Мы часто представляем русских классиков сквозь призму их великих текстов: за столом, при свечах, с пером в руке. Вечными затворниками, чей единственный мир заключен между обложками книг. Но что, если отложить в сторону тома с романами и заглянуть в их обычные, «непарадные» дни? Оказывается, за строками о «диалектике души» и «сверхчеловеке» кипела жизнь, полная самых земных и порой неожиданных страстей.
Давайте совершим необычную экскурсию в приватный мир русских литераторов. Увидим, как их повседневные страсти становились частью культурного мифа, а иногда — и секретным ключом к пониманию их бессмертных произведений.
Помимо стихов, что лились из-под его пера, Владимир Маяковский оставил след и в кинематографе, этой "фабрике грёз", создавая канву для будущих кинолент.
Поэт писал сценарии для зарождающегося в России кинематографа.
Но писать сценарии показалось Маяковскому лишь началом, и он, дерзнув взлететь выше, сам предстал перед камерой в нескольких фильмах. Бесчисленные почитатели его таланта получили шанс увидеть поэта в новой ипостаси, узреть "человека-оркестра", играющего новую роль на сцене жизни.
Михаил Булгаков имел необычное хобби: он бережно хранил в особом альбоме вырезки из газет и журналов, содержащие критические отзывы о его произведениях, особенно о драматических. Согласно подсчетам самого Булгакова, среди рецензий, появившихся в печати в период с 1920-х по 1930-е годы, лишь три были положительными, а целых 298 носили враждебный и ругательный характер.
Так сформировалось своеобразное собрание резкой критики.
Любовь Белозерская, вторая супруга писателя, вспоминала об этой странной привычке: «Помню, как рос и пух альбом с разгромными статьями, и как постепенно слабела невозмутимость М.А. относительно этой критики. Параллельно истощалась и нервная система писателя: он становился все более вспыльчивым, мнительным, страдал от бессонницы, у него появились непроизвольные движения головой и плечом».
Главным упреком в адрес драматурга было то, что его обвиняли в стремлении к идеализации или оправданию представителей белого движения. В 1929 году такие пьесы Булгакова, как «Бег», «Зойкина квартира», «Багровый остров» и «Дни Турбиных», попали под запрет и были исключены из театрального репертуара.
Корней Иванович Чуковский, о, как много он значил для тех, кто искал его поддержки… Всю свою жизнь, словно добрый волшебник, он использовал свою славу, лучезарное обаяние и артистический талант, чтобы протянуть руку помощи нуждающимся.
Он стоял горой за невинно осужденных и брошенных в тюрьмы, разделял боль осиротевших семей, неустанно обивал пороги, выбивая пенсии, уютные квартиры, места в больницах, отправлял скромные денежные переводы, помогал юным дарованиям проложить себе дорогу в литературе и увидеть свои произведения напечатанными, если они того заслуживали.
В те смутные, голодные, ледяные и заразные годы Петрограда 1920-го, он, словно луч света, организовывал чтения лекций, горел идеей создания «Дома искусств», где писатели могли бы жить вместе, как одна большая семья, добывал скудные пайки и столь необходимые средства к существованию… Ах, какое это было время…
Чуковский, не страшась угроз властей предержащих, отважно защищал опального Зощенко от несправедливой критики, позднее самоотверженно участвовал в спасении осужденного Бродского, приглашал к себе в Переделкино Солженицына, чей талант был временно забыт… Как жаль, что такие люди, как Корней Иванович, редко встречаются в наше время.
«Гениальный дачник» – именно такими словами Корнелий Зелинский отзывался о Борисе Пастернаке.
Дни его проходили в создании литературных шедевров, а с наступлением вечера начиналось иное творчество – на грядках.
Пастернак, выросший в городе, с упоением предавался труду на земле: копал, сажал, заботливо пропалывал. И земля щедро вознаграждала его – урожай был так обилен, что хватало на всех друзей и знакомых. Все соседи шептались о невиданном изобилии с его огорода, словно это было колдовство.
Даже в суровую зиму 1941 года, когда семья покинула Переделкино, спасаясь от войны, Пастернак остался верен своему саду. Голодное время он пережил благодаря картошке, собственноручно выращенной на своей земле. Кажется, до сих пор чувствуется запах той картошки, аромат дыма из печи, и горит свет одинокого окна в зимней ночи, свет дарящий надежду, как когда-то дарил его стихам Пастернака.
Великий русский писатель, Антон Чехов, питал слабость к необычным фамилиям и увлечённо их собирал.
Эти экстравагантные имена впоследствии находили отражение в его литературных трудах, становясь частью его неповторимого стиля. Чеховское собрание забавных и примечательных фамилий поистине завораживает.
В его коллекции можно встретить такие экземпляры, как Проптер, Розалия Осиповна Аромат, "юный ученик Трахтенбауэр", Рыцеборский, Свинчутка, Зевуля, Верстак, Римша-Пилсудский и множество других колоритных персонажей, увековеченных благодаря страсти писателя к редким фамилиям.
Вот такие они увлечённые, наши шедевральные классики. И это лишь часть интересного, что мы знаем о них. Продолжим?
На связи «Книжный переулок, 24/7»
За лайк и подписку на канал – обнимаем.