Разговор с маэстро из города на Неве.
автор Светлана Ломакина/фото архив героя публикации
Фабио Мастранджело — художественный руководитель Санкт-Петербургского государственного музыкального театра имени Шаляпина и один из самых востребованных дирижеров России и мира. «Итальянец по рождению, русский по выбору», — говорит он сам о себе. И это правда: маэстро уже 24 года живет в нашей стране, у него русская семья и российское гражданство.
— Маэстро, в России вас знают и любят как дирижера, но вы же профессиональный пианист. Как так вышло?
— Самые лучшие вещи в жизни происходят случайно. Первая случайность была, когда я еще учился в Италии в консерватории и меня пригласили в оперный театр Петруцелли: приходи завтра, начнешь работать концертмейстером. Я удивился, но не очень: оперный театр — место, где бывает что угодно.
И вот я прихожу в театр, думая, что буду играть на рояле, а мне говорят: дирижируй хором! Как потом выяснилось, их дирижер опоздал. Но ничего, я справился. Когда дирижер хора все-таки добрался до театра, он сел и смотрел, как я дирижирую. И даже сказал потом: у тебя есть талант к дирижированию. Ну, сказал и сказал, я особенно об этом не думал, по-прежнему видел себя пианистом. Но спустя недолгое время, когда я учился уже в Женевской консерватории, эта тема снова всплыла. Мой педагог в консерватории, известная пианистка Мария Типо, подошла ко мне после выступления: «Дорогой, а ты, может, хочешь быть дирижером?» — «Я плохо играл?» — «Нет, но я вижу, что ты от рояля требуешь такой динамики, которую он дать не способен. Однако есть инструмент, который тебе идеально подойдет». — «Какой?» — «Оркестр. Я вижу, что из тебя выйдет хороший дирижер». Я не хотел расставаться с роялем, но задумался…
Довольно скоро, это был 1987 год, Мария Типо выступала в Неаполе с симфоническим оркестром знаменитого оперного театра «Сан-Карло». Меня пригласили на прослушивание: как дирижер я должен быть подготовить октет Стравинского и Первую симфонию Бетховена. Я начал готовиться — и поразился: это был совершенно другой мир! Если ноты для фортепиано включают в себя две строчки, то в партитуре для оркестра на одной странице все и сразу: струнные, духовые, ударные… Мне пришлось все это изучать. И я увлекся.
В Академии музыки в Пескаре попал в класс к дирижеру и педагогу Джильберто Серембе. И это была очередная удача — учиться у такого маэстро. В итоге я стал фанатом дирижирования. И, когда жил в Канаде, выступал уже не только как пианист, но и как дирижер.
— Вы не раз шутили, что жизнь в Канаде была для вас наказанием.
— Да, но это и шутка, и не шутка. Я много путешествовал и подолгу жил и учился в разных городах: в Вене, Женеве, Берлине, Нью-Йорке, Торонто. В Канаде прошли 10 лет моей жизни. Но прошли для меня очень непросто. Многие думают, что Канада — шикарная страна, для кого-то так и есть. Я тоже соглашусь: природа там фантастическая. Но сравните другое: у Италии и России многовековая история, а Канаде всего 158 лет. Мне трудно было жить в стране, где мало истории.
— Как вы оказались в России?
— К этому вела вся история моей семьи. Мой папа очень любил русскую литературу, музыку. Он восхищался достижениями Советского Союза в космосе. Кстати, на эту тему у нас тоже есть семейное предание.
Мою старшую сестру родители изначально решили назвать Валерией. Но незадолго до ее рождения состоялся полет Валентины Терешковой. Первая женщина в космосе, какая в этом была красота и мощь! Поэтому папа, когда пошел регистрировать новорожденную дочь, вписал вместо Валерии имя Валентина. Вернувшись, он боялся подниматься домой, сообщил новость через домофон: «Я поменял дочке имя. Теперь у нас Валентина». Мама на удивление приняла это спокойно: «Ладно уж, поднимайся, Валентина так Валентина».
Кстати, девичья фамилия моей мамы Руссо — что переводится как «русский». Так что, видимо, во мне есть не только итальянское, но и русское начало.
Впервые я приехал в Россию в июне 1999 года — на мастер-класс известного дирижера Ильи Мусина. Провел здесь месяц, но что Санкт-Петербург — мое место, понял в первый же день. Красивый город, потрясающие история и архитектура. И я решил, что хочу здесь жить.
— Интуиция?
— Наверное. Музыканты же очень интуитивные люди, мы опираемся на чувства. Я сразу почувствовал, что в России есть та искренность, которой нет в других странах. Когда ты знакомишься с русским человеком, тут же начинаешь говорить с ним откровенно, нет ограничений и секретов. Мне здесь легко. И это моя вторая родина. Как говорил мне экс-мэр моего родного Бари и нынешний губернатор региона Апулия Микеле Эмилиано: «Ты родился в самом русском городе Италии, а живешь в самом итальянском городе России». (Бари называют «самым русским городом в Италии», потому что там хранятся мощи Николая Чудотворца. На протяжении веков русские люди совершали паломничество в Бари. — Авт.)
— Что вас тогда, в 1999 году, удивляло?
— Россия, которая была тогда, очень отличалась от сегодняшней. Я думаю, вы сами помните. Поэтому для меня огромным удовольствием было следить за тем, как страна год от года становилась все лучше и лучше. Причем не только в столицах. Я много езжу по нашей стране: Сибирь, Урал, Север, Дальний Восток, — положительные изменения есть везде, и это приятно.
— Между Фабио Мастранджело 1999 года и Фабио 2025 года большая разница?
— Нет. Наоборот, я всегда боролся за то, чтобы оставаться тем же человеком — самим собой. Понятно, что переходя из детства в юность, человек как-то меняется, но не глобально.
Я принял решение, что не буду ничего менять. Даже когда люди говорили мне: ты очень мягкий с оркестром, с музыкантами надо пожестче — я думал об этом, но нет, это уже буду не я.
— Вы приехали к нам без разговорного русского языка, но с письменным. Как такое могло случиться?
— В мои 8 лет, а это 1973-й год, каких-то особенных развлечений у детей не было. Школа заканчивалась в час дня, затем семейный обед, домашние уроки, два часа за роялем и, если тепло на улице, футбол. Но для моей южной мамы плюс пять градусов зимой — это дикий холод! Поэтому футбол для меня зимой заканчивался. Я искал чем себя занять и вдруг обнаружил, что у нас дома есть замечательная энциклопедия. Среди тем, которые меня в ней захватили, был и русский алфавит.
Почему он меня так заинтересовал, объяснить не смогу. Но я настолько увлекся, что выучил буквы и начал по-русски читать. Что-то несложное, конечно. Но, когда спустя годы стал приезжать в Россию, я мог читать вывески и то, что написано в метро. Мог по-русски написать людям, что мне нужно. Это было настоящим спасением, потому что в те времена практически никто здесь не говорил на иностранных языках.
— Какие русские слова звучали странно для вашего музыкального уха?
— «Шашлык», например, очень смешное слово. Процесс жарки мяса никак не соединялся в моей голове с таким набором звуков — шаш-лык. Как и слово «бракосочетание» — совсем не похоже по звучанию на что-то, несущее в себе любовь.
Но в целом русский язык очень поэтичный и наряду с итальянским очень удобный для пения.
— Вы как-то сказали: русские и итальянцы — самые похожие народы. В чем мы похожи?
— Начнем с самого очевидного — вкусная еда! Долгие застолья с родственниками и друзьями, семейные ценности. Семья — это святое и для русских, и для итальянцев. Вообще говорят, что итальянцы — это веселые русские, а русские — это грустные итальянцы. Между нами, несмотря на то, что вы внешне «северные люди», а мы — «южные», действительно немало сходства. Если итальянец пригласил женщину в ресторан, он заплатит за нее, как и русский мужчина, в отличие от жителей Западной Европы.
— Каждый солдат мечтает стать генералом. А как у музыкантов?
— Чтобы стать генералом, нужны задатки лидера, организатора. С дирижерами то же самое. Главное, дирижер должен обладать двумя вещами: абсолютным слухом или, по крайней мере, очень развитым слухом и абсолютным физическим даром — уметь соединять звуки с движениями, почти как хореограф.
— Среди дирижеров есть профессиональное деление?
— Да, конечно. Сильное деление. К примеру, дирижеры, которые работают с балетом, совсем другие люди, нежели оперные или симфонисты. Оперный и балетный дирижеры ближе друг к другу, а симфонисты очень далеко.
Когда ты дирижируешь балетом, очень часто бывает, что идешь против движения музыки — для того, чтобы танцор выполнил определенные движения. Музыка как бы уходит на второй план, становится не такой важной. А симфонисты ставят музыку на первое место, мы с ней на вы и стараемся максимально делать так, как написали композиторы. В балете это невозможно. Придет балетмейстер и скажет: «Тут четыре такта у танцора — музыкальный темп должен быть в два раза медленней». И ты возмутишься: «Как это возможно, это же Чайковский! Он так написал!» — «Ну, он написал, а мы не успеваем…» Я не люблю такие ситуации, поэтому очень редко дирижирую балетом.
— Вы говорили, что у русских музыкантов есть отличительная черта: как бы ни проходили репетиции, на концерте они соберутся и будут играть лучше. А чем еще отличается русский оркестр?
— Русские музыканты очень преданны. Особенно это касается оркестров, где руководитель стоит у истоков, где он сам выбирал каждого участника коллектива в ручном режиме. Но есть много примеров, когда музыкальный коллектив давно уже существует и ему назначают нового руководителя. И вот если они, как модно сейчас говорить, окажутся на одной волне, то ситуация будет аналогичной. Когда есть взаимное доверие, музыканты идут с тобой и в огонь, и в воду.
— А если говорить об исполнении классической музыки сегодня, какие у нас сильные стороны, а чего не хватает?
— Не ошибусь, если скажу, что Россия сегодня — лидер в мире классики. На Западе интерес к классической музыке остался в прошлом. И это связано со снижением общего уровня образования и культуры. Когда я был ребенком, бабушка вместо сказок рассказывала мне историю Римской империи. Но таких бабушек вокруг было все меньше и меньше, и в результате мы получили в Европе ровно то, что случилось с Римской империей: сначала рассвет, а сегодня закат. А Россия выбрала другой путь, и несмотря на сложные времена мы идем вперед. А чего нам не хватает, так это побольше хороших концертных залов. И здесь они точно не будут пусты.
— С 2012 года вы музыкальный руководитель международного фестиваля «Опера — всем», где оркестры играют на площадях Петербурга под открытым небом. Вы выступали даже во время пандемии. Бывало такое, чтобы из-за непогоды пришлось отменить выступление?
— Только 3 раза за 13 лет. Обычный летний дождь нам не помеха. Вообще, когда ты принимаешь решение исполнять оперу на открытом воздухе, сразу становится понятно, что ты должен идти на какие-то компромиссы. Идеального исполнения, как в оперном театре, добиться просто невозможно. Но это не значит, что я лишу себя возможности выполнять всю палитру разных динамик; я стараюсь по ситуации регулировать игру оркестра — и очень-очень тихо, и громко, и все, что посредине. Когда ты исполняешь оперу на улице, главное, не сдаваться, Компромиссы должны быть исключением. Каждый год на фестивале «Опера — всем» нас слушает минимум 50 тысяч зрителей, и мы должны выступать перед ними так, как выступали бы в оперном театре.
— И, наконец, вопрос, который мы уже 4 года обязательно задаем всем героям этого проекта. Маэстро, в чем вы стали русским за годы жизни и работы в России?
— Здесь проще сказать, в чем я остался итальянцем. Обязательно раз в день в моем меню должна быть паста! Иначе настроение рискует сильно испортиться.
— А русские привычки, приметы?
— Ой, много чего. Допустим, если я что-то забыл и возвращаюсь, то обязательно смотрюсь в зеркало и сам себе улыбаюсь.
«Из России с любовью. Четвертый сезон» — проект журнала «Нация», создаваемый при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. Это истории иностранцев, которые однажды приехали в нашу страну, прониклись русской культурой, просторами, людьми — и в конце концов сами стали немножко русскими.
Расскажите о нашем герое своим друзьям, поделитесь этой историей в своих соцсетях.