Почему на «Мосфильме» принято болеть за «Спартак»? Какая самая нелепая ситуация произошла на съемочной площадке у Карена Шахназарова? Почему кинематограф не может предсказать будущее, а искусственный интеллект — сам научиться снимать фильмы? Не пропусти новый выпуск проекта «12 вопросов» с Кареном Шахназаровым.
Искусственный интеллект представляет угрозу для кинематографа?
Может быть. Как-то раньше я думал, что нет, а сейчас смотрю, как развиваются события, и думаю, что может. Я хорошо помню, еще в 80-е годы проходили матчи чемпионов мира по шахматам с машинами. Ну, они, чемпионы, были действительно лучшие из лучших, и тогда они однозначно выигрывали у машин. Я хорошо помню все комментарии — и их комментарии, и комментарии крупных учёных. Они говорили: «Невозможно создать машину, которая выиграет у человека в шахматы». Но сейчас-то выигрывают! Всё! Перекладываю всё это на ситуацию с искусственным интеллектом и думаю: «А чёрт, может, действительно».
В Америке это факт: драматурги выступали, там были забастовки. Он (ИИ — прим. ред.) пишет, реально пишет, и кино может снимет! И я видел, как актёров генерирует, — это удивительно похоже, просто удивительно. Это так выглядит, что ты не можешь отличить. Я так понимаю, что этот процесс только начался. Может, искусственный интеллект когда-нибудь скажет: «Ну и всё, хватит вам, теперь мы будем руководить этим миром». Кто знает…
Блюр на сценах курения в кино — это глупость?
На мой взгляд, полнейшая глупость. Ну, хорошо, если вы хотите бороться с курением и хотите, чтобы в кино его не было, — примите какой-то закон, чтобы не снимали. Кстати, это было в советское время, в 70-е, что ли, годы. Это, наверное, не закон был, а просто приказ по «Госкино» тогда, что нельзя курить в картинах. Ну, и мы снимали без курения, ничего, обошлись. Но если уж это снято, какой же смысл всё это размывать? Тем более это выглядит совершенно бессмысленно. Пол-лица не видно. А потом, почему вы тогда не размываете, например, сцену, где запорожские казаки пишут письмо турецкому султану, и там, я помню, стоят люди с трубками? Тогда и там их размывайте — какая-то нелепость.
Что приобрёл российский кинорынок с уходом американских фильмов из отечественного проката?
Куда они ушли-то? Никуда не ушли, и полно их, так что я бы так не радовался раньше времени. Во-первых, американское кино сегодня — это же не только мейджоры, то есть большие студии. Американское кино — это гигантская индустрия. Ну, вообще, я считаю, что свой рынок надо охранять. Китайцы, индийцы очень жёстко охраняют свои кинорынки. Больше, по-моему, 20−25 иностранных картин на китайский рынок не проходит. Вот у них там цензура есть, и в Индии очень жёстко всё. Я считаю, что надо вводить какие-то ограничения, пошлины. Как-то охранять свой рынок надо.
Почему современное российское кино хуже советского?
Во-первых, с одной стороны, мне, конечно, лестно (ведь я сам советский режиссёр), что про советское кино такие хорошие слова говорят. Но надо реальность понимать: от советского кино осталось 200−250 фильмов. Вот их люди помнят, смотрят и любят. Но в советское время, конечно, были сняты тысячи картин, и не всё советское кино было идеальным. Мягко говоря, конечно, было много и проходных картин, да и откровенно плохих. Это не в упрёк советскому кино — вообще по-настоящему хорошую картину сделать сложно, тем более чтобы она популярной стала, попала в сердца зрителей. Но, с другой стороны, можно сказать, что у советского кино было главное: был свой стиль.
А вообще искусство, на мой взгляд, это и есть наличие стиля. То есть что-то такое своеобразное, свойственное, присущее именно советскому кинематографу. Оно работает до сих пор, и, опять же, у нас есть YouTube, мы видим, как иностранцы смотрят советское кино, и им очень нравится. Я думаю, что это наличие своего стиля соответствует искусству, когда оно появляется в обществе с какой-то своей значимой общественно-политической идеей.
У Российской империи кино не было, но вот литература была — и это тоже свой стиль. В Российской империи была своя идеология, у Советского Союза была идеология — построение справедливого мира. Это сильная идея, и, как правило, сильная идея рождает мощные художественные произведения.
Между прочим, даже антагонисты становятся частью этой идеи. Например, Михаил Афанасьевич Булгаков не очень любил советскую идею, это видно, но он был тоже советским писателем и был огромного масштаба. То есть такая идея рождает столкновение художественных смыслов, и возникает искусство, которое несёт в себе главное — свой самобытный стиль.
В современной России, на мой взгляд, не сформулирована эта идея. А искусство — это производное от той жизни, от общества, от тех идей, которые есть в обществе. Есть хорошие картины, есть достойные, но всё-таки сказать, что российское кино обладает своим самобытным стилем, нельзя. Я так объясняю для себя. Уж не знаю, согласитесь вы со мной или нет.
Что вы можете ответить тем, кто называл технику «Мосфильма», отправленную на СВО, реквизитом?
Это вообще военная техника, которая хранилась у нас и использовалась для съёмок. Мне недавно Владимир Соловьёв рассказал, что он попал в какой-то полк, где 10 наших танков как раз работают, и они просили поблагодарить. Кстати, все целы… Я не думаю, что надо вступать в эту полемику. Мы сделали то, что сделали. И, собственно, бывают случаи, когда не надо вообще ничего отвечать. Вот у меня принцип, который я для себя заимствовал у нашего божественного Пушкина: никогда не надо отвечать критикам. Никогда. Ты придаешь им больше значения, если отвечаешь.
Нацизм можно искоренить?
Нацизм, конечно, ужасная идея, но она довольно живучая. Можно убрать и внешние признаки, но всё равно он где-то будет продолжать жить, к сожалению. Но дьявол-то всегда свой путь находит. И это вечная борьба; невозможно же полностью победить зло. Это такой очень сложный метафизический момент.
Я думаю, что украинский национализм до конца никогда не победить, это очень живучее явление. Его же, вроде бы, после войны победили, но, как выяснилось, он жил все эти годы. Как только появилась возможность, он снова возник. Поэтому да, это такой сложный вопрос, но это не значит, что с ним не надо бороться.
Какой может быть национальная идея современной России?
Идея, конечно, не рождается по приказу, она кристаллизуется, складывается. Я могу сказать, что такая страна, как Россия, не может существовать без какой-то такой сверхидеи, универсальной, кстати. Универсальной, то есть привлекательной не только для россиян, но и для других народов, потому что такая идея была. Она была и в Российской империи. После падения Византии Российская империя стала наследником, скажем так, правильного христианства, потому что православие — это правильный путь. Мы стали единственной страной, которая обладала знанием правильного христианства. Идея универсальная, ведь любой мог стать православным. Вот эта идея придавала нашей стране некую особость. Потом была советская идея. По-моему, предыдущая идея уже не очень работала для такой страны: у нас появилось очень много мусульман, и она превратилась в советскую идею.
Советская идея тоже подразумевала некую особость. Мы были единственной нацией, единственной страной, которая знала путь для построения справедливого мира, и это привлекало очень многих. Советская идея была очень популярна во всём мире, и, опять же, она была не просто узконациональной, а универсальной. Вот такой универсальной идеи после 1991 года у нас нет сейчас. У нас идея русского мира, безусловно, очень хорошая и привлекательная, но она, на мой взгляд, несколько узковата для такой страны, как Россия. Она не универсальная, но такая идея нужна, чтобы сохранить огромную страну.
Как вам удалось сделать героя фильма «Курьер» символом времени?
Когда я снимал «Курьера», у меня в мыслях этого не было… То есть я хотел сделать картину, которая, понятно, будет воспринята зрителями, но я не думал создавать образ «героя нашего времени». Я думаю, что и у Лермонтова, когда он писал про Печорина, не было в голове таких мыслей. Это невозможно как-то запрограммировать, это народ, как говорится, решает. Это решают не авторы. Народ вдруг в какой-то момент видит в персонаже человека, который близок ему, который отражает его мысли, мировоззрение. Вот он и становится носителем того, что называется «герой времени».
Расскажете нам веселую историю со съемок?
Съемки — это всегда приключения. Был у меня фильм такой, «Цареубийца», я снимал его во Владимире. И у меня лошадь понесла с телегой. Мы стояли с оператором у камеры, а камера была посередине улицы. И вдруг несётся на нас эта телега с этой лошадью. Короче, как-то мы прижались, и камеру ещё успели выхватить. Лошадь с телегой, совершенно обезумевшая, промчалась, ушла туда, и я слышу какой-то «бах», и думаю: «Ну, вообще…». А это хоть и старый Владимир, но центр города. И я знаю, что эта улица выходила на центральную улицу города, и думаю, что сейчас лошадь с телегой наделает дел. Приходят к нам четыре гражданина, как сейчас говорят, кавказской национальности, и говорят: «Ваша лошадь нам машину разбила». То есть когда она туда повернула, там стоял какой-то «Жигулёнок» новенький, и телега разбила вдребезги эту машину. Сами ребята не пострадали, но самое смешное, что у нас на площадке милиционер был. Он говорит: «Хорошо, ребят, давайте проверим вашу тачку». Начал проверять документы, выяснилось, что машина в угоне. Этих ребят ещё и забрали. Не знаю, может, они не угоняли, а купили, но в результате из-за этой лошади они потеряли машину. Но самое потрясающее, что эта лошадь продолжила с телегой своё движение, выскочила на центральную улицу города Владимира, а там народ, дети. И в этот момент как раз к этому перекрёстку подошёл парень. Лошадь была из кавалерийского полка, а он служил в этом полку, работал именно с этой лошадью, и он только-только демобилизовался. Естественно, когда она выскочила, он её узнал и сумел остановить. Ну вот вам кино, такое просто не придумаешь.
Сотрудники «Мосфильма» суеверные?
Ну, например, если вы сценарий роняете или кладёте на мягкое, например, на диван, то надо сценарий положить на пол и обязательно сесть на него, иначе не будет кино. Когда начинаешь снимать первый кадр, режиссер должен разбить тарелку о штатив камеры, что сегодня сделать сложнее, чем раньше, потому что сегодня штативы пластиковые, и не так легко разбить. Тогда были штативы деревянные, с металлом. Нельзя свистеть на площадке, нельзя грызть семечки. У меня была такая картина — «Американская дочь», я снимал в Америке, в Сан-Франциско, весь фильм. И у меня группа была в основном американская. У них, оказывается, в американском кино нет таких вещей. Они с таким восторгом говорят: «Что вы делаете?». Я говорю: «Да, надо разбить тарелку». Или там сценарий, говорю: «Ну как ты уронил сценарий? Сядь на него!»
Раньше ещё на «Мосфильме» была традиция за «Спартак» болеть. Сейчас уже, по-моему, нет. А тогда было так: весь «Мосфильм» должен был болеть за «Спартак». Кто болел за «Динамо», у тех проблемы.
Вы верите в провидческую силу кино?
Нет. Я думаю, что большие художники бывает, проникают во что-то. В целом, тут великий драматург — Всевышний, который творит эту историю. Он её так творит, что мы никогда не можем понять, куда это движется. Жизнь может меняться по щелчку пальцев, вот это точно. И просто за последние шесть лет вы сами можете проследить: раз — COVID-19, и все изменилось. Раз — СВО, и все изменилось. Невозможно было это предвидеть. На самом деле, это абсолютно неожиданно. Это внушает надежду, хотя не всегда это приводит к хорошему результату. Как в хорошую сторону, так и в плохую, это бывает.
Что для вас значит 80-летие Победы в Великой Отечественной войне?
Ну, такой схватки со злом не было в истории человечества. В истории человечества, конечно, было много крови и войн, но такого масштаба никогда не было. В невероятно невыгодных для нас условиях, на самом деле. Вообще-то против Советского Союза действительно воевала вся Европа с её огромной мощью — экономической, демографической. Не надо забывать, что Япония официально не воевала, но миллионную армию держала, в результате сорок советских дивизий были вынуждены стоять на Дальнем Востоке. И, кстати, Турция... там тоже вынуждены были... Тяжелейшая битва была, и то, что наш народ с этим справился, — невероятное достижение. Поэтому тем, кто говорит, что мы живем прошлым, я на это отвечаю: «Слушайте, чтобы прошлым жить, надо прошлое иметь, не у всех такое прошлое». И это колоссальная память, и колоссальная внутренняя энергия от этого идет до сих пор. Ну и, конечно, личное: у меня папа покойный воевал, два года провел на фронте, командовал разведкой в артиллерийской бригаде, на передовой был, два ордена имел. Для меня это, конечно, память о папе. Практически все мои родственники были фронтовиками. Для меня это очень важная дата — 80 лет.