Сергей приехал в деревню в середине июля, когда жара стояла такая, что даже мухи летали медленно. Он вышел из автобуса на пыльной остановке у поворота на Песочное, с рюкзаком за плечами и чемоданом в руке. Город остался где-то далеко за спиной — вместе с работой, с девушкой, которая за неделю до этого сказала: «Нам лучше расстаться», и с ощущением, что жизнь его зашла в тупик.
Бабушка Аграфена встретила его на пороге старого бревенчатого дома с белыми наличниками. Ей было уже за восемьдесят, но спина прямая, глаза ясные. Она обняла внука крепко, как в детстве, и ничего не спросила. Только сказала:
— Комната твоя в порядке. Постель свежая. Обед на столе.
Сергей думал погостить неделю-две, проветрить голову и уехать обратно в Москву. Но деревня Песочное обняла его неожиданно мягко и цепко.
Дни потекли медленно. Утром он помогал бабушке по хозяйству: колол дрова, чинил забор, ходил за молоком к соседке тете Шуре. Вечерами сидел на лавочке у калитки, смотрел, как солнце тонет за рекой, и впервые за много лет не проверял телефон каждые пять минут.
А потом появилась она — Марина.
Марина была замужем за председателем сельсовета Виктором Петровичем. Ему было под пятьдесят, широкоплечий, громкоголосый, с привычкой решать всё за всех. В деревне его уважали и побаивались. Марине было тридцать пять. Высокая, с длинной русой косой, которую она заплетала даже летом, и глазами цвета речной воды в ясный день. В городе её бы назвали красивой женщиной. В деревне говорили просто: «Маринка — первая красавица».
Впервые Сергей увидел её в магазине. Она стояла у прилавка, выбирала хлеб, а он — за мукой для бабушкиных пирожков. Их взгляды встретились случайно. Она улыбнулась вежливо, как улыбаются всем приезжим. Он кивнул. И всё.
Но потом встречи стали повторяться.
То она шла по улице с корзинами грибов — он помог донести до дома. То он нёс воду из колодца — она проходила мимо и остановилась поговорить о погоде. Разговоры были короткими, ничего особенного. О том, как нынче ягоды уродились. О том, будет ли дождь. О том, как река обмелела.
Но каждый раз, когда она уходила, Сергей ловил себя на том, что смотрит ей вслед дольше, чем нужно.
А Марина... Марина чувствовала то же самое. Она не искала этого. У неё была жизнь налаженная: муж, дом, огород, корова. Виктор Петрович был мужем строгим, но надёжным. Не пил сверх меры, не бил. Работу имел. Но в их доме уже давно не было тепла. Спали в разных комнатах. Разговаривали только о делах. А по ночам Марина лежала и смотрела в потолок, и думала: неужели это всё?
Однажды пошёл дождь — сильный, тёплый, летний. Сергей сидел на крыльце бабушкиного дома и смотрел, как капли стучат по листьям сирени. Вдруг увидел: бежит Марина по улице, прикрываясь кофтой. Подбежала к крыльцу:
— Можно переждать?
— Конечно, — сказал он и посторонился.
Они сидели рядом на лавочке, под навесом. Дождь шумел. Она отжимала мокрые волосы. Он молчал. Потом она сказала тихо:
— Ты надолго приехал?
— Думал, ненадолго. А теперь не знаю.
— А я вот всю жизнь здесь, — сказала она и улыбнулась грустно. — И тоже иногда не знаю.
В тот вечер они проговорили до темноты. Об о городе и деревне. О том, как тяжело дышать в каменных коробках. О том, как иногда хочется просто взять и уйти — куда глаза глядят. Она не жаловалась на мужа. Он не спрашивал. Но между строк было всё понятно.
После того дождя они стали встречаться чаще. Не то чтобы договаривались — просто так получалось. То у реки, где она стирала бельё, а он якобы рыбу ловил. То в лесу за грибами. То вечером, когда она шла от подруги, а он «случайно» возвращался с прогулки.
Говорили обо всём и ни о чём. Он рассказывал ей о Москве, о том, как люди бегут, бегут, а потом останавливаются и не понимают — куда. Она рассказывала о деревне, о том, как здесь всё по кругу: весна, лето, осень, зима — и снова. И как иногда этот круг становится тесным.
Они не переходили границу. Не держались за руки. Не целовались. Но взгляды... Взгляды говорили больше слов.
В деревне начали шептаться.
Сначала тихо. Потом громче.
Тётя Шура сказала бабушке Аграфене за забором:
— Видела я твоего Сергея с Маринкой у реки. Долго сидели.
Бабушка только кивнула:
— Молодые. Поговорят и разойдутся.
Но слухи росли.
Виктор Петрович услышал. Сначала не поверил. Потом начал присматриваться. Видел, как жена выходит из дома чаще обычного. Как глаза у неё стали другие — светлые, живые. Как улыбается, когда думает, что никто не видит.
Однажды вечером он пришёл домой раньше обычного. Марина была на кухне. Он встал в дверях и спросил прямо:
— Что у тебя с этим городским?
Она вздрогнула. Побледнела. Но ответила спокойно:
— Ничего. Поговорим иногда. Как со всеми.
— Со всеми? — переспросил он. — Со всеми ты по грибы не ходишь до темноты.
— Виктор, — сказала она тихо. — Ты же сам знаешь, что между нами давно ничего нет.
Он молчал долго. Потом сказал:
— Я председатель. Мне позор не нужен. И тебе тоже.
И ушёл в свою комнату. Дверь хлопнула.
На следующий день Виктор Петрович пошёл к бабушке Аграфене.
Сергей был в огороде. Услышал голоса, вышел.
Председатель стоял у калитки, красный, потный.
— Ты, городской, — сказал он громко, чтобы соседи слышали. — Собирай вещи и уезжай. Пока я по-хорошему прошу.
Бабушка вышла на крыльцо:
— Это мой дом. Мой внук. И решать ему.
— Аграфена Ивановна, — сказал Виктор Петрович уже тише. — Вы женщина уважаемая. Не позорьте себя. И его не позорьте.
Сергей молчал. Смотрел на него спокойно.
— Я уеду, — сказал наконец. — Если Марина попросит.
Виктор Петрович усмехнулся:
— Марина моя жена. И будет моей женой. Понял?
Он ушёл. А Сергей пошёл к реке. Сел на то самое место, где они с Мариной сидели в последний раз.
Она пришла через час. Села рядом. Молча.
— Он знает, — сказала она.
— Знаю.
— Что будешь делать?
— Уеду, — сказал он. — Завтра.
Она повернулась к нему. Глаза были мокрые.
— А если я попрошу остаться?
Он посмотрел на неё долго.
— Тогда останусь.
Она заплакала. Тихо, без всхлипов. Просто слёзы текли по щекам.
— Я не могу, Сергей. У меня дом. Муж. Люди. Что они скажут? Как я потом жить буду?
— А как ты сейчас живёшь? — спросил он.
Она не ответила.
Они сидели до ночи. Потом она встала:
— Прощай.
И ушла.
На следующий день Сергей собрал вещи. Бабушка не уговаривала. Только сказала:
— Решение твоё. Но помни: здесь тоже жизнь есть.
Он вышел из дома. Пошёл к остановке.
И увидел её.
Марина стояла у своего забора. В простом платье, с узелком в руках. Косы не было — волосы распущены по плечам.
— Я ухожу, — сказала она. — К тётке в район. На время. А потом... потом не знаю.
Он подошёл ближе.
— А он?
— Он отпустил. Сказал: «Иди. Только назад не возвращайся». И бумаги на развод уже подал.
Они стояли и смотрели друг на друга.
— А ты? — спросила она. — Уезжаешь?
— Нет, — сказал Сергей. — Остаюсь.
Она улыбнулась сквозь слёзы.
— Тогда и я останусь. Здесь.
В деревне скандал был страшный.
Говорили всё. И что Марина мужа бросила ради приезжего. И что Виктор Петрович с горя запил (хотя он не запил, а просто уехал на месяц в район по делам). И что бабушка Аграфена внука не отговорила, значит, сама всё подстроила.
Но время шло. Слухи утихали.
Сергей остался у бабушки. Работу нашёл в районном центре — ездил на машине, которую купил на сбережения. Марина жила сначала у подруги, потом сняла половину дома у вдовы тёти Кати.
Они не афишировали ничего. Просто были вместе. Ходили в лес. Сидели у реки. Помогали друг другу по хозяйству.
Через год поженились. Тихо, без свадьбы. Просто расписались и отметили у бабушки Аграфены пирогами.
Виктор Петрович вернулся в деревню. Жил один. С людьми здоровался. Работу не бросил. Иногда кивал Сергею при встрече. Иногда — Марине. Без злобы.
А деревня... Деревня привыкла. Как привыкает ко всему: к засухе, к наводнению, к новым людям.
Бабушка Аграфена умерла через три года. Тихо, во сне. Сергей с Мариной похоронили её на сельском кладбище, рядом с дедом.
Дом остался им.
И дети пошли. Сначала сын. Потом дочка.
Сергей так и не уехал обратно в город. Говорил: «Там мне теперь тесно».
А Марина, когда спрашивали, как решилась на такое, отвечала просто:
— Сердце подсказало.
И больше ничего.
Так он приехал в деревню к бабушке на две недели.
И остался навсегда.