Продолжаем цикл статей об истории Калуги и области.
Напомним, каждую пятницу в 20:00 мы публикуем исторические очерки о нашем городе, известных земляках и их судьбе.
Все исторические публикации можно посмотреть в разделе История Калуги.
Сегодня расскажем. как до революции отмечали Рождество и Новый год..
Елка и открытки
Традиционно семьи всем составом шли на ночную службу, а с утра дом наполнялся ароматами праздничного застолья.
Считалось, что щедрость стола напрямую сулит благополучие в наступающем году, поэтому его ломился от свиных окороков, жаркого, студней и колбас.
Для гостей-ряженых припасали конфеты, орехи и пряники.
В среде аристократов и интеллигенции царила предпраздничная обстановка: взрослые украшали ёлку.
Зажигали ее только взрослые, скрывая волшебство от детей до последнего момента.
Под сияющее дерево, украшенное пряниками, конфетами и блестящими игрушками клали долгожданные подарки.
Менее состоятельные горожане, для которых ёлка была непозволительной роскошью, довольствовались тем, что заглядывали в освещённые окна богатых домов.
Приобщиться к празднику можно было и на публичных ёлках в Дворянском собрании, где днём веселились дети, а вечером кружились в танцах взрослые.
Отдельной диковинкой того времени были рождественские открытки, которые купцы везли из-за границы.
И это были не только рисунки, но и фотографии семей, наряжающих елку, детей, катающихся с горки и так далее.
На балу
В дореволюционной Калуге встреча Нового года празднества открывались в первый день января торжественным приёмом у губернатора в здании Дворянского собрания, куда съезжались с визитами чиновники и известные люди города.
Эту традицию перехватили и в уездных городах губернии, где подобные рауты давали местные предводители дворянства и земские начальники.
Балы давались в городском театре, Дворянском собрании и коммерческих клубах. Часто они были костюмированными, превращая залы в пеструю феерию образов.
Порой на такие вечера мог попасть любой, чей костюм признавали «приличным».
Самыми популярными были костюмы: «испанка», «китаянка», таинственная «ночь» и эксцентричный наряд под названием «баня», где неизменными атрибутами были простыня, шайка и веник.
Состоятельные калужане заказывали наряды портным, прочие же брали их напрокат в парикмахерских, по совместительству исполнявших роль костюмерных.
Калужский поэт Юрий Нелединский-Мелецкий писал: «У нас веселье за весельем.
О бывшем у нас накануне Нового года маскараде, кажется, я … уже писал.
Было персон 200; и танцы продолжались до трёх часов с половиною. Разные костюмы дамские прекрасные, а мужских много смешных…
Один рыцарь в латах. Кадриль монахов. Портной, сидящий на столе. Кадриль болонских собак и пуделей. До половины остриженных, которые ходили на задних ногах.
Кадриль зверей, представляющих Крылова квартет. Представь себе князя Александра и с ним Белкина, равного с ним роста, обоих одетых русскими бабами, в кокошниках четверти в три.
Право, в обеих столицах разве бы богаче было дамское одеяние, а впрочем не лучше»
Рождество у князя
В деревнях тоже отмечали Рождество. Владелец тульского имения князь Георгий Евгеньевич Львов писал:
«Праздник в деревне не то, что в городе, где каждая семья живет отдельной жизнью.
В деревне все как-то живет вместе, праздник общий. На Святках мы всем домом устраивали елку.
Это бывало большим делом.
Украшения делались загодя: цепи из золотой и серебряной бумаги, золоченные сусальным золотом грецкие орехи, самодельные картонажи, привозился из Тулы большой лубочный короб с красными крымскими яблоками, с мятными пряниками, винными ягодами, и заготовлялись подарки.
На самые Святки ездили в Колюпановку выбирать елку понаряднее и такую большую, чтобы хватала до потолка - аршин в пять. Наряжали елку мы все, зажигали – большие.
И когда зажгут на ней свечи, тогда открывали двери и начиналось общее торжество.
Тут бывали: вся семья Отца Терентия Семеновича, все школьники, с родителями, весь двор - заполнялись все комнаты. Всех оделяли подарками и сластями.
Елка стояла все Святки, зажигали ее несколько раз. Днем партиями приходили ребята Христа славить и колядовать.
Рано утром под окнами малые ребята - сопляки с укутанными от мороза головами в мамкины платки - пели во всю глотку: «Авысеню».
Каждый старался выкрикивать как можно громче.
Первых стихов я не помню — в них говорилось как три братца без топора, без гвоздя мостили мост, мостовицу….
Оборвав пенье, все скороговоркой хором кричали: «Кто не даст конец пирога, у того корову за рога», и со смехом утыкали свои замерзшие носы в рукава и ждали подачки.
Чуть замешкаются дать им чего-нибудь, они еще громче опять начинали: «Авысеня, Авысеня…»
Пели еще другую: «Как осиновы дрова в печи жарко горят». И с разными детскими угрозами требовали подачки.
В одну из этих зим, не помню в каком году, кажется в 65-м, было удивительное северное сияние, какого я потом никогда еще не видал. Все небо играло.
Кругом от земли поднимались столбы всех цветов радуги.
Они то вытягивались, вырастали до половины неба, то сокращались, делались низенькими и перескакивали с места на место. Светло было, как днем.
Вся деревня. И мы ходили по жестокому морозу и бегали во все стороны, любовались величественной, изумительной картиной.»