «меньшего зла». Человек же в своем ослеплении не видит, что обе предложенные стороны суть лишь ловушки, назначение коих — питать князя мира сего самой сущностью человеческого духа. Возьмите ли вы суетный соблазн национального превосходства или же суеверие церковное, именуемое религией, — разве не одно это и то же? Люди мнят, что служат Богу, тогда как на деле лишь выкармливают «эгрегоры» — эти мертвые паразитические образования, лишающие душу живого общения с вечностью.
То же и в делах мирских: с одной стороны — тщеславный патриотизм тех, кто, подобно Соловьеву или Симоньян, прикрывает внутреннюю пустоту государственным мундиром (сие суть демоны ряженые, враги тем более опасные, что выдают себя за своих); с другой же стороны — либералы с их фальшивой терпимостью, скрывающей полное отсутствие веры и любви. И те, и другие суть враги человеческой совести.
Неужели нам, существам, знающим свою божественную природу, не стыдно поддаваться на этот обман? Ведь мы — сильные духи, в чьей памяти еще живет свет древней Гипербореи. Мы проходили сквозь века и должны понимать, что и близкие наши — лишь временные попутчики в бесконечном странствии к совершенству. В нас еще звучат голоса истинных Учителей — Сварога, Перуна, Лады и Велеса, учивших нас не ненависти, а осознанию своего высшего «Я». Пора нам очнуться от этого морока и вспомнить: истинная сила духа состоит не в выборе между двумя видами зла, а в непоколебимом следовании тому закону истины, который изначально начертан Богом в сердце каждого человека.