Это ради тебя

Алина сняла трубку на втором гудке — и уже по дыханию поняла: мама сегодня «в заботе».

— Ну наконец-то, — сказала Ольга Сергеевна таким тоном, будто Алина минуту назад не была на работе, а пряталась от ответственности в шкафу. — Я всё решила. В субботу едем смотреть зал.

Алина застыла с кружкой в руке.

— Какой зал?

— Для свадьбы, — спокойно ответила мама. — Ты что, забыла? Я же говорила: тянуть нельзя. Хорошие даты разбирают. Это ради тебя, доченька. Чтобы было красиво, по-человечески.

Алина сделала глоток и почувствовала, как кофе вдруг стал горьким.

— Мам… у нас с Ильёй нет свадьбы. Мы даже не обсуждали дату.

— Обсудите, — отрезала Ольга Сергеевна. — Я с твоим отцом двадцать лет назад тоже «не обсуждала». И ничего, живём. Главное — не расползаться, как сейчас у молодёжи. А то «посмотрим», «подумаем»… потом раз — и тридцать пять, и кот.

— Мам, мне двадцать восемь, — медленно сказала Алина. — И у меня нет кота. И мне нормально.

— Нормально ей, — фыркнула мама. — Нормально — это когда муж, семья, стабильность. А не вот это ваше… совместное проживание.

— Мам, я в обеденный перерыв. Давай вечером.

— Нет, — голос стал сладким. — Вечером ты опять «устанешь». Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Ты же у меня одна. Слушай: я уже созвонилась с администратором, он ждёт. В субботу в двенадцать.

— Мам, — Алина сжала кружку. — Я не поеду.

На том конце повисла пауза. Тишина была такая, как перед хлопком двери.

— Что значит «не поеду»? — тихо спросила Ольга Сергеевна.

— Значит: не поеду. Потому что я не хочу сейчас заниматься свадьбой. И вообще… я не хочу, чтобы ты решала за меня.

— Я решаю? — мама резко вдохнула. — Алина, ты вообще слышишь себя? Я жизнь на тебя положила! Я ночей не спала! Я тебе образование дала! А ты… ты мне сейчас говоришь: «не решай»?

— Ты дала мне образование, чтобы я могла жить, а не чтобы меня можно было вести за руку, — вырвалось у Алины.

— Вот! — мама обрадовалась, как будто поймала «улику». — Вот оно, влияние. Это Илья тебе внушил? Он тебя против семьи настраивает. Я так и знала. У него мама одна, ему легко рассуждать. А ты у нас…

— Мам, я перезвоню, — Алина резко сказала, потому что чувствовала: ещё секунда — и она сорвётся.

— Никуда ты не перезвонишь, — жёстко ответила Ольга Сергеевна. — Ты меня сейчас дослушаешь. Я это ради тебя делаю. Чтобы ты не наломала дров. Ты же всегда…

Алина нажала «сбросить» и медленно опустила телефон на стол.

В офисе вокруг щёлкали клавиши, кто-то смеялся у принтера, кто-то обсуждал отпуск. А у Алины было ощущение, будто её опять вернули в школьный коридор, где мама держит за плечо и громко говорит учительнице: «Она у меня умница, просто стеснительная».

Телефон тут же завибрировал снова. «Мама».

Алина выключила звук.

Вечером Илья жарил картошку и делал вид, что всё хорошо, потому что он всегда делал вид, пока Алина сама не начинала говорить.

— Ты какая-то белая, — сказал он, не оборачиваясь. — Что случилось?

Алина бросила сумку на стул и сняла куртку.

— Мама решила, что в субботу мы едем смотреть зал на свадьбу, — сказала она.

Илья повернулся с лопаткой в руке.

— А… у нас есть свадьба?

— По маминому календарю — да, — Алина усмехнулась, но улыбка вышла кривой.

Илья поставил сковородку на маленький огонь, подошёл и обнял её.

— Ты сказала ей, что нет?

— Я сказала, что не поеду, — Алина уткнулась лбом ему в грудь. — И знаешь, что она сказала? «Это Илья тебя настроил».

— Классика, — тихо хмыкнул Илья. — Всё плохое — от Ильи.

Алина отстранилась.

— Она не понимает. Она реально думает, что делает добро. И я… я уже не могу. Мне двадцать восемь, а я всё время чувствую себя… как будто я на испытательном сроке. Как будто мне надо заслужить право на свои решения.

— Ты хочешь, чтобы я с ней поговорил? — спросил Илья.

Алина резко мотнула головой.

— Нет. Тогда будет «он тебя от семьи отрезает». Мне надо самой. Просто я… — она выдохнула. — Я устала быть «доченькой», которая всё делает правильно.

Илья кивнул.

— Тогда давай договоримся, — сказал он. — Что бы ни было — я рядом. Но говорить будешь ты. И ты не обязана объясняться сто лет. «Нет» — это полный ответ.

Алина улыбнулась чуть теплее.

— У тебя всё так просто.

— У меня мама не Ольга Сергеевна, — спокойно сказал Илья. — Я не рос в режиме «это ради тебя».

Алина замерла. Эта фраза — «это ради тебя» — была у неё в голове, как фоновая музыка с детства.

И память, как всегда, услужливо распахнула двери.

Ей было двенадцать. Алина хотела чёлку, как у девочек в классе. Мама привела её к парикмахерше — «проверенной, Лариса Петровна режет отлично». Алина показала картинку.

— Вот так, пожалуйста.

Лариса Петровна посмотрела на маму.

— Оля, ну ей пойдёт?

— Не пойдёт, — сказала мама уверенно. — Её лоб — не для чёлки. Давайте по-умному. Классика.

И Алина сидела и смотрела, как волосы падают не туда, куда она мечтала, а туда, куда «по-умному».

— Не дуйся, — сказала мама потом, когда Алина молчала в машине. — Я это ради тебя. Чтобы ты выглядела прилично.

Ей было шестнадцать. Алина хотела поступать на дизайн. Рисовала по ночам, прятала блокнот, потому что мама называла это «каракули».

— Ты на кого учиться собираешься? — спросила Ольга Сергеевна, раскладывая документы на столе.

— На дизайн, — тихо сказала Алина.

Мама даже не подняла головы.

— Нет. Ты пойдёшь на экономику. Это стабильность. Дизайн — это голод, фриланс и нервный тик. Я это ради тебя.

— Но я…

— Не спорь. Я старше, я знаю жизнь.

Алина тогда спорить не умела. Она умела соглашаться — и плакать в подушку, чтобы никто не видел.

Ей было двадцать два. Первая работа. Молодой руководитель сказал, что у неё хороший вкус, и предложил вести проект. Алина пришла домой вдохновлённая.

— Мам, мне дали… — начала она.

— Сними это, — сказала мама, глядя на её платье. — Оно слишком короткое. Ты хочешь, чтобы тебя воспринимали серьёзно или как…? — мама не договорила, но взгляд сказал всё.

— Оно нормальное, — робко возразила Алина.

— Это ради тебя, — спокойно сказала мама. — Я не хочу, чтобы про тебя думали плохо.

И Алина сняла.

Потом привыкла. Сначала — к одежде «как надо». Потом — к работе «как надо». Потом — к отношениям «как надо».

И вот теперь мама решила, что пора «как надо» со свадьбой.

Телефон позвонил около девяти. Алина сидела на диване, Илья рядом листал новости, делая вид, что не слушает — но он слушал.

На экране: «Мама».

Алина выдохнула и нажала «принять».

— Да.

— Ну, — голос Ольги Сергеевны был обиженно-ровный. — Ты успокоилась?

— Я была спокойная, — сказала Алина.

— Слушай, я поговорила с тётей Светой, — продолжила мама, будто не услышала. — Она согласна помочь с организацией. У неё знакомая ведущая, приличная, без пошлостей. А то сейчас такие…

— Мам, — Алина перебила. — Стоп. У нас нет свадьбы.

— Как это нет? — голос поднялся. — Алина, ты вообще понимаешь, что ты делаешь? Ты думаешь, Илья будет ждать вечность? Ты думаешь, мужчины ценят…

— Мам. Я. Не. Хочу. Это обсуждать в таком тоне.

— А в каком тоне ты хочешь? — свекла в голосе стала слышна отчётливо. — В тоне «я взрослая»? Взрослая — это когда ты не рвёшь связь с матерью!

Илья аккуратно отложил телефон, чтобы не мешать.

Алина встала и ушла на кухню. Ей так легче было дышать.

— Я не рву связь, — сказала она. — Я ставлю границы.

— Границы! — мама засмеялась. — Начиталась своих психологов. Алина, я тебя знаю. Ты всегда была мягкая. Ты всегда была… хорошая. Это не твоё — «границы». Это тебе внушили.

— Мне никто не внушил, — сказала Алина тихо. — Я просто устала.

— От чего? — резко спросила Ольга Сергеевна. — От того, что мать о тебе думает? От того, что мать хочет, чтобы ты не была одна?

— Мам, — Алина почувствовала, как внутри поднимается злость. Не истеричная, а холодная. — Я не одна. И я не ребёнок. И мне не нужно, чтобы ты «решала» мою жизнь.

— Я решаю, потому что ты сама не можешь! — выпалила мама. — Ты вечно сомневаешься! Ты вечно тянешь! Ты бы без меня…

— Вот, — сказала Алина. — Вот это и есть проблема.

На том конце было молчание. Мама не ожидала.

— Какая проблема? — наконец спросила Ольга Сергеевна.

Алина оперлась ладонями о столешницу.

— Ты привыкла думать, что я без тебя ничего, — сказала она. — Что я должна быть благодарной за любое твоё решение. Но я не хочу больше жить «как надо». Я хочу жить как мне. И если тебе больно это слышать — мне жаль. Но это правда.

— То есть… — мама заговорила медленно, как будто выбирала самые тяжёлые слова. — То есть ты мне сейчас говоришь: «не лезь»?

— Я говорю: не управляй, — сказала Алина. — Не решай за меня, где мне учиться, как мне выглядеть, когда мне замуж, как мне жить. Ты можешь советовать, если я прошу. Но не делать за меня.

— Ах вот как, — голос Ольги Сергеевны стал колким. — Значит, всё, что я делала, — это «управляла»? А то, что ты теперь с квартирой, с работой, с мужиком — это само собой случилось?

— Мам, — Алина стиснула зубы. — Я работу получила сама. Квартиру мы снимаем вместе с Ильёй. И «мужик» — это человек, которого я люблю. И который меня не контролирует под видом заботы.

— Ага, — сказала мама, и в этом «ага» было всё: «влюбилась, ослепла». — Ты ещё пожалеешь. Он тебе сейчас сладкие песни поёт, а потом…

— Мам, хватит, — голос Алины дрогнул, но она удержала себя от крика. — Если ты продолжишь оскорблять Илью или меня — я положу трубку.

— Ты что, мне угрожаешь? — возмутилась мама.

— Нет. Я защищаю себя, — сказала Алина. — Это нормально.

Ольга Сергеевна снова замолчала. Потом тихо, почти шёпотом:

— Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо.

И вот это было самое опасное. Потому что на эту фразу Алина всегда сдавалась.

Она закрыла глаза.

— Мам, — сказала она мягче. — Мне будет хорошо, когда ты начнёшь доверять мне. Когда перестанешь думать, что ты знаешь лучше. Мне будет хорошо, когда ты спросишь: «Как ты хочешь?» — и услышишь ответ.

— А если ты хочешь глупость? — почти жалобно спросила мама.

Алина усмехнулась.

— Тогда это будет моя глупость. И мой опыт. И моя жизнь.

Ольга Сергеевна вдохнула, как будто собиралась снова в бой.

— Значит, в субботу ты не едешь.

— Не еду, — сказала Алина спокойно. — И зал смотреть не буду. И тёте Свете скажи, чтобы она не искала ведущую.

— Ты меня позоришь, — тихо сказала мама.

Вот оно. Старый рычаг.

Алина постояла, смотря в окно на тёмный двор.

— Мам, — сказала она ровно. — Мне важнее не твой «позор», а моя жизнь. Я люблю тебя. Но я не буду больше жить по твоему сценарию.

— Ну хорошо, — неожиданно холодно ответила Ольга Сергеевна. — Живи. Только потом не плачь.

— Не буду, — сказала Алина и сама удивилась, что верит в это.

Она нажала «сбросить».

Илья был на пороге кухни.

— Ты как? — спросил он тихо.

Алина почувствовала, что у неё дрожат руки. Не от страха — от адреналина.

— Как будто я… — она сглотнула. — Как будто я впервые сама себе принадлежу.

Илья кивнул и протянул ей стакан воды.

— Это оно.

Алина сделала глоток, выдохнула.

— Она будет злиться, — сказала она.

— Будет, — спокойно согласился Илья. — А ты будешь жить.

Через десять минут пришло сообщение от мамы: «Я всю ночь не спала. Ты меня убиваешь. Но я всё равно мать. Это ради тебя».

Алина смотрела на экран долго. Раньше она бы бросилась звонить, извиняться, обещать «не так резко».

Она отложила телефон.

Потом взяла и написала одно: «Мам, я люблю тебя. Но решения — мои. Если хочешь поговорить спокойно — я готова завтра».

И выключила экран.

Она не почувствовала триумфа. Не было никакого фейерверка. Было только странное, непривычное… спокойствие.

Как будто из комнаты вынесли огромный шкаф, который стоял посреди и мешал ходить. Пусто, страшновато — но дышать легче.

За стеной Илья включил чайник.

— Будешь чай? — спросил он.

Алина улыбнулась.

— Буду, — сказала она. — И знаешь что… в субботу давай поедем не в зал.

— А куда?

Алина задумалась и вдруг почувствовала детскую радость — ту самую, которую она не разрешала себе, потому что «непрактично».

— В художественный магазин, — сказала она. — Я хочу купить нормальные краски. Большие. И рисовать.

Илья рассмеялся.

— Вот это план.

Алина прислонилась к дверному косяку и поймала себя на мысли: ей больше не хочется заранее репетировать оправдания. Ей хочется просто жить — и выбирать.

Без «это ради тебя», от которого потом тошнит.

Без «я лучше знаю», от которого тесно.

Просто по-человечески. По-своему.