Папа приехал внезапно. Позвонил утром и сказал: "Настюша, я в Москве проездом. Зайду?"
Я, конечно, обрадовалась. Папа жил далеко, в Сибири, мы не виделись три года. Я знала его как человека тихого, немногословного, всю жизнь проработавшего на земле. С мамой они развелись, когда мне было десять, и я осталась с ней в Москве, а он уехал "к корням". Но помогал всегда. И эту квартиру, небольшую "двушку" в спальном районе, он купил мне на свадьбу.
— Конечно, папа! Приезжай!
Я начала метаться по квартире, готовя угощение. Но настроение было не праздничное.
В моей квартире, которую я так любила, теперь царил хаос.
Месяц назад к нам "на недельку" приехала сестра мужа, Света. С двумя детьми — погодками пяти и шести лет.
— Настенька, выручай, — плакала она в трубку. — С мужем развожусь, он зверь, выгнал! Мне деваться некуда! Поживем недельку, пока я жилье не найду?
Я, добрая душа, согласилась. Дима, мой муж, тоже просил: "Это же сестра, родная кровь".
"Неделька" растянулась на месяц. И этот месяц стал для меня настоящим испытанием на прочность.
Все началось с багажа. Света приехала не с одной сумкой, как обещала, а с пятью огромными чемоданами и десятком пакетов.
— Ну а что ты хотела? — пыхтела она, затаскивая это добро в прихожую (Дима был на работе). — Детям нужно все: и одежда, и игрушки, и горшок, и любимое одеяло. Мы же не бомжи какие-то, чтобы с узелком ходить.
Игрушки были везде. Лего хрустело под ногами даже в ванной. Пластилин украшал мои любимые шторы (которые я, кстати, шила на заказ). А когда я заикнулась о том, что надо бы убрать за собой, Света сделала круглые глаза:
— Настя, ты что? Это же дети! Им нужно развиваться! Ты что, хочешь, чтобы они сидели по струнке, как в казарме? У них и так стресс от развода!
Стресс у детей выражался весьма специфически. Они носились по квартире с диким визгом, прыгали на нашем с Димой супружеском ложе (пока я не закрыла спальню на ключ, за что получила выговор от свекрови) и требовали еды.
Еда — это отдельная песня.
Я любила готовить. Но готовила я на двоих. Теперь мне приходилось стоять у плиты по три часа в день.
Прихожу с работы (уставшая, работаю в логистике, нервы на пределе), открываю холодильник — пусто.
— Свет, я же вчера кастрюлю борща сварила. Пять литров!
— Ой, ну детки так проголодались... — Света лежала на диване с телефоном. — И мама заходила, я её угостила. А что тебе, жалко? Для родных племянников куска хлеба жалко?
— Борща! — поправила я. — И там было мясо.
— Ну извини, мы не знали, что у тебя все подсчитано. Мелочная ты, Настя. Я вот мужу все отдавала, а он...
И начиналась песнь о "муже-тиране". Он, по словам Светы, был исчадием ада. И денег не давал, и гулял, и детей бил (хотя дети выглядели вполне упитанными и непуганными).
Ванная комната тоже пала. Света любила "релаксировать". Она занимала ванную на полтора часа вечером, как раз когда я мечтала просто смыть с себя рабочий день.
— Света, мне завтра рано вставать, — стучала я в дверь.
— Сейчас, сейчас! Я маску делаю! Мне надо восстановить нервную систему!
Потом она выходила, благоухая моими дорогими гелями для душа (которые исчезали с космической скоростью), а в ванной плавали комья пены и волос.
Дима на все мои жалобы реагировал вяло.
— Насть, ну потерпи. Ей сейчас трудно. Она же сестра.
— А мне легко? Дим, я в своем доме чувствую себя приживалкой! Они съели наши запасы на месяц вперед! Они сломали мой фен! Они разбили вазу, которую мне папа подарил!
— Вазу купим новую. Фен тоже. Не заводись.
Он просто не хотел конфликта. Ему было проще промолчать, уступить, лишь бы мама не звонила и не кричала, что он "подкаблучник".
Света оккупировала большую комнату (гостиную). Дети разнесли её в пух и прах: обои были разрисованы, диван залит соком, шторы оборваны.
— Они же дети, — отмахивалась Света. — Постираешь. Тебе трудно? У тебя своих нет, времени вагон.
Потом к нам начала зачастила свекровь, Лариса Дмитриевна. Она приходила каждый день "помогать Светочке". Помощь заключалась в том, что она сидела на кухне, пила мой чай и учила меня жить.
— Настя, почему суп опять без мяса? Детям нужен белок!
— Лариса Дмитриевна, я вчера варила бульон на говядине. Они его вылили, сказали "невкусно".
— Значит, невкусно сварила!
А сегодня утром, перед звонком папы, состоялся "семейный совет".
Лариса Дмитриевна, Света и Дима (который виновато молчал) сидели за столом.
— Настя, — начала свекровь торжественно. — Мы тут подумали. Ситуация критическая. Свете жить негде. У неё дети. Ты молодая, здоровая, работаешь. Дима тоже.
— И? — напряглась я.
— И мы решили, что ты должна переписать долю в этой квартире на Свету. Или лучше всю квартиру. А вы с Димой возьмете ипотеку. Молодым везде у нас дорога. А Свете, матери-одиночке, нужно стабильное жилье.
Я поперхнулась чаем.
— Вы шутите? Это МОЯ квартира. Её мне отец подарил.
— Ну и что? — вступила Света. — Подарил — значит, халява. А мне детей поднимать надо! Ты что, выгонишь племянников на улицу? Зверюга!
— Дим? — я посмотрела на мужа.
Он опустил глаза.
— Насть, ну правда... Мама говорит дело. Свете трудно. А мы... мы сильные. Мы справимся. Продай эту, купим побольше, в ипотеку, будет общая...
"Общая" в браке — значит, при разводе пополам. А эта — только моя. Они это прекрасно знали.
И вот в этот ад приехал папа.
Он вошел в прихожую, снял старую, потертую ветровку, поставил в угол рюкзак. Выглядел он как типичный "мужичок из деревни": рубашка в клетку, джинсы вытянутые, руки мозолистые.
— Здравствуй, дочка.
Я кинулась ему на шею и разревелась.
— Ну-ну, — он неуклюже похлопал меня по спине. — Ты чего? Обидел кто?
— Нет, пап... Просто рада.
В кухне сидели "захватчики".
— О, папаня явился! — хмыкнула Света, оглядев отца с ног до головы. — Что, навоз из-под сапог не вытряхнул?
Лариса Дмитриевна поджала губы:
— Здрасьте. Вы бы разулись. У нас тут дети ползают, антисанитария нам не нужна.
Папа спокойно разулся, поставил ботинки аккуратно.
— Здравствуйте, сваты.
— Какие мы тебе сваты, — фыркнула свекровь. — Так, родственники по несчастью. Ну, проходи, раз пришел. Только у нас обед, на всех не рассчитывали.
— Я сыт, — сказал папа. Он сел в уголке на табурет, достал из кармана четки и стал перебирать.
Весь вечер они его игнорировали. Света громко обсуждала с матерью, какие обои поклеит в "своей" комнате, когда я "оформлю документы".
— Я хочу персиковые, — мечтала она. — И люстру хрустальную. Дима купит.
Дима сидел красный, боялся взглянуть на тестя.
Папа молчал. Пил чай (я налила), слушал. Играл с котом Васькой, который сразу прыгнул к нему на колени (хотя Свету ненавидел и шипел на нее).
Я думала, папа ничего не понимает. Или стесняется. Мне было так стыдно за мужа, за его родню...
А папа тем временем не просто сидел.
Когда Васька (младший сын Светы) с разбегу врезался в дверцу кухонного гарнитура и вырвал её с петлями, Света лишь закатила глаза:
— Ну вот, мебель у вас — труха. Чуть задел — и отвалилось. Китайская дешевка.
Я чуть не задохнулась от возмущения. Кухня была итальянская, массив, дорогая.
Папа молча встал. Подошел к шкафчику. Достал из кармана (у него там что, мастерская?) отвертку. Посмотрел петлю. Что-то подкрутил, нажал, выровнял. Дверца встала на место как влитая.
— О, — хмыкнула Света. — Хоть какая-то польза. Рукастый. Может, ты нам и унитаз посмотришь? А то он шумит, спать мешает.
Папа посмотрел на неё. Спокойно так, без злости.
— Унитаз шумит, потому что бачок переполняется. Клапан менять надо. А вообще, Светлана, в чужом доме не командуют. В чужом доме спасибо говорят.
— Что?! — Света аж подавилась печеньем. — Ты меня учить будешь? Деревенщина! Да я...
— Ты — гостья, — тихо сказал папа. — И ведешь себя как оккупант. Нехорошо.
— Лариса Дмитриевна! — взвизгнула Света. — Вы слышали?! Он меня оскорбляет! Оккупантом назвал!
Свекровь, которая в это время инспектировала мой холодильник, обернулась.
— Николай... Петрович, кажется? Вы бы помалкивали. Вы здесь кто? Никто. Приехали, поели — и скажите спасибо, что пустили. А Света — хозяйка положения. Почти.
— Почти? — переспросил папа, прищурившись.
— Скоро будет полноправной, — отрезала свекровь. — Так что сидите тихо, пока вас не попросили.
Дима, сидевший тут же, уткнулся в тарелку так низко, что казалось, он хочет в ней утонуть.
— Дим, — позвал его папа. — А ты что скажешь?
Дима поднял голову. Взгляд у него был затравленный.
— Пап... ну не надо. Мама нервничает. Света тоже. Давайте жить дружно.
— Дружно — это когда друг друга уважают, — сказал папа. — А когда один на шее сидит, а другой погоняет — это рабство, Дмитрий.
— Не лезьте не в свое дело! — рявкнул вдруг Дима (на папу ему визжать было не страшно, это не мама). — Мы сами разберемся! Это наша семья!
— Ваша, — кивнул папа. — Ну-ну. Посмотрим, какая она ваша.
В этот момент я поняла, что Дима уже не мой муж. Он — сын своей мамы. И только.
Наступил вечер.
— Где он спать будет? — громко спросила Света. — В гостиной мы с детьми. В спальне Настя с Димой. На кухне?
— На коврике в прихожей, — хихикнула Лариса Дмитриевна. — Привычный, небось.
— Я в гостиницу пойду, — тихо сказал папа.
— Нет! — крикнула я. — Папа, ты останешься! Света, ты... Ты можешь потесниться! Это, между прочим, твой гость, а мой отец — хозяин (в моральном смысле)!
— Ишь, голос прорезался! — взвизгнула свекровь. — Мать с детьми потесниться? Да как у тебя язык повернулся!
Скандал набирал обороты.
— Завтра подпишешь дарственную! — орала Лариса Дмитриевна. — Или Дима с тобой разведется! И останешься ты одна, никому не нужная! Кому ты нужна, сирота казанская?
Лариса Дмитриевна разошлась не на шутку. Она ходила по комнате, размахивая руками, как дирижер.
— Ты подумай о будущем! — вещала она. — Света — мать! Ей нужнее! А ты... Ну родишь ты, допустим (хотя с твоей фигурой это еще вопрос). И что? Будете с Димой в ипотеке жить, зато "вместе веселей". А эта квартира пусть послужит благой цели.
— Какой благой цели? — всхлипнула я. — Чтобы Света не работала?
— Чтобы семья сохранилась! — отрезала свекровь. — Если ты сейчас упрешься, Дима уйдет. Я ему найду другую, покладистую. У меня на примете есть дочка подруги, Людочка. С квартирой, между прочим, и без гонора.
Я посмотрела на Света. Она сидела с довольным видом, подпиливая ногти.
— Насть, да подпиши ты, — сказала она лениво. — Что тебе стоит? Ты же добрая.
Добрая... Это слово звучало как ругательство. Я была "удобная". Всю жизнь старалась всем угодить, быть хорошей девочкой. И вот куда это меня привело.
— Я не подпишу, — прошептала я. — Это подарок папы.
— Папы! — фыркнула свекровь. — Да твой папа завтра уедет в свою тайгу медведям хвосты крутить! А мы здесь останемся! С кем ты жить будешь, дура?
Я плакала, сидя на стуле. Дима молчал.
Папа встал.
— Пойду я, дочка, — сказал он. — Не буду мешать "семейному совету".
Он ушел. Я прорыдала всю ночь. Дима спал, отвернувшись к стене.
Утром началось самое страшное.
В дверь позвонили. На пороге стояла Лариса Дмитриевна, Света (в нарядном платье) и какая-то женщина с папкой.
— Это нотариус, Анна Петровна, — заявила свекровь. — Мы договорились. Она на дом выезжает. Чтобы ты, Настя, не утруждалась очередями. Подписывай давай.
Анна Петровна, женщина с хищным лицом, разложила бумаги на кухонном столе.
— Договор дарения доли в праве собственности... — начала она читать.
— Какой доли? — перебила Света. — Всей квартиры! Мы так решили!
— Хорошо, всей, — нотариус что-то исправила ручкой. — Подписывайте, Анастасия.
— Я не буду! — крикнула я.
— Будешь! — Лариса Дмитриевна схватила меня за руку. — Димка, скажи ей!
Дима поднял на меня глаза. В них был животный страх перед матерью.
— Насть... Ну подпиши. Ради нас. Мы же семья. Мама сказала, она нам потом поможет... с первым взносом...
— Семья? — я горько усмехнулась. — Семья не грабит друг друга.
— Ах ты дрянь! — свекровь замахнулась на меня.
В этот момент дверь кухни открылась.
Вошел папа.
Он был в том же костюме, но... что-то изменилось. Осанка. Взгляд.
В руках он держал тонкую папку.
Он подошел к столу, отодвинул (весьма бесцеремонно) нотариуса плечом и положил папку перед свекровью.
— Что это? — рявкнула она. — Ты еще здесь, деревня?
— Читай, — сказал папа. Голос его был тихим, но от этого звука у меня мурашки по коже побежали. Стальным.
Лариса Дмитриевна фыркнула, открыла папку.
— Выписка из ЕГРН... И что? Мы знаем, что квартира на Насте. Пока.
— Читай ниже. "Обременения".
Свекровь прищурилась.
— Залог... В силу закона... Ипотека? Какая ипотека? Ты же говорил, подарил?!
— Я подарил деньги, — спокойно сказал папа. — А квартиру мы оформили хитро. Формально она в залоге у меня. У моего агрохолдинга. До полного погашения "долга". Которого нет, но по бумагам он есть.
— Агрохолдинга? — Света поперхнулась шампанским, которое уже успела налить в чашку.
— ООО "Сибирский Колос". Генеральный директор — Смирнов Николай Петрович. Это я.
В кухне повисла тишина. Звенящая.
— И что? — прошептала свекровь. — Ты... ты богатый?
— Не бедный. Но дело не в этом. Дело в том, что квартиру с обременением подарить нельзя. Без согласия залогодержателя. То есть меня. А я согласия не даю.
Он достал второй документ.
— А это — заявление в полицию. О вымогательстве и угрозах. С записью диктофона. Я вчера, пока чай пил, все записал. Как вы её шантажировали разводом. Как угрожали выгнать.
Нотариус Анна Петровна вдруг побледнела.
— Э-э... Простите, я, кажется, ошиблась адресом. Мне пора.
Она схватила свои бумажки и испарилась из квартиры за секунду.
Свекровь сидела, открыв рот.
— Вымогательство? — проскрипела она. — Мы? Да мы... Мы о детях заботились!
— О своих детях заботятся сами, — отрезал папа. — А не за счет сирот. У вас десять минут.
— На что? — не поняла Света.
— На сборы. Чтобы духу вашего здесь не было.
— Но нам некуда идти! — завыла Света. — Мама! Скажи ему!
— Николай Петрович, — Лариса Дмитриевна сменила тон на елейный. — Ну зачем же так? Мы же родня... Погорячились. Нервы. Давайте обсудим. Вы же деловой человек, поймете...
— Я понимаю одно, — папа посмотрел на неё так, что она сжалась. — Вы обидели мою дочь. Вы приняли мою скромность за слабость. Вы решили, что её некому защитить. Ошибка. Фатальная.
Он посмотрел на часы.
— Девять минут. Потом вызываю наряд. Мои ребята из службы безопасности уже внизу, курят.
Света и свекровь забегали по квартире как тараканы при включенном свете. Они хватали вещи, кидали их в сумки. Дети ревели. Света орала на детей.
Через восемь минут квартира была пуста. Остался только мусор и запах дешевых духов Светы.
Дима сидел на стуле, не шелохнувшись.
Папа посмотрел на него.
— А ты, зятек? Чего сидишь?
Дима поднял голову.
— Я... Я муж. Настя, скажи ему! Я же ничего не делал! Я просто молчал!
— Вот именно, — сказал папа. — Ты молчал, когда твою жену грабили. Ты предатель, Дима. А предателей не прощают.
Он повернулся ко мне.
— Дочка, тебе решать. Нужен тебе такой "защитник"?
Я посмотрела на мужа. Вспомнила, как он просил: "Подпиши, ради нас". Как спал, пока я плакала.
— Нет, папа. Не нужен. Дим, уходи.
— Настя! Ты чего? Из-за квартиры? Да черт с ней, с квартирой! Я люблю тебя!
— Ты любишь свой комфорт. И боишься маму. Иди к маме, Дима.
Он ушел. Медленно, оглядываясь, надеясь, что я окликну. Но я молчала.
Когда дверь закрылась, я сползла по стене на пол.
Папа сел рядом, обнял меня за плечи. Его "мозолистые" руки были теплыми и надежными.
— Ну чего ты, маленькая? Чего ты?
— Пап... почему ты раньше не сказал? Про холдинг? Про залог?
— А зачем? Чтобы тебя любили за деньги? Я хотел, чтобы ты сама жизнь строила. А залог — это я подстраховался. Знал я эту породу людей. Чуяло сердце.
Мы пили чай на кухне. В тишине. Без криков, без упреков.
— Знаешь, пап, — сказала я. — А ведь они даже не спросили, как ты живешь. Им только квартира была нужна.
— Бог им судья, Настюш. Главное, ты теперь свободна. А ремонт мы сделаем. Я бригаду пришлю. Нормальную.
— Персиковые обои не хочу, — улыбнулась я сквозь слезы.
— И правильно. Сделаем, какие скажешь. Хоть в крапинку.
Через месяц я развелась. Дима пытался делить имущество, но узнав про "залог" и адвокатов отца, сник и подписал все бумаги.
Света вернулась к своему мужу-"зверю" (оказалось, он нормальный мужик, просто заставил её работать, а она не хотела).
А я... я теперь знаю, что за моей спиной стена. И что тихий голос моего отца громче любого крика.