Поначалу многие относились к невероятным историям о девочке, якобы пишущей гениальные драматические стихи, с полным недоверием. Казалось невозможным, что хрупкий ребенок способен складывать строки, от которых пробирает дрожь. Но стоило маленькой Нике Турбиной выйти к публике — с тем ее надрывным дыханием, странными паузами, будто она держит в руках не стих, а нож, — и скептики смолкали. Ее выступления превращались в нечто гипнотическое. Так родился литературный феномен, вспыхнувший ослепительно ярко и угасший столь же стремительно.
17 декабря 1974 года в солнечной Ялте появилась на свет девочка, о которой спустя десятилетия будут слагать легенды и снимать кино. Сначала — документальное, а теперь, вслед за ним, художественный фильм «Ника», который должен выйти в следующем году. История юной поэтессы снова оживает — как будто сама Ника протягивает из прошлого руку, напоминая о себе.
Родилась она в результате мимолётной связи художницы Майи Никаноркиной и певца Георгия Торбина. Отец так и не стал частью её жизни: исчез, едва узнав новость о беременности своей возлюбленной. Потому Ника росла в женском окружении — рядом были только мама и бабушка, Людмила Карпова. Уже в три года девочка начала складывать ритм из простых ударов по клавишам рояля, рифмовать слова, а потом однажды с серьезным лицом сказала:
«Во мне так много слов, что теряешься...».
С самых первых лет жизнь не щадила Нику: бронхиальная астма, диабет, аллергия на любое животное, даже простого волнистого попугайчика — будто природа пыталась сделать её существование максимально хрупким. И среди всего этого — дом, наполненный табачным дымом и кошачьей шерстью, по вине матери и бабушки, не желавших менять привычки. Бессонница доводила девочку до изнеможения, и к пяти годам превратилась в хроническую пытку. Майя давала дочери снотворное — сильное, вызывающее зависимость. И всё же кто на самом деле виноват, что взлет поэтической звезды Ники, пришедшийся на начало 80-х, внезапно оборвется менее чем через 10 лет?
Кто такая Ника Турбина — гений или чей-то проект?
Бабушка рассказывала, что четырёхлетняя Ника часто бормотала во сне, словно беседовала с невидимым собеседником. На вопросы — с кем? — девочка спокойно отвечала: «С Богом». Карпова была напугана: в СССР подобные заявления могли привести не только к диагнозу, но и к проблемам по партийной линии. Однако страх постепенно сменился изумлением, когда женщины стали записывать ночные выкрики ребёнка. Строки оказались настолько глубокими, что взрослые стыдливо переглядывались: откуда в маленькой голове такие тяжелые мысли?
Работая в ялтинской гостинице, Карпова часто сталкивалась с известными литераторами. И однажды рискнула показать заметки внучки знаменитому писателю Юлиану Семенову. Сперва автор «Семнадцати мгновений весны» отмахнулся, но, пробежав глазами по тетрадке, замер. Он не мог поверить, что эти тяжелые строки написал ребёнок. Семенов рассказал о девочке журналистам, и слухи рванули по стране, будто сорвавшийся с горы камнепад.
Газеты поставили фотографии маленькой Ники на развороты: причёска — как будто смесь Марины Цветаевой и Мирей Матье, глаза — огромные, внимательные, пугающе серьёзные. Но настоящий ажиотаж вспыхнул тогда, когда появились видеозаписи её выступлений. Она читала стихи так, как не каждый взрослый способен — взахлёб, с такой вибрацией в голосе, будто она ощущала каждую строчку своим телом. Люди сравнивали её с Андреем Вознесенским, а особо склонные к сплетням уверяли, что именно он — её настоящий отец. Вознесенский отрицал всё: и отцовство, и роман с Майей в то время, когда появилась Ника.
Неудивительно, что поползли разговоры: не мама ли создала “легенду Ники”, не она ли, художница, вечно окружённая поэтами, поощряла ребёнка? Валентин Берестов замечал: стихи девочки будто написаны взрослым человеком, но не слишком талантливым. Биограф Александр Ратнер предполагал: мать могла направлять Нику, подталкивать к творчеству, ловко манипулируя её внушаемостью.
По словам Ратнера, ночные выкрики Ники превращались в стихи лишь в рассказах взрослых. Девочка верила тому, что ей внушали. Сначала заучивала эти строки, потом — уже подрастая — начинала говорить свои, искренне считая их озарениями. Майя ловко подхватывала отдельные фразы, шлифовала рифмы, бабушка подключалась по выходным. Троица играла в «стихотворческую мастерскую», где каждая строка добавлялась по очереди, пока не складывался нужный текст.
Майя не жалела сил: дочка должна была сочинять постоянно, жертвуя школьными уроками и прогулками во двор. Если девочка пыталась сопротивляться, мать подбрасывала темы: давила, вытягивала слова, словно выжимала крем из тюбика. Потом заставляла дочитывать эти же строки — но уже театрально, «под Вознесенского». Так, по мнению Ратнера, и формировался проект под названием «Ника Турбина».
«Тебе нечего, кроме детства, терять»
Но как бы ни складывались закулисные обстоятельства, судьбоносную роль в жизни Ники сыграл Евгений Евтушенко. Он стал тем, кого позже назовут её «поэтическим крестным отцом». Именно Евтушенко написал предисловие к первому сборнику девочки — «Черновик», впоследствии переведённому на добрую дюжину языков.
Под его покровительством Ника оказалась в московских литературных кругах, где взрослые маститые авторы принимали её как равную. В десять лет она уже стояла на сцене Венецианского биеннале, где получала «Золотого льва». Друг детства по имени Борис вспоминал, как позже Ника пользовалась наградой, чтобы колоть грецкие орехи — детская непосредственность, замаскированная под обертку «взрослой славы».
Это был вершина её взлёта: телевидение, радиоэфиры, концерты. Зрители аплодировали стоя, а девочка всё больше верила в собственное величие. Она называла себя королевой, уверяла, что её следует носить на руках, и требовала подтверждения своей исключительности раз за разом. Письма от поклонников приходили тысячами. Встречались даже послания от врачей: они предупреждали, что ребёнок выглядит нервным, что ей нужна психиатрическая помощь, иначе успех раздавит её.
«Тонок стебелёк — переломлен он», — писала сама Ника в стихотворении «Я — полынь-трава», словно предчувствуя будущую трагедию.
Евтушенко, казалось, понимал угрозу лучше других. В предисловии к «Черновику» он написал следующие строки:
«Карандаш в твоих пальчиках тягостней жезла… / Тебе нечего, кроме детства, терять».
Майя тем временем вышла замуж во второй раз и родила дочь Машу. Ника болезненно восприняла появление сестры. В отчаянии она написала послание матери:
«Только, слышишь, не оставь меня одну… Превратятся все стихи мои в беду».
Вскоре семья перебралась в Москву, где девочку определили в 710-ю школу. Началась пора подросткового бунта: прогулы, конфликты с матерью, непонимание.
Талантливая актриса ставшая содержанкой
Евтушенко старался одно время помогать, но постепенно стал отдалятся — не от Ники, а от её семьи. Мать и бабушка, по его словам, постоянно просили денег. Хотя за издание «Черновика» Турбина получила 1500 рублей, а за поездку в Италию — две или три тысячи долларов, им этого казалось мало.
Последняя встреча Ники с наставником была в 1987 году — на его четвёртой свадьбе. Так Евтушенко будто показывал присосавшимся родственникам своей протеже: всё, у меня своя жизнь.
В Америку четырнадцатилетняя Ника поехала уже с бабушкой. Карпова потом неоднократно жаловалась, что без участия Евтушенко поездка получилась неудачной. О знакомстве же Ники с Бродским бабушка рассказывала каждый раз по-разному, и журналисты давно перестали понимать, где правда, а где фантазия.
Тем временем слава угасала. Учёба Нику мало волновала: грамотности она так и не освоила, преподаватели ставили положительные оченки скорее по инерции — кто посмеет завалить «вундеркинда»?
Девочка увлеклась мыслью стать актрисой, и все основания для этого были: она действительно очень органично смотрелась в кадре, и обладала явным талантом. В 15 лет Ника снялась в фильме «Это было у моря», в котором её героиня едва не шагнула в пустоту с карниза, но воспитанники интерната сумели затащить её назад в комнату. Кто бы тогда знал, что эти кадры станут пророческими.
Одним из первых кто разглядел в Нике актерский талант, стал Армен Джигарханян - именно он обеспечил ей место во ВГИКе. Но через год девушка бросила институт — лекции казались ей пустыми, а актерское ремесло бессмысленным.
И тут в её жизни появился 74-летний швейцарский психиатр Джованни Мастропаоло. Он практиковал арт-терапию и решил, что декламация юной Турбиной поможет его пациентам.
Но по версии Ратнера, Ника превратилась там не в терапевта, а в содержанку. Жила в доме пожилого мужчины, выполняла все его прихоти, в том числе распитие его роскошной коллекцией алкоголя — и в итоге спилась. Майя не препятствовала — напротив, ходили слухи, что она даже получала деньги за пребывание дочери в Швейцарии. Знала ли мать, как именно профессор обращается с Ниной? Кто теперь скажет…
Роковой полёт не во сне, а наяву
Последний сборник Ники — «Ступеньки вверх, ступеньки вниз…» — вышел в свет в 1990 году. А потом наступила оглушительная тишина. В 1994-м, поступив в Московский институт культуры, она пыталась вырваться из алкогольной зависимости — ради преподавательницы Алены Галич, но все попытки срывались. Стихи не писались, деньги не зарабатывались. Ника надеялась, что былой успех вернётся, но он не возвращался, и это сводило её с ума.
А потом понеслось .. Сначала она продавала книги на рынке, потом пошла «на панель», и стала все чаще публично появляться в компаниях сомнительных мужчин.
Тем не менее, бывший гражданский муж Саша Миронов вспоминал, что на сцене с ней происходило самое настоящее чудо: едва отойдя от похмелья, как будто не было прошлой ночью оргий в компании пьяных мужчин, она играла блестяще, будто внутри неё жил неизрасходованный артистический потенциал, который никто не хотел развивать.
Бойфренд Сергей, который закрывал глаза на все её выходки, пытался спасти Нику — возил по наркологам, уговаривал лечиться. Но Турбина стала уже неуправляемой: она устраивала сцены, приводила в дом любовников, собутыльников, и просто случайных бродяг, а потом когда уже все было выпито, просто садилась на подоконник четырнадцатого этажа, болтая ногами над пропастью.
И при этом — она продолжала оставаться нежной, сострадательной, и по словам друзей, всегда умела слушать. На радиостанции «Милицейская волна», где она какое-то время работала — ей часто звонили самые разные люди и откровенно делились самым сокровенным.
Когда Нике исполнилось 22 года, она попыталась напугать очередного кавалера, повиснув на балконе пятого этажа. Мужчина прибежал на её крики, схватил, но удержать не смог. От летального исхода девушку спасло дерево растущее на уровне третьего этажа — именно оно замедлило падение. Но травмы позвоночника определили её в больницу на долгие месяцы.
А вот второй «полет» стал роковым. В 2002 году она три дня праздновала майские с гражданским мужем. Все было как обычно - алкоголь, потом скандал, потом эмоциональный взрыв — и вот Ника уже идет ночевать к подруге в соседний дом. Проснувшись утром, и обнаружив, что квартира заперта изнутри, она привычно забралась на подоконник, свесив ноги… Снизу прохожий крикнул: «Осторожнее!». Если бы он знал, что именно этот окрик приведет к трагедии...
Ника попыталась развернуться, чтобы слезть, но алкоголь лишил её координации. Она сорвалась, ухватилась за тонкий жестяной карниз и отчаянно закричала, звала Сашу. Очевидцы слышали её полный ужаса голос, и кто-то даже побежал за одеялом, чтобы растянуть его. Но не успел - пальцы талантливой поэтессы разжались и девушка рухнула вниз. Удар был такой силы, что джинсы в которые она была одета, лопнули по швам.
Когда приехала скорая, она едва дышала. Попытались поставить аппарат ИВЛ, но Ника отстранила врачей и удивительно четко произнесла: «Не надо…» Это были её последние слова. В больнице она скончалась от обильной кровопотери.
Бабушка потом на поминках, поднимая поминальные 50 грамм скажет:
«Наверное, так для неё было легче, чем жить дальше».
Страшная фраза, но и в ней — правда, которую никто не решался произнести вслух.