«Этот художник стал человеком мира», – искусствовед Анастасия Постригай о Марке Шагале
В Пушкинской музее открывается выставка «Марк Шагал. Радость притяжения», которая подразумевает новый взгляд на искусство великого художника. Произведения из отечественных музейных и частных собраний будут сопровождаться цитатами из автобиографической книги Марка Шагала «Моя жизнь». Что же заключает в себе мастерство художника? Как этой связано с русским культурным кодом или хтонью?
Своя линия жизни
Судьба Шагала – длинное путешествие по Российской империи, Германии и Франции, погружение в собственное подсознание и анализ окружающего. Витебск – отправная точка начала его творчества. Родился, вырос и понял, что живопись – его предназначение.
Всё началось с небольших рисунков, посещении студии живописца Витебска, Иегуде Пена, попытки и пробы в Училище технического рисования барона Штигоица. Всё тщетно: профессора находят его работы «импрессионистичными», отмечают юному Шагалу, что «есть талант, но вы небрежно и на неверном пути».
Поток сознания или парижский эскапизм
Вторым Витебском, новой, чисто творческой родиной становится для Шагала, как и для многих мастеров ХХ века, Париж. В столице Франции Марк Шагал посещал свободные академии «Гранд Шомьер», «Лаппалет», но настоящей «академией» стали для него Лувр и Люксембургский музей, салоны и частные галереи, а также улицы великого города, освещённые неповторимый «светом свободы».
Особые впечатления от контактов с Шагалом вынес для себя А. Ромм, которые описывает в своих неопубликлванных воспоминаниях. Его поразила способность художника удивляться обычным вещам, как будто он «только что воплотился»
В Париже Шагал испытал, по его выражению, «революцию видения» (или «революцию глаза»), суть которой состояла в том что он научился мыслить более автономно от натурного мотива свободно высказываться о мире, используя язык пластики, цвета и света, который обретал в его работах всю силу своей вырази тельности. В живописи Шагала тех лет ощутимы влияния фовиз ма, кубизма и кубофутуристического стиля Р. Делоне и близких ему художников, который Аполлинер окрестил «орфизмом (в силу его «музыкальности» и потому, что в нем, как в античном орфизме, сочетались организующее - «аполлоническое и сти хийное - «дионисийское» начала).
Парижские тренды того времени наслаиваются на воспоминания о родном городе и ритме его жизни.
На его картине «Автопортрет с семью пальцами» (1912–1913) слева за окном — Париж, справа на стене — Витебск, а семь пальцев на руке художника — напоминание о поговорке на родном для Шагала идише: если что-то сделано «семью пальцами», значит, получилось хорошо.
Уготовленные мытарства
Ситуация 1900-х годов повторится в 1910-е и в начале 1920-х: снова придётся покинуть родной город и уезжать сначала в Петроград и в Москву, чтобы в итоге опять отправиться во Францию...
В течение всей последующей жизни Шагал сохранит, по его выражению, «дуализм, двойсвенность», тяготение одновременно к России, где находились, корни его искусства, и к Парижу, которые он считал «столицей мировой живописи».
Это раздвоенность отражалась и преодолевалось самих шагаловских образах, вбирающих в себя все новые впечатления окружающего мира, но охраняющих связь с прошлым. Недаром его герои часто движутся вперед с лицом обращенным назад.
Так можно заметить на картине «Над городом»: полет в котором мечтательная устремленность к небу неотделима от страстной привязанности к земле, причем «земля» и «небо» здесь несут себе многозначный смысл, обозначая также низшие и высший аспекты бытия.
В своих произведениях художнику умудряется оставаться в Витебске, как бы далеко от него ни находился, ибо он носил «отечество в своей душе», притворяя его в духовные образы.
Во время войны, когда сбылись все грозные пророчества, окружающая жизнь более прямо входит в искусство художника. Он теперь сильнее ощущает, по словам Майера, «реальность человеческого», соединяя в образах экспрессию с документализмом. Предчувствую в будущем окончательный разрыв с родиной и разрушение векового уклада, спешить запечатлеть все, что «попадётся на глаза»: виды Витебска, портреты близких, еврейских стариков.
Муза
Война прямо отражалась и в графике и в живописи, но вместе с этим звучат и мажорные темы природы, творчества и любви. Союз с Беллой становится символом союза мужчины и женщины. Он означал для Шагала нечто лежащее в самой сердцевине бытия, подобный взгляд имел глубокий национальный корни.
У художника подруга мужчины всегда содержат себе нечто ангельское, а ангелы часто наделяются женскими чертами. Любовь преодолевает дуализм и разобщенность мира, как бы искупая грехопадение. Она объединяет влюбленных в подобие изначального андрогина и при этом несет в себе творческое начало, обладая, как и творчество, способностью возносить над обыденностью.
Ритмы революции
Со сменой власти в стране меняется и направление деятельности Марка Шагала: организует народное художественное училище, куда приглашает из Петрограда в качестве преподавателя известных «левых» художников, где преподает сам, создает живописную мастерскую и музей, руководит оформлением города в честь годовщины революции.
После двухлетней общественной деятельности в Витебске, оставлявшей мало времени для свободных работ, художник написал за полтора месяца семь больших панно для стен театра, декорируя потолок из занавес. Шагаловский театр – полностью метафорический. Эскизы костюмов, во многом явлчвшиеся эскищами ролей, художник называл «психопластикой». Не случайно О. Мандельштам напишет спустя несколько лет в статье «Михоэлос» о Шагале: «Классическая сила и основа еврейса в том, что оно выработало и понесло через столетие ощущение формы и движения, обладающие всеми чертами моды — непреходящей, тысячелетней... Я говорю о пластике гетто, об этой огромной силе, которая переживет его разрушение и окончательно расцветет, когда гетто будет разрушено».
Послевоенная мастерская
Уже после Второй мировой войны он выполнит в новом стиле и с новым размахом монументальные произведения, предназначенные для синтеза с архитектурой: цикл живописных полотен «Библейское послание» для музея в Ницце, плафон для парижской «Гранд-Опера», панно для «Метрополитен-опера» в Нью-йорке и театра во Франкфурте, а также грандиозные серии витражей для храмов и общественных зданий, керамические панно, мозаики и гобелены
Марк Шагал действительно человек мира. Все пластические средства в его офорах подчинены главной задаче – создать образы, утверждающие свободу человеческого духа и неразгаданную тайну мира, являющие новый порядок вещей и переводящие поэтическую метафору в пластику. Образы, как будто созданное из подробностей, но в той же мере – универсальные, способные дать и в своей парадоксальноси, и в своей поэтичности более глубокой в конечном счете более верное представление о действительности, чем точно следования натуре.
Автор текста: Аделя Мингазова