Когда Ирина позвонила мне в тот вторник, я как раз разбирала старые вещи на антресолях. Голос у нее был какой-то встревоженный, даже срывающийся.
— Лен, ты меня очень выручишь, если побудешь с Мишкой недельки три, ну максимум месяц, — затараторила она, даже не поздоровавшись толком. — Мне срочно нужно в командировку, а оставить его не с кем. Ты же знаешь, какой он спокойный мальчик, никаких хлопот.
Я спустилась с табуретки, отряхнула руки от пыли.
— Ир, а что с Виталиком? Он же может...
— Виталик уехал на вахту еще в прошлом месяце, связи там почти нет. Ленка, ну пожалуйста, я только на тебя надеюсь.
В ее голосе слышалась такая отчаянная просьба, что я не смогла отказать. Мы с Ириной дружили с институтских времен, она всегда была рядом, когда мне было трудно. После развода именно сестра не давала мне сползти в депрессию, возила по врачам, когда я слегла с воспалением. Как я могла сказать нет?
— Хорошо, привози Мишу.
— Спасибо тебе огромное! Я завтра же приеду, все объясню.
Но на следующий день она приехала в такой спешке, что толком ничего не объяснила. Вбежала в квартиру с чемоданом Мишиных вещей, за руку тащила сонного шестилетнего племянника.
— Вот его курточка, тут сменная обувь, пижамы, — она торопливо выгружала вещи прямо на пол в прихожей. — В садик его водить не нужно, я уже предупредила, что он на месяц уедет. Деньги переведу на карту. Лен, я тебе потом все расскажу, честно. Мне правда нужно срочно ехать.
Миша стоял рядом, крепко сжимая плюшевого медведя, и смотрел на мать широко открытыми глазами.
— Мама, а ты когда вернешься?
— Скоро, зайчик, совсем скоро, — Ирина присела перед ним, быстро поцеловала в лоб. — Ты будешь хорошо себя вести у тети Лены, да?
Она обняла меня, прошептала «спасибо» и выскочила за дверь, как будто за ней гнались. Я осталась стоять с Мишей посреди прихожей, среди разбросанных детских вещей, и не понимала, что только что произошло.
— Тетя Лена, а мы будем читать сказки? — спросил Миша тихим голосом.
— Конечно, будем, — я погладила его по русым вихрам. — Давай разберем твои вещи, а потом почитаем.
Первые дни прошли спокойно. Миша оказался действительно тихим, послушным ребенком. Рисовал часами, складывал пазлы, любил, когда я читала ему перед сном. Я звонила Ирине каждый вечер, но она отвечала коротко, говорила, что все в порядке, что скоро вернется.
Через две недели ее телефон перестал отвечать. Сначала недоступен, потом просто длинные гудки. Я писала сообщения — ни ответа, ни привета. Пыталась дозвониться Виталику, но и его номер молчал.
— Тетя Лена, мама скоро приедет? — спрашивал Миша каждый вечер.
— Скоро, солнышко, у мамы просто очень важная работа.
Я не знала, что ему говорить. Сама я с каждым днем волновалась все сильнее. Обзвонила всех общих знакомых, но никто ничего не знал. Мама Ирины умерла три года назад, отца она не помнила. Виталикины родители жили где-то в Сибири, контактов у меня не было.
Месяц превратился в два. Я оформила Мишу в садик рядом с домом, потому что сидеть с ним дома постоянно я не могла — нужно было работать. Начальница отнеслась с пониманием, разрешила мне частично работать из дома.
— Леночка, а почему мама так долго не звонит? — Миша задал этот вопрос однажды вечером, когда мы лепили из пластилина.
Я не нашла что ответить. Села рядом, обняла его.
— Не знаю, Мишенька. Но я уверена, что у мамы все хорошо, она просто очень занята. А я с тобой, и никуда тебя не отдам, ладно?
Он кивнул и уткнулся мне в плечо. Маленький, теплый, доверчивый. В тот момент я поняла, что уже не представляю свою жизнь без него.
Прошел год. Я подала заявление в полицию, но там только развели руками — взрослый человек имеет право уехать куда захочет, следов криминала нет. Искать объявленного в розыск Виталика тоже никто особо не спешил.
— Вы родственница? — спросил участковый.
— Сестра.
— Может, у нее новая жизнь началась где-то, — он пожал плечами. — Бывает такое.
Я не могла в это поверить. Не могла представить, что Ирина просто бросила своего сына. Но с каждым месяцем это казалось все более реальным.
Миша пошел в первый класс. Я встречала его после уроков, делала с ним домашние задания, водила на кружки. Мы вместе готовили ужин, смотрели мультфильмы, гуляли в парке. Он перестал спрашивать про маму так часто, но я видела, как он иногда замирает, услышав шаги в подъезде, как вздрагивает, когда звонит телефон.
— Тетя Лена, а можно я буду называть тебя просто Лена? — спросил он как-то за завтраком.
— Конечно, можно.
— А можно... мамой?
У меня перехватило горло. Я присела рядом с ним, взяла за руки.
— Мишенька, у тебя есть мама. Она уехала, но это твоя мама. А я... я просто очень тебя люблю и всегда буду рядом.
Он кивнул, но я видела разочарование в его глазах.
Шел второй год. Я оформила временную опеку через органы опеки — иначе не могла ни в поликлинику его сводить нормально, ни в школу записать. Пришлось объяснять ситуацию, проходить комиссии, беседы. Они проверяли квартиру, мои доходы, говорили с Мишей.
— Ты понимаешь, что берешь на себя серьезную ответственность? — спросила меня женщина из опеки. — Ребенок привяжется к тебе еще сильнее. А вдруг мать объявится?
— Пусть объявится, — ответила я. — Но сейчас Миша нуждается во мне, и я не могу его бросить.
Квартира казалась другой с появлением Миши. Повсюду лежали игрушки, на стенах висели его рисунки, в шкафу потеснились мои вещи, освобождая место для детской одежды. Я научилась печь блины так, как он любил — с дырочками. Выучила наизусть всех его любимых героев из мультфильмов.
Мои подруги удивлялись.
— Лен, ты же можешь устроить свою жизнь, познакомиться с кем-то, — говорила Оксана, когда мы встретились за чашкой кофе. — А с ребенком это сложнее.
— У меня уже есть жизнь, — ответила я. — И Миша в ней главный человек.
На третью весну, когда Мише исполнилось девять, я сидела на его школьном концерте. Он читал стихотворение со сцены, волновался, но говорил громко и четко. После выступления прибежал ко мне, раскрасневшийся.
— Лена, ты видела? Я не забыл ни одной строчки!
— Видела, ты был лучшим!
Мы шли домой, держась за руки, и он рассказывал о школьных новостях, о том, как они с Сашкой построили крепость на продленке. Я слушала его щебетание и думала, что я счастлива. По-настоящему счастлива впервые за много лет.
Дома я начала готовить ужин, когда раздался звонок в дверь. Резкий, настойчивый. Миша побежал открывать, но я его остановила.
— Стой, я сама.
Посмотрела в глазок и замерла. На площадке стояла Ирина. Худая, осунувшаяся, с короткой стрижкой вместо длинных волос. Но это была она.
Я открыла дверь. Мы молча смотрели друг на друга несколько секунд.
— Привет, Лен, — голос у нее дрожал. — Можно войти?
Я молча отступила. Ирина вошла, увидела Мишу, который выглядывал из комнаты.
— Мишенька... — она шагнула к нему, но он спрятался за мою спину.
— Кто это, Лена? — спросил он тихо.
Ирина побледнела.
— Миша, это я, мама...
— У меня нет мамы, — он крепче вцепился в мою руку. — У меня есть Лена.
Я видела, как Ирина закусила губу, как по ее лицу пробежала боль. Но что я могла сделать? Миша прожил три года без нее. Три года, когда я укладывала его спать во время болезней, утешала после кошмаров, радовалась его первым успехам.
— Миш, иди в свою комнату, пожалуйста, — попросила я. — Мне нужно поговорить с этой женщиной.
Он послушно ушел, но я знала, что он прислушивается за дверью.
— Лена, я могу объяснить, — начала Ирина, когда мы остались одни на кухне. — Я попала в очень сложную ситуацию. Виталик оказался в долгах, серьезных долгах. К нам пришли люди, угрожали. Нам пришлось срочно уехать, скрываться. Я не могла взять Мишу, это было опасно. Я думала, что все решится быстро...
— Три года, Ира. Три года! Ты могла хоть раз позвонить, написать, дать знать, что ты жива!
— Я не могла! Они следили за всеми контактами. Мы с Виталиком отрабатывали долг на севере, жили почти в изоляции. Телефоны отобрали сразу. Только два месяца назад нам разрешили уехать.
Я смотрела на нее и видела чужого человека. Где была моя сестра, которая так трепетно относилась к сыну? Которая могла ночи не спать, если он покашливал?
— И что теперь? — спросила я холодно. — Ты пришла забрать Мишу?
— Я пришла за своим сыном, — голос Ирины окреп. — Я его мать.
— Мать? — я засмеялась, и этот смех прозвучал истерично. — Ты бросила его! Я три года растила твоего ребенка. Я вставала к нему по ночам, лечила, учила, любила. Я стала ему семьей!
— Лена, я понимаю, что ты сделала для него очень много, и я безмерно благодарна. Но он мой сын. У меня есть все права.
— Права? — я почувствовала, как внутри поднимается ярость. — А у Миши есть право на мать, которая его не бросит при первой же проблеме?
Мы стояли друг напротив друга, две женщины, каждая из которых считала себя матерью одному ребенку. И между нами была пропасть трех лет, которую никакими объяснениями не засыпать.
— Я не отдам тебе его просто так, — сказала я твердо. — У меня есть временная опека, есть все документы. Ты исчезла на три года. Попробуй объяснить это в суде.
Ирина смотрела на меня с ужасом.
— Лена, ты же моя сестра...
— Была сестрой. До того момента, как ты оставила у меня ребенка и пропала. Теперь я мать Миши. И я буду бороться за него.
Я попросила ее уйти. Ирина стояла в дверях, плакала, просила дать ей шанс. Но я была непреклонна. Я видела, как Миша прятался от нее, как он боялся. За три года он забыл ее, а я стала ему самым близким человеком.
После ее ухода я зашла к Мише. Он сидел на кровати, обхватив руками колени.
— Это правда была моя мама? — спросил он тихо.
— Да.
— Она заберет меня?
Я обняла его, прижала к себе.
— Нет, Мишенька. Я тебя никому не отдам. Ты останешься со мной, обещаю.
Он уткнулся мне в плечо, и я почувствовала, как мокнет моя кофта от его слез. Я гладила его по спине и понимала, что впереди будут суды, разборки, скандалы. Но я готова на все. Потому что этот ребенок стал моим сыном. Не по крови, но по любви. И это самое главное.