Когда я увидел, как жена моего коллеги Вадима, Ольга, которой, на секундочку, 42 года, лихо запрыгнула к нему на колени прямо посреди нашей корпоративной вылазки на базу отдыха и начала что-то страстно шептать ему на ухо, кусая мочку, я чуть не подавился куском шашлыка.
Мы работаем с Вадимом в одном отделе уже лет десять, и я прекрасно помню Ольгу образца пятилетней давности. Это была типичная "учительница начальных классов" в худшем смысле этого стереотипа: вечно поджатые губы, строгий пучок на голове, разговоры только о том, как подорожала гречка. Вадим сам часто жаловался в курилке, что дома у него "филиал монастыря", где интим строго по расписанию — четыре раза в месяц, по субботам, под одеялом и в полной темноте.
А тут передо мной сидела совершенно другая женщина. У нее горели глаза, она смеялась так, что оборачивались люди за соседними беседками, она была в каких-то рваных джинсах и обтягивающей майке, и от нее за километр фонило такой женской энергией и уверенностью, что мне стало даже как-то неловко за свою Иру, которая сидела рядом и пилила меня за то, что я взял слишком жирный кусок свинины.
Почему жены превращаются в удобную бытовую технику
Весь вечер я не мог оторвать от них глаз. Это не была показуха, знаете, когда люди на людях играют в любовь, а дома расходятся по разным комнатам. Нет, там была настоящая искра. Вадим, обычный лысеющий мужик с брюшком, смотрел на нее как кот на сметану, а она отвечала ему таким взглядом, что воздух плавился. Я чувствовал себя полным идиотом. У меня дома все давно превратилось в рутину: "купи хлеба", "забери посылку". Близость стала какой-то обязанностью, как чистка зубов перед сном.
Мы с Ирой вроде и не ругаемся, живем нормально, ипотеку за трешку почти закрыли, машину обновили, сыну репетиторов оплачиваем. Но вот этого электричества нет и в помине. Мы стали партнерами, где каждый четко выполняет свои функции, но никто не получает удовольствия.
Когда девчонки ушли танцевать под какую-то попсу 90-х, а мы остались допивать коньяк, я не выдержал. Подсел к Вадиму, плеснул ему в пластиковый стаканчик и спросил в лоб:
– Вадик, колись. Ты что, жену подменил? Или вы в какую-то секту вступили? Я же помню, ты говорил, что у вас "все сложно", а сейчас вы ведете себя как молодожены в медовый месяц. В чем секрет? Виагра, любовница?
Вадим усмехнулся, покрутил стакан в руке, посмотрел на танцующую Ольгу и сказал вещь, которая меня сначала ступором накрыла.
– Костя, секрет в том, что я просто заткнулся.
– В смысле? – не понял я. – Перестал с ней разговаривать?
– Нет. Я перестал критиковать. Полгода назад понял, что мы катимся в пропасть. Она зажатая, я недовольный. И я решил провести эксперимент, полностью убрал из нашего общения любую критику, особенно в постели и в вопросах ее внешности или желаний. Вообще, ноль. И добавил одну простую игру.
Вадим годами, сам того не замечая, загонял жену в рамки. "Не так сидишь", "что за дурацкое платье", "ты поправилась", "опять ты бревно". Он думал, что "подсказывает", как лучше, а на самом деле методично убивал в жене желание проявляться. Женская раскрепощенность живет только там, где есть абсолютная безопасность. Если она знает, что за любое "не то" движение или слово она получит оценку (даже не словом, а просто кривым взглядом), она закроется в ракушку. Ольга была зажата не потому, что она фригидная, а потому что она боялась быть смешной, нелепой или "грязной" в глазах мужа. Она боялась осуждения самого близкого человека.
Метод "Зеленого света": как разрушить стену стыда
Вадим рассказал мне свою методику. Она звучала до смешного просто, но реализовать ее, как я потом понял, адски сложно.
– Я назвал это "Режим полного одобрения", – рассказывал Вадим, закуривая. – Я договорился с собой, что в течение трех месяцев я буду реагировать на любые ее действия, даже самые глупые или странные, только позитивно. Захотела купить красные туфли, которые ей не идут? Я говорю: "Огонь, бери, тебе идет". Захотела ночью попробовать что-то, что мне кажется странным? Я говорю: "Давай попробуем". Но самое главное — я ввел правило "Пятнадцать минут темноты".
– Чего? – переспросил я.
– Мы договорились, что раз в неделю, в пятницу, мы выключаем везде свет, зашториваем окна наглухо, чтобы ни лучика. И в этой темноте мы можем говорить и делать что угодно, и никто никого не видит. Оля, оказывается, дико комплексовала из-за растяжек на животе после родов и из-за того, что у нее лицо краснеет, когда она возбуждается. В темноте этого не видно.
Вадим признался, что первые разы было дико неловко. Они просто лежали в темноте и молчали, как два дурака. Но потом он начал говорить. Не требовать, а рассказывать, как она ему нравится. Просто хвалить. Без "но" и "если". И постепенно лед тронулся. Она перестала думать, как она выглядит, втянут ли живот, не растрепалась ли прическа.
– Костя, ты не представляешь, что из нее полезло, когда она поняла, что я не буду смеяться и не буду осуждать, – глаза Вадима блестели. – Она такие вещи начала предлагать, о которых я только в фильмах видел. Оказывается, она пятнадцать лет этого хотела, но боялась, что я о ней подумаю. А я всегда хотел того же, но молчал, потому что думал, что она скромница.
Я слушал его и прокручивал в голове свою жизнь. Сколько раз я говорил Ире: "Фу, что это за белье, как у бабушки"? Или: "Давай быстрее, мне завтра рано вставать". Я создал условия, в которых быть раскрепощенной — это риск. Если есть шанс получить негативную оценку, мозг блокирует либидо. Все просто. Вадим создал безопасную зону, где можно быть любой: глупой, развратной, смешной — и тебя все равно примут.
Мой провальный старт и неожиданный поворот
Домой мы возвращались молча. Ира задремала в такси, а я смотрел в окно и думал. Я, здоровый мужик, сорок лет, а не знаю свою жену. В курсе, как она готовит, что любит смотреть турецкие сериалы. Но я понятия не имею, о чем она фантазирует. И знает ли она сама о своих фантазиях, или они давно погребены под слоем бытовухи и страха?
В воскресенье я решил действовать. Я понимал, что если я просто подойду и скажу: "Давай выключим свет и будем развратничать", Ира покрутит пальцем у виска. Нужна была подготовка. Я начал с того, что перестал бухтеть. Утром она разбила мою любимую кружку. Раньше я бы закатил глаза и выдал тираду про "руки-крюки". В этот раз я стиснул зубы, улыбнулся и сказал: "Да и хрен с ней, на счастье". Ира посмотрела на меня с подозрением.
– Ты не заболел? – спросила она, собирая осколки.
– Нет, просто понял, что кружка — это фигня, а твои нервы важнее.
Вечером я предложил ей массаж, без намеков на продолжение. Я помнил слова Вадима: "Сначала нужно вернуть доверие к телу". Ира согласилась неохотно, у нее болела спина после уборки. Я мял ей плечи и молчал. Не комментировал, что у нее мышцы забиты, не давал советов. Просто касался. Через десять минут я почувствовал, как она расслабилась. Ее дыхание стало глубже.
– Ир, – сказал я тихо. – Давай поиграем?
– Во что? – буркнула она в подушку.
– В темноту. Я сейчас выключу все, зашторю окна. Мы просто полежим. Я не буду тебя трогать, если ты не захочешь. Просто полежим и поговорим. О том, чего мы боимся. Или о чем мечтаем.
– Костя, ты перепил вчера с Вадимом? Что за глупости?
– Пожалуйста, просто попробуем. Десять минут.
Я выключил свет. Комната погрузилась в полную черноту, только часы светились зелеными цифрами. Мы лежали рядом, не касаясь друг друга. Было слышно, как гудят машины на улице. Было дико неловко. Я чувствовал себя идиотом.
– Ну и о чем говорить? – голос Иры был напряженным.
– Я понял, что я тебя заклевал, Ир, – сказал я честно. – Вечно чем-то недоволен. То ты не так готовишь, то не так смотришь. Я хочу извиниться.
Она молчала минуту. Потом я услышал странный звук. Она плакала. Тихо так, всхлипывая. Я потянулся в темноте, нашел ее руку. Она сжала мою ладонь так сильно, что мне стало больно.
– Я думала, ты меня разлюбил, – прошептала она. – Я же вижу, как ты смотришь на молодых девок. А я старая, толстая.
Слова, которые при свете дня застревали в горле, выходили сами собой. Мы проговорили два часа. Она рассказала мне, что стесняется своего шрама от кесарева, что она всегда хотела попробовать... в общем, то, что я считал, ей точно не понравится.
Прошел месяц. Я не скажу, что мы стали как Вадим с Ольгой. Нет, чудес не бывает, столько привычек не перечеркнешь за пару недель. Но лед тронулся. Я учусь закрывать рот, когда хочется съязвить. И знаете, Ира меняется. Она купила себе новое белье сама. Не бежевое хлопковое, а кружевное, темно-синее. Она стала чаще улыбаться. Вчера она сама, первая, подошла ко мне, когда я смотрел хоккей, выключила телевизор и повела меня в спальню, без слов.
Оказывается, чтобы женщина раскрылась, ей не нужны дорогие курорты или бриллианты (хотя они не помешают). Ей нужно ощущение, что она в безопасности, что ее тело — это не объект для критики, а источник радости. Вадим был прав. Метод простой: убери страх, и природа сама все сделает. Только вот убрать свою гордыню и перестать быть "главным критиком" — это работа посложнее.
Конечно, кто-то скажет, что это игра в одни ворота, да и делать такой первый шаг не "по-мужски". Но когда терять нечего, почему бы и не попробовать?
А вы готовы были бы признать, что сами загнали своего партнера в комплексы, и начать все с чистого листа, или проще искать "огонек" на стороне?