Тамара Петровна приехала к нам «помогать». Именно так она заявила с порога, внося в нашу прихожую запах нафталина и дешевых духов «Красная Москва», которым она не изменяла с молодости.
— Леночка, я вижу, ты совсем зашиваешься! — пророкотала она, критически оглядывая меня с ног до головы. — Вон, круги под глазами, халат мятый. А Игорь на работе сутки напролет. Кто же о ребенке позаботится? О внуке моем драгоценном? Вот я и решила: поживу у вас недельку-другую. Подкормлю вас, уму-разуму научу.
Я растерянно улыбалась. Мы с Игорем жили душа в душу уже семь лет. Нашему сыну, Ваньке, исполнилось пять. Я работала удаленно бухгалтером, успевала и дом вести, и за ребенком следить, и мужа вкусным ужином встречать. Никакой помощи мы не просили. Но спорить с Тамарой Петровной было себе дороже. Она была танком. Танком с цветочками на броне и пирожками в дуле.
— Проходите, Тамара Петровна, — сказала я, принимая у неё тяжелую сумку. — Мы всегда рады.
— Рады они, — хмыкнула свекровь, проходя в комнату в уличной обуви (первый звоночек!). — А чего тогда пыль на комоде? Ванька этим дышит!
Началось.
Первые два дня прошли относительно спокойно. Свекровь ходила по квартире, переставляла вещи («здесь фэн-шуй плохой») и вздыхала. Но на третий день она взялась за кухню.
Я приготовила борщ. Наваристый, на говяжьей косточке, как любит Игорь. Ванька тоже его обожал, особенно со сметаной.
Тамара Петровна заглянула в кастрюлю, поджала губы.
— Жирный какой, — вынесла она вердикт. — Пленка сверху плавает. Это же холестерин! Ты хочешь ребенку печень посадить? Ему пять лет!
— Тамара Петровна, это нормальный борщ. Говядина постная.
— Я лучше знаю! — отрезала она. — Я Игоря вырастила! И он у меня здоровый, как бык. А Ванечка бледный. Прозрачный прямо. Не кормишь ты его, Лена. Ой, не кормишь.
Она достала поварешку и начала демонстративно вычерпывать «жир» (на самом деле — навар) в раковину.
— Вот так. Разбавим водичкой, будет диетический.
Вечером Игорь ел этот «диетический» борщ (который стал похож на розоватую водичку с капустой) и молчал. Он боялся маму.
— Вкусно, сынок? — заглядывала ему в глаза Тамара Петровна. — Легко?
— Угу, — мычал Игорь, заедая пустоту хлебом.
— Вот! — торжествовала она. — А Лена твоя хотела вас отравой накормить. Салом одним!
Я промолчала. Ради мира в семье.
Но это было только начало.
Через неделю я заметила странность. Я наготовила целую гору паровых котлет. Специально для Ваньки, из индейки, нежные, сочные. Поставила в холодильник.
Утром открываю — кастрюля пустая.
— Тамара Петровна? — я пошла в комнату к свекрови. — А где котлеты?
Она сидела перед телевизором и вязала носок.
— Какие котлеты?
— Из индейки. Я вчера вечером сделала, штук двадцать.
— А, эти... — она даже не повернулась. — Так они испортились.
— Как испортились?! Я их в восемь вечера приготовила!
— Задохнулись они. Ты крышку плотно закрыла, горячими поставила. Я утром глянула — а там слизь. И пахнет тухлятиной. Я их собакам дворовым вынесла. Не травить же внука!
У меня глаза на лоб полезли.
— Тамара Петровна, я остудила их на подоконнике! Они были свежайшие!
— Не спорь со старшими! — рявкнула она вдруг, поворачиваясь ко мне с перекошенным от злобы лицом. — Ты – неумеха! Продукты только переводишь! Игорек пашет, деньги зарабатывает, а ты их в мусорку спускаешь своей стряпней! Я спасла ребенка от отравления!
Я в слезах ушла в свою комнату. Мне было так обидно! Я знала, что готовлю отлично.
Утром случилась новая напасть.
Я встала пораньше, чтобы сварить Ваньке кашу. Манную, без комочков, как он любит, с вареньем. Поставила молоко на плиту.
Отошла на секунду в туалет. Возвращаюсь — запах гари.
Молоко убежало. Вся плита в белой пене, которая уже начала чернеть и вонять. А рядом стоит Тамара Петровна с невинным видом и тряпкой.
— Ой, Леночка! А я думала, ты следишь. Я только вошла, а тут — фонтан! Ты чего же ворон считаешь?
— Я на минуту отошла! Я газ убавила!
— Значит, не убавила. Руки-крюки. Теперь вот плиту драить полдня. И кастрюлю испортила. Эх...
Она вздохнула так тяжко, будто я не молоко пролила, а ядерный реактор взорвала.
Я начала мыть плиту. Свекровь стояла над душой и комментировала:
— Сильнее три. Вон там пятно. И тут. Химией не лей, ребенок дышит! Содой давай, содой.
Когда я, наконец, отмыла плиту и сварила новую порцию (уже на воде, молоко кончилось), Ванька уже капризничал от голода.
— Не хочу на воде! — хныкал он. — Хочу белую!
— Вот видишь, — назидательно сказала свекровь. — Ребенок страдает из-за твоей безалаберности. Давай, Ванечка, бабушка тебе бутерброд с маслом сделает. Хоть что-то поесть.
И она сделала ему бутерброд. С таким слоем масла, что мне самой дурно стало. Но Ванька съел.
А днем я обнаружила "сюрприз" в детской.
Я убралась там с утра. Все игрушки по ящикам, книжки на полке, ковер пропылесосила. Идеальный порядок.
Пошла на кухню ставить суп. Возвращаюсь через двадцать минут — мама дорогая!
В детской словно Мамай прошел. Ящики перевернуты, конструктор "Лего" ровным слоем по всему полу (а это тысячи мелких деталей!), книжки валяются раскрытые, одежда из шкафа вывалена кучей.
Посреди этого хаоса сидит Ванька и ревет.
— Что случилось?! — я кинулась к сыну.
— Бабушка сказала искать "золотой ключик", — всхлипывал он. — Сказала, если найду, она мне шоколадку даст. Сказала высыпать всё!
В дверях появилась Тамара Петровна.
— Ну что, нашел? Нет? Плохо искал.
— Тамара Петровна! — я задохнулась от возмущения. — Зачем вы велели ему всё разгромить?! Я только убрала!
— Ребенку развитие нужно! — парировала она. — Мелкая моторика! Поиск предметов! А уборка... Тебе полезно будет. А то задницу отсидела перед своим компьютером. Хоть пошевелишься.
И ушла, напевая что-то себе под нос.
Я убирала этот погром два часа. Ванька помогал, но он был расстроен ("Ключик-то не нашел!").
Вечером вернулся Игорь. И сразу с порога:
— Лен, мам сказала, у нас есть нечего?
— В смысле нечего? — я вышла в коридор.
Из кухни выглянула Тамара Петровна, с трагическим лицом.
— Игорек, ты извини. Лена опять ничего не приготовила. Весь день в телефоне сидела. Я уж ей говорю: свари хоть картошки. А она: «Мне некогда, у меня работа». Бедный Ванечка сухари грызет.
— Мама!! — я закричала. — Что вы такое говорите?! Я котлеты сделала! Вы их выкинули!
— Опять она врет! — всплеснула руками свекровь. — Игорь, ты посмотри на неё! Врет и не краснеет! Не было никаких котлет! Я весь день на кухне крутилась, убирала за ней срач, она даже к плите не подходила!
Игорь посмотрел на меня. Потом на маму.
— Лен... Ну зачем ты обманываешь? — устало спросил он. — Ну не успела и не успела. Зачем на маму наговаривать? Она же помогает.
— Игорь! Ты веришь ей, а не мне?!
— Мама врать не будет. Она старый человек. Лен, давай без скандалов. Свари пельмени.
Я варила пельмени и плакала. Слезы капали в кипящую воду. Тамара Петровна сидела за столом, пила чай с баранкой и смотрела на меня с торжествующей ухмылкой.
— Учись, пока я жива, — прошипела она, когда Игорь вышел покурить. — А то бросит он тебя. Кому нужна жена, которая мужа голодом морит?
Я поняла: это война. Она не просто «помогает». Она меня выживает. Она хочет выставить меня никчемной, ленивой идиоткой, чтобы Игорь развелся и остался с ней.
Я решила быть хитрее.
На следующий день я приготовила плов. Огромный казан. И сфотографировала его. С датой и временем.
— Вот, — подумала я. — Теперь не отвертишься.
Я покормила Ваню (он съел две добавки!), потом мы пошли гулять.
Вернулись через три часа. Игоря еще не было.
Я сразу к казану.
Пусто.
Дно блестит, как будто вылизали.
— Тамара Петровна?! — я вбежала в её комнату. — Где плов?!
— Ванечка съел, — невозмутимо ответила она.
— Что?! — я опешила. — Он с нами гулял! Мы только пришли!
— Ну, значит, до прогулки. Он добавки просил. Я ему и положила. Растущий организм.
— Пять литров плова?! Вы издеваетесь?!
— Не ори на меня! — визнгула она. — Ты мало приготовила! По дну размазала! Ребенок голодный был! Я ему последнее скормила, сама ни крошки не съела! А ты опять скандалишь!
В этот момент зазвонил мой телефон. Игорь.
— Лен, ты дома? Я еду. Голодный как волк. Есть что?
— Игорь, — я старалась говорить спокойно. — Я сварила плов. Но его нет. Твоя мама говорит...
— Опять?! — перебил он. — Лен, вы меня достали! То котлеты пропали, то плов испарился! Я домой хочу прийти и поесть, а не ваши разборки слушать!
— Игорь, она выкидывает еду! Специально!
— Хватит! Я заеду в шаурмичную.
Он бросил трубку.
Я села на пол в коридоре и разрыдалась. Ваня подбежал ко мне, обнял за шею.
— Мамочка, не плачь. Бабушка злая. Она мой «Киндер» съела.
— Что? — я подняла голову.
— Я спрятал «Киндер» в шкафчике. А она нашла и съела. Я видел фантик у неё в мусорке.
Вот оно что. Она не только меня изводит. Она и у ребенка ворует.
На следующий день я столкнулась на лестнице с бабой Клавой, нашей соседкой. Она была местным «информбюро», знала всё про всех.
— Леночка, здравствуй! — окликнула она меня, когда я тащила тяжелые пакеты с продуктами (я решила закупиться впрок, чтобы свекровь не могла сказать, что холодильник пуст).
— Здрасьте, баб Клав.
— Ленок... Ты это... Ты бы поосторожнее была.
— В смысле?
— Да свекровь твоя, Тамара. Она вчера на лавочке сидела, с соседками языком чесала. Такое про тебя несла... Уши вяли.
— Что несла? — я поставила пакеты на пол. Сердце екнуло.
— Говорит, ты гулящая. Что мужиков водишь, пока Игорек на работе. Что пьёшь. И что Ваньку совсем забросила, голодом моришь, бьёшь. Говорит, внук у неё хлеба просит, а ты ему: "Пошел вон, дармоед".
У меня ноги подкосились.
— Баб Клав, вы же знаете, это неправда! Вы же видите нас каждый день!
— Я-то знаю, — кивнула старушка. — Я ей так и сказала: "Тамара, окстись! Лена — золото, Ванька всегда чистенький, сытый, веселый". А она как зыркнет на меня! "Ты, — говорит, — старая дура, ничего не видишь. Она притворяется. А дома она гестапо устраивает". В общем, Лена, она тебя со свету сжить хочет. Берегись её. Глаза у неё недобрые. Завистливые.
Я поблагодарила бабу Клаву и поплелась домой. Мне было страшно. Эта женщина не просто вредная. Она опасная. Она методично разрушает мою репутацию, мою семью.
Вечером я попыталась поговорить с Игорем.
Мы лежали в постели. Он отвернулся к стене, делая вид, что спит. Но я знала, что он не спит.
— Игорь, — позвала я шепотом.
— Ну чего тебе? — буркнул он.
— Нам надо поговорить. Про твою маму.
— Опять? Лен, я устал. Я хочу спать.
— Игорь, она про меня гадости соседям рассказывает. Баба Клава слышала. Говорит, что я гуляю и пью. Ты веришь в это?
Он резко повернулся ко мне. В полумраке его глаза блестели.
— Лен, мама старая. У неё маразм может быть. Или скучно ей. Не обращай внимания.
— Маразм? Игорь, она выкидывает еду! Она настраивает Ваню против меня! Она ворует продукты! Это не маразм, это диверсия! Почему ты не веришь мне? Мы же семь лет вместе! Ты хоть раз видел, чтобы я врала?
Он вздохнул, провел рукой по лицу.
— Лен, я верю тебе. Но и ей я не могу не верить. Она меня вырастила. Одна. Отец бросил нас, когда мне было три года. Она на трех работах пахала, чтобы меня поднять. Она жизнь на меня положила. И сейчас... Ну приехала старушка, ну чудит. Потерпи. Она скоро уедет. Не могу я её выгнать. Совесть не позволяет.
— А если она нас разведет? Если она добьется своего?
— Не говори глупостей. Никто нас не разведет. Спи.
Он обнял меня, но я чувствовала, как он напряжен. Он был между двух огней. И я понимала: если случится что-то серьезное, он может выбрать мать. Просто по привычке. Из чувства долга.
Это "серьезное" случилось через два дня.
Была пятница. Я должна была сдать годовой отчет (я фрилансер, но сроки жесткие). Я сидела за компьютером с утра, не поднимая головы.
На кухне я оставила кастрюлю супа (куриного, легкого) и творожную запеканку. Сказала свекрови:
— Тамара Петровна, покормите Ваню в час обедом, пожалуйста. Еда на плите.
— Хорошо, хорошо, работай, миллионерша наша, — буркнула она.
Я погрузилась в цифры.
В два часа я вышла на кухню воды попить.
Ваня сидел на полу в коридоре и играл машинкой. Вид у него был какой-то квелый.
— Ванюш, ты поед? — спросила я.
— Нет, — тихо сказал он.
— Как нет? Бабушка не кормила тебя?
— Она сказала, суп плохой. И запеканка горелая. Сказала, папа придет, принесет нормальной еды.
Я метнулась на кухню.
Кастрюли были вымыты и стояли на полке. В мусорном ведре лежал пакет, туго завязанный. Я развязала его.
Там был мой суп. И моя идеальная, золотистая запеканка. Свежие, ароматные.
Меня затрясло.
Я ворвалась в комнату свекрови.
— Вы что творите?! — заорала я, не помня себя. — Ребенок голодный! Вы зачем еду выкинули?!
Тамара Петровна вскочила, держась за сердце.
— А! Убивают! — заголосила она истошно, словно сирена. — Иго-о-орь! Помоги! Она на меня с кулаками!
— Какого Игоря вы зовете? Он на работе!
— Я ему позвонила! Сказала, что ты ребенка моришь голодом и на мать кидаешься! Он уже едет! Сейчас он тебе задаст!
— Вы... вы чудовище!
— Я мать! — прошипела она, мгновенно перестав изображать приступ. — Я спасаю сына от такой твари, как ты. Он разведется, Ванечку мне отдаст, а ты покатишься колбаской! Не умеешь ты семью беречь!
В замке повернулся ключ.
Игорь прилетел, как на пожар. Видимо, она ему такого наплела...
Он влетел в квартиру, красный, взмыленный.
— Что происходит?!
— Игоречек! — свекровь тут же упала на диван, закатив глаза. — Воды... Она меня ударила... Прямо в грудь...
— Лен? — Игорь повернулся ко мне. Глаза у него были страшные. — Ты ударила маму?
— Нет! Игорь, она лжет! Она выкинула еду! Ваня голодный сидит!
— Ваня! — рявкнул Игорь. — Иди сюда!
Ванька вышел из коридора, прижимая к груди машинку. Он боялся, когда папа кричит.
— Сынок, ты кушал сегодня? — спросил Игорь, стараясь говорить мягче, но голос срывался.
— Нет, папочка...
— Почему? Мама тебя не кормила?
— Мама работала... А бабушка...
— Что бабушка? — вклинилась свекровь, приподнимаясь на локте. — Бабушка тебе яблочко давала! Больше ничего не было! Мать твоя ничего не сварила, холодильник пустой!
Игорь рванул дверцу холодильника.
Там было шаром покати. (Я вспомнила, что утром там стояли сыр, колбаса и масло. Где они?!).
— Пусто! — заорал Игорь, ударив кулаком по столу. — Лена, ты совсем?! Я тебе деньги даю! Ты дома сидишь! Ребенок голодный, мать с сердцем лежит, в холодильнике мышь повесилась! Ты чем занимаешься?!
— Игорь, я готовила! Суп был! Запеканка была! Продукты были!
— Где они?! Покажи! Где?!
— В мусорке! — крикнула я. — Она всё выкинула!
— Брешет! — взвизгнула свекровь. — Как есть брешет! Сама всё сожрала в одно рыло, пока вы работаете, а на меня валит! Или любовнику отнесла!
— Какому любовнику?!
— А такому! Я слышала, как ты по телефону шушукалась! «Милый, я скучаю»!
Ванька вдруг подошел к отцу и дернул его за штанину.
— Пап...
— Не сейчас, Ваня! — отмахнулся Игорь. — Иди в комнату!
— Пап, не кричи на маму, — тихо, но твердо сказал сын. — Она не виновата.
Игорь замер. Посмотрел на сына сверху вниз.
— Что ты сказал?
— Мама сварила суп. Вкусный. С звездочками. И запеканку. Я видел. А бабушка...
Ванька замолчал, покосившись на Тамару Петровну. Та сделала страшные глаза, показала ему кулак (я это заметила, Игорь — нет).
— Говори, сынок, — сказал Игорь, присаживаясь на корточки. — Что бабушка?
— Бабушка сказала, что мама плохая. И еда плохая. Она взяла кастрюлю и вылила суп в унитаз. А запеканку в пакет положила и в ведро бросила. А колбасу и сыр она в сумку к себе спрятала. В ту, большую, клетчатую.
В кухне повисла звенящая тишина. Слышно было, как капает вода из крана.
Тамара Петровна стала пунцовой.
— Выдумщик! — хрипнула она. — Фантазер! Это она его научила! Науськала против бабушки!
Игорь медленно выпрямился. Он посмотрел на мать. Потом на мусорное ведро.
Подошел. Открыл крышку. Достал тот самый пакет.
Развязал.
На стол вывалились куски румяной творожной запеканки. Еще теплой.
Игорь молчал. Желваки на его скулах ходуном ходили.
Потом он пошел в прихожую. К вешалке, где висела сумка свекрови.
— Не смей! — визгнула она, вскакивая с дивана на удивление резво для «сердечницы». — Это личные вещи! Обыск устраивать матери?!
Игорь молча открыл молнию.
Достал палку колбасы, кусок сыра, банку икры (которую мы берегли на Новый год), пачку масла.
— Это... это я купила! — заблеяла свекровь. — Гостинец вам везла... Забыла выложить...
— Нашу колбасу? — тихо спросил Игорь. — «Докторскую»? Я сам её вчера покупал. Вот ценник, — он ткнул пальцем в наклейку «Пятерочки» (у нас рядом с домом). — Ты из своей деревни «Пятерочкину» колбасу везла?
Тамара Петровна молчала, хватая ртом воздух, как рыба.
Игорь аккуратно положил продукты на тумбочку.
— Собирайся, — сказал он. Голос его был мертвым.
— Что?.. Сынок... Ты меня выгоняешь? Из-за этой... Из-за еды?
— Из-за лжи. Из-за того, что ты ребенка голодом морила, чтобы жену мою оговорить. Из-за того, что ты мне врала в глаза. Собирайся. Сейчас же.
— Игорек! Ночь на дворе! Куда я пойду?!
— На вокзал. Поезд в десять вечера. Успеешь. Я такси вызову.
— Я не поеду! У меня давление! У меня сердце!
— Скорую я тоже вызову, если надо. Но здесь ты не останешься ни минуты.
Он стоял скалой. Я никогда не видела его таким. Мой мягкий, уступчивый Игорь превратился в камень.
Свекровь поняла: спектакль окончен.
Она молча, сопя и злобно зыркая на меня, побросала вещи в сумку (колбасу Игорь не дал забрать).
Когда она выходила, она обернулась на пороге.
— Пожалеешь ты, Игорек! Ох, пожалеешь! Она тебя оберет до нитки и бросит! А матери у тебя больше не будет!
— У меня и не было матери, видимо, — сказал он. — Была актриса погорелого театра.
Дверь захлопнулась.
Мы стояли в коридоре. Тишина.
Игорь повернулся ко мне. Обнял. Крепко-крепко, до хруста костей.
— Прости меня, Лена. Прости. Я идиот.
Я плакала ему в плечо.
— Я думала, ты мне не веришь...
— Я верил. Но я хотел верить и ей. Она же мама... Господи, как она могла? Суп в унитаз... Ваньку голодным держать...
— Пап, — подал голос Ванька. — Я есть хочу.
Мы рассмеялись сквозь слезы.
— Сейчас, капитан! — Игорь подхватил сына на руки. — Сейчас мы с мамой такой пир закатим! Запеканку реанимируем, или пиццу закажем!
Мы заказали три огромные пиццы. Ели, сидя на полу в гостиной, смотрели мультики. Нам было так хорошо и спокойно. Как будто из дома выветрился запах нафталина и злобы.
Свекровь больше не приезжала. Звонила пару раз, жаловалась родне, какая я стерва и как я настроила сына против неё. Но Игорь просто клал трубку.
А та сережка с изумрудом, которую якобы Ваня потерял... Я её нашла потом. За плинтусом в комнате свекрови. Видимо, закатилась, когда она свои баулы паковала. Но это уже совсем другая история.
Главное — мы вместе. И мы сыты. Любовью и доверием.