Обратившись к своим заметкам, я нахожу среди них дело, не связанное с уголовным преступлением, но, быть может, одно из самых необычных в карьере моего друга. Оно не было предано огласке, ибо предметом его стал не внешний злодей, а враг внутренний. Началось всё в один из тех хмурых ноябрьских вечеров, когда жёлтый туман, словно живое существо, прижималось к окнам нашей квартиры на Бейкер-стрит.
Холмс, погружённый в свои химические опыты, казался мне особенно мрачным и отстранённым. Я же, устроившись в кресле у камина, тщетно пытался сосредоточиться на чтении медицинского журнала. Вдруг, не поднимая головы от реторты, мой друг произнёс резким, отрывистым тоном:
— Ватсон, вы сегодня трижды поправляли галстук, четырежды вздыхали, встав со стула, и ваша привычная энергичная походка от кресла к книжной полке была лишена всякой определённости. Вам скучно? Или, быть может, вы разочарованы?
Я изумлённо взглянул на него.
— Как вы…?
— Элементарное наблюдение, — отрезал он. — Но это не главное. Главное — вы сами пришли ко мне с делом, но не решаетесь его изложить. Вы — ваш собственный клиент. И клиент этот терзаем сомнениями, которые я, с вашего позволения, назову «феноменом внутреннего самозванца».
Я был поражён. Он, словно сняв повязку с моих глаз, указал на то, что я тщательно скрывал даже от самого себя.
— В чём же проявляется этот феномен? — спросил я, признавая его правоту.
Холмс отложил пипетку и, сложив кончики пальцев, устремил на меня пронзительный взгляд.
— Рассмотрим факты. Вы — опытный военный врач, человек, чья храбрость и преданность долгу не вызывают сомнений. Вы ведёте летопись наших расследований, и ваши записи, несмотря на некоторую склонность к мелодраме, точны. И всё же, — здесь он сделал паузу для эффекта, — вы периодически задаётесь вопросом: «Достоин ли я? Не является ли моя роль здесь, рядом с вами, ролью простого регистратора, случайно оказавшегося рядом с гением?» Это и есть ваш внутренний самозванец. Он шепчет вам на ухо сомнения, заставляя поправлять галстук, как будто его аккуратность может подтвердить вашу профессиональную состоятельность.
— Но… на чём основано это умозаключение? — воскликнул я.
— На цепи мелочей. Ваше сегодняшнее упоминание в разговоре о случае в Афганистане было сказано с нехарактерной для вас оговоркой: «если мои скромные наблюдения имеют ценность». Вы получили письмо от издателя с одобрением ваших мемуаров, но положили его в ящик стола с видом человека, который боится, что его разоблачат. Вы смотрите на свои записи не как автор, а как критик, готовый найти изъян. Это классические симптомы.
Я молчал, полностью разоблачённый.
— Как же с ним бороться, Холмс?
— Не бороться, — возразил он, снова обращаясь к своим колбам. — Наблюдать. Идентифицировать, как любого другого злоумышленника. Как только вы поймёте его почерк — эти приступы необоснованной скромности, эту привычку сравнивать свои обычные человеческие достоинства с узкой гениальностью, — он потеряет над вами власть.
Ваша ценность, мой дорогой Ватсон, не в том, чтобы быть мною, а в том, чтобы быть собой. Вы — мой камертон здравого смысла и моя связь с миром обычных чувств. Без этого любой дедуктивный метод повис бы в воздухе, лишённый почвы.
Он сказал это без тени снисхождения, с той искренней прямотой, которая была ему свойственна. И в тот вечер, когда туман за окном сгустился до непроглядной тьмы, в нашей гостиной стало светлее. Холмс, при всей его холодной логике, раскрыл не просто моего личного «самозванца», но и дал ключ к расследованию самых коварных дел — тех, что вершится в тишине человеческой души
P.S. Современные последователи метода могут продолжить это расследование, воспользовавшись специальным Конструктором Состояний или запросив допуск в Оперативный Штаб №7.