Мы с Андреем доедали гречку. Гречка была пустая, без масла, зато по акции. В "Пятерочке" на неё была скидка тридцать процентов, и я взяла сразу пять пачек. Теперь мы ели её на завтрак, обед и ужин.
— Оль, ну может, хоть сосиску сварим? — тоскливо спросил муж, ковыряя вилкой в тарелке.
— Андрюш, ты же знаешь, — я вздохнула, отодвигая свою тарелку (аппетита не было совсем). — До зарплаты еще неделя. А нам надо отложить на зимнюю резину. Ты сам говорил, что на "лысой" ездить — самоубийство. И Полинке сапоги нужны. Старые малы, палец жмут, она вчера жаловалась.
Андрей опустил голову. Я видела, как ходят желваки на его скулах. Ему было стыдно. Стыдно, что он, здоровый мужик, не может купить семье сосисок.
Он работал много, на двух работах: днем менеджером в офисе (продавал окна, бегал по объектам, терпел крики начальства), вечером таксовал. Приходил домой заполночь, падал в кровать, а в шесть утра уже вставал. Я тоже не сидела сложа руки. Днем работала в библиотеке, а ночами брала подработки — переводы текстов, курсовые для студентов. Глаза красные, спина болит, но каждая лишняя тысяча была на счету.
Но денег катастрофически не хватало. Они утекали сквозь пальцы, как вода.
А все потому, что у нас была "черная дыра" в бюджете. И звали эту дыру Зинаида Павловна.
Мама Андрея была женщиной-трагедией. Каждую неделю у неё случался катаклизм вселенского масштаба.
Месяц назад у неё "сломался холодильник". Она позвонила в пять утра, рыдая так, будто началась война.
— Андрюша! Все пропало! Течет! Лужа на полу! Продукты испортились! Я отравлюсь и умру!
Мы примчались. Холодильник действительно тек. Ему было тридцать лет. Андрей пытался починить, но там сгорел компрессор.
— Надо новый, — сказал он. — Мам, давай посмотрим б/у, на Авито?
— Б/у?! — оскорбилась Зинаида Павловна. — Ты хочешь, чтобы я заразу подцепила? От чужих людей? Тараканов? Нет, только новый! "Бош"! Или "Самсунг"!
В итоге мы скинулись (вынули из "кубышки" тридцать тысяч) и купили ей новый, блестящий холодильник. Хотя наш собственный тарахтел как трактор и морозил через раз.
Две недели назад ей "срочно нужны были импортные лекарства, иначе я умру". Какой-то редкий препарат для сосудов, который "только в одной аптеке на другом конце Москвы". Андрей сорвался с работы, поехал, купил (еще пять тысяч). А потом я видела эти упаковки нераспечатанными на полке, когда заходила полить цветы.
— Мам, ты почему не пьешь? — спросила я.
— Ой, я берегу... На черный день... Вдруг кризис, и их не будет?
То соседку залила (платили мы), то на рынке обсчитали ("украли кошелек", который потом нашелся под диваном, но деньги Андрей уже дал).
И каждый раз Андрей хватался за сердце (у него, в отличие от мамы, оно было слабым) и лез в кошелек.
— Оля, это же мама! Я у неё один. Кто ей поможет, если не я? Она же старенькая, беспомощная...
"Беспомощная" мама, когда ей было надо, бегала быстрее спринтера. Но для Андрея она была святой мученицей.
Сегодня вечером мы ждали её в гости. Зинаида Павловна обещала "зайти ненадолго".
— Только чай попью, — ворковала она по телефону. — И на внучку погляжу. Соскучилась.
Я знала, что "соскучилась" обычно означает "нужны деньги". Поэтому подготовилась.
Деньги я спрятала. У нас была "кубышка" — пухлый белый конверт, заклеенный скотчем, который лежал в томике Достоевского ("Преступление и наказание", символично). Там мы копили на первый взнос по ипотеке. Жили мы в моей "однушке", тесной для троих, где Полинка спала на раскладном кресле, а мы ютились на диване. Мечтали о просторной "трешке" с детской. В конверте лежало пятьсот тысяч. Каждая купюра там была полита нашим потом.
Звонок в дверь раздался ровно в семь. Андрею даже пришлось оторваться от починки розетки (которая искрила уже неделю).
Андрей пошел открывать.
С порога донесся вой. Не плач, а именно вой, утробный, страшный, как на похоронах.
Мы с Полинкой (ей шесть лет) переглянулись. Дочка сидела на полу, раскрашивала картинки — принцесс в пышных платьях. Карандаш замер в её руке.
— Папа! — Полинка испуганно прижалась ко мне. — Бабушка плачет? Ей больно?
В кухню ввалилась Зинаида Павловна. Вид у неё был... эпичный. Старое пальто (хотя мы дарили ей пуховик), на голове какой-то драный платок, лицо серое, заплаканное.
— Мама! Что случилось?! — Андрей усадил её на стул, налил воды. — Тебе плохо? Скорую?
— Не надо скорую... — прохрипела она, хватаясь за сердце. — Мне уже никто не поможет... Все... Конец мне, сынок. Убьют меня.
— Кто убьет?! Господи, мама, не пугай!
— Бандиты! Коллекторы! — Она зарыдала в голос, размазывая тушь (почему-то очень свежую и дорогую на вид). — Помнишь, отец твой, покойник, кредит брал? Лет десять назад?
— Ну... Вроде брал, на машину. Мы же его закрыли!
— Не закрыли! Там пени набежали! Проценты! Я не знала! Письма не приходили! А сегодня... Звонят! Голос страшный, хриплый! Говорят: "Бабка, если до завтра долг не вернешь — дачу спалим! И тебя вместе с ней!"
Она схватила Андрея за руку.
— Сыночек! Спаси! У меня нет таких денег! Они сказали — пятьсот тысяч! До завтра! Иначе — смерть!
Мы с Андреем замерли. Пятьсот тысяч. Ровно столько, сколько лежало в Достоевском.
— Мам... Ты серьезно? — Андрей побледнел. — Может, в полицию?
— Какая полиция?! — взвизгнула она. — Они сказали — ментам ни слова! Иначе сразу — нож под ребро! Андрюша, они знают, где я живу! Где ты живешь! Они внучкой угрожали!
При упоминании внучки Андрей дернулся, как от удара.
— Полинку не тронут, — сказал он глухо. — Я их сам урою.
— Сынок! Не геройствуй! Отдай им деньги! Есть у вас? Я знаю, вы копите! Отдай! Я тебе потом верну... С пенсии... Пойду полы мыть... Почку продам...
Сцена была достойная МХАТа. Зинаида Павловна рыдала, сморкалась в платочек, хваталась за сердце, пила корвалол (который принесла с собой).
Сердце Андрея дрогнуло.
Он посмотрел на меня. В глазах была мольба.
— Оль...
— Нет, — сказала я твердо. — Андрей, нет. Это ипотека. Мы три года копили. Во всем себе отказывали.
— Оля! Это жизнь матери! Ты понимаешь?! Жизнь! Или деньги?
— Андрей, какие коллекторы из 90-х? Сейчас все через суд. Пусть документы покажут. Договор, распечатку долга.
— Оля! Ты бессердечная! — взвыла свекровь. — Тебе бумажки дороже человека? Да подавись ты своими деньгами! Пусть меня убьют! На твоей совести будет!
Она встала, шатаясь, и пошла к двери.
— Мама! Стой! — Андрей кинулся за ней. Потом вернулся, подбежал к книжному шкафу, выхватил Достоевского.
— Андрей! — я встала у него на пути. — Не смей.
— Отойди, — сказал он страшно. Я никогда не видела его таким. — Если с ней что-то случится, я тебе не прощу.
Он выпотрошил конверт. Пачки купюр перекочевали в бездонную сумку Зинаиды Павловны.
— Спасибо, сынок... — прошептала она, пряча деньги. — Спаситель ты мой. Век буду молиться. Завтра же отдам этим иродам...
Она ушла. Андрей сел на пол и закрыл лицо руками.
— Мы накопим, Оль. Еще накопим. Главное — мама жива.
Я молчала. Что тут скажешь?
Следующий месяц мы жили в аду.
Денег не было вообще. От слова "совсем". В холодильнике, кроме той самой акционной гречки и пары банок домашних солений (спасибо моей маме из деревни), повесилась мышь.
Зимнюю резину не купили — Андрей ездил на летней, и каждый снегопад я молилась, чтобы он вернулся живым. Один раз его занесло на повороте, он чудом не влетел в отбойник. Пришел домой белый, руки дрожат.
— Все нормально, Оль. Пронесло. Зато мама в безопасности.
Полинке купили сапоги на Авито. Б/у, на размер больше ("на вырост", носить с шерстяным носком). Они были потертые, с царапиной на носке, и дочка сначала не хотела их надевать.
— Мама, они некрасивые! У Маши из садика розовые, с блестками! А эти... как у мальчика!
— Полинка, потерпи, — уговаривала я, глотая слезы. — Сейчас нет денежек. Потом купим розовые. Ладно?
Мы перестали покупать фрукты. Перестали покупать мясо. Ели макароны с самым дешевым кетчупом. Андрей похудел на пять килограммов, у него осунулось лицо, под глазами залегли тени. Он брал любые заказы в такси — возил пьяных, хамов, наркоманов, лишь бы заработать лишнюю сотню на хлеб.
Я брала переводы ночами напролет. Спала по четыре часа. Стала раздражительной, срывалась на крик из-за немытой чашки.
А Зинаида Павловна "залегла на дно". Она не приходила, звонила редко, говорила шепотом:
— Я боюсь выходить... Вдруг они следят... Нервы ни к черту. Язза открылась. Лежу пластом.
Андрей переживал, возил ей продукты (на последние деньги). Возвращался мрачный.
— Мама совсем плоха. Похудела, осунулась. Говорит, желудок болит адски.
В субботу Андрей сказал:
— Нам надо к ней съездить. Лекарства отвезти. Она просила "Омез" и еще что-то дорогое. Я занял у коллеги тысячи две.
Мы поехали. Я не хотела, но Андрей просил. "Мне нужна поддержка, Оль".
Дверь нам открыла Зинаида Павловна. В старом халате, с полотенцем на голове.
— Ох, детки... Проходите... Я только с постели встала... Голова кружится.
В квартире пахло... не лекарствами. И не корвалолом. Пахло чем-то сладким, дорогим. Духами? И еще — жареной курицей.
— Мам, ты что-то готовила? — удивился Андрей, принюхиваясь.
— Я? Нет, что ты! Соседи, наверное. Я на одной овсянке сижу.
Мы прошли на кухню. Там было чисто, пусто. На столе — чашка с недопитым чаем.
Свекровь охала, принимала лекарства дрожащими руками. Рассказывала, как ей страшно жить, как она вздрагивает от каждого шороха.
— Андрюша, спасибо тебе еще раз. Если бы не ты...
В этот момент в проеме двери появилась Полинка. Она бродила по коридору, пока мы сидели на кухне.
В руках у неё была большая, яркая сумка свекрови. Та самая, "бездонная", в которую ушли наши полмиллиона.
— Полина! Положи на место! — крикнула Зинаида Павловна, да так громко, что мы вздрогнули. Куда делся слабый голос?
— Бабушка, — сказала Полина, не обращая внимания на крик. — А ты мне картинки покажешь?
— Какие картинки? — свекровь попыталась встать, но Андрей удержал её.
— Мам, сиди, тебе вредно резкие движения. Полина, иди сюда. Что за картинки?
Полина подошла к столу. Она достала из бокового кармана сумки цветастый буклет.
— Вот! Смотри, папа! Какая водичка голубая! И пальмы! Как в мультике про Моану!
Андрей взял буклет.
— Туристическое агентство "Райский Берег", — прочитал он. — Мальдивы. Спецпредложение.
— Это... это в ящик кинули! — затараторила Зинаида Павловна. Лицо её пошло красными пятнами. — Реклама! Я просто сунула в сумку, не глядя! Чтобы мусор в подъезде не бросать!
— А это что? — Полинка вытащила из буклета бумажку, прикрепленную степлером.
Андрей взял бумажку.
В кухне повисла тишина. Слышно было, как тикают часы и как жужжит холодильник.
Андрей читал долго. Внимательно.
Потом он поднял глаза на мать.
— "Договор на оказание туристических услуг", — произнес он ледяным тоном. — "Заказчик: Петрова Зинаида Павловна. Направление: Мальдивы, отель 'Sand & Sun', 5 звезд, Все включено. Дата вылета: 25 декабря. Стоимость: 480 000 рублей. Оплачено полностью. Наличными".
Зинаида Павловна побледнела так, что стала сливаться со своим белым полотенцем.
— Это... Это ошибка! — взвизгнула она. — Это не мое! Подбросили!
— Подбросили? — Андрей встал. — Договор с твоей подписью? И чек кассовый? В твоей сумке?
— Андрюша, ты не понимаешь! — она вскочила, забыв про "больные ноги" и "язву". — Мне врач прописал! Климат сменить! Нервы лечить! После стресса с коллекторами!
— С коллекторами? — Андрей усмехнулся. Страшно так. — А были ли коллекторы, мама?
— Были! Конечно были! Я... Я просто часть денег отдала им, а часть... заняла у соседки! На путевку! Потому что я умираю, сынок! Мне море нужно!
— Ты врешь, — сказал Андрей. — Ты все врешь. Ты украла у нас деньги. У меня. У Оли. У Полины. Ты украла нашу квартиру.
— Я вырастила тебя! — заорала она, переходя в наступление. — Я ночей не спала! Я имею право на отдых! А вы... Вы молодые, заработаете! Подумаешь, полмиллиона! Жалко для матери? Жлобы!
Андрей молча подошел к её сумке. Вытряхнул содержимое на стол.
Помада "Chanel". Кошелек кожаный, новый. Пачка денег — те купюры, что остались. Тысяч двадцать.
— Забирай, — сказал он мне. — Хоть что-то.
Я взяла деньги.
— Андрей! Ты что? Ты грабишь мать? — завыла Зинаида Павловна. — Отдай! Мне на такси до аэропорта!
— На автобусе доедешь. Или пешком. Для здоровья полезно.
Андрей взял Полинку за руку.
— Пойдем, доча. Здесь плохой воздух. Гнилой.
— Андрюша! Сынок! Прости! — она кинулась к нему, пытаясь обнять. — Бес попутал! Я просто так хотела... Я мечтала всю жизнь! Ну пойми меня!
Он отстранился. С брезгливостью.
— Я понимаю, мама. Ты любишь Мальдивы больше, чем сына. Удачного полета. И забудь мой номер. У тебя больше нет сына.
Мы вышли из квартиры. Вслед нам неслись проклятия: "Чтоб вы сдохли со своей ипотекой!", "Неблагодарные свиньи!".
Мы ехали домой в машине молча. Андрей вел машину жестко, резко перестраиваясь.
Потом он остановился на обочине. Положил голову на руль.
Его плечи затряслись.
Я обняла его. Полинка с заднего сиденья погладила папу по голове.
— Пап, не плачь. Мы накопим. Я вырасту и куплю тебе Мальдивы. Настоящие.
Мы накопили. Через год. Андрея повысили (он стал злее, жестче в работе, и это оценили), я нашла хорошую подработку. Мы купили нашу "трешку".
Зинаида Павловна слетала на Мальдивы. Вернулась загорелая, довольная. Звонила Андрею, присылала фото в купальнике. Он заблокировал её везде.
Говорят, она теперь всем рассказывает, что сын её обокрал и выгнал из дома. Что невестка-ведьма настроила его против матери.
Но нам все равно. Мы живем в своем мире, где нет места лжи. И где деньги копят на ипотеку, а не на капризы стареющих эгоисток.