В тот самый момент, когда Достоевскому казалось, что он коснулся дна и дошел до предела унижений и горя, в его жизни стал намечаться поворот к лучшему. Черная серия неудач завершалась, и впереди обозначились просветы.
Барон Врангель передал генерал-адъютанту Э. И. Тотлебену письмо Достоевского с просьбой поручиться за него у государя за то, что он будет хорошим гражданином. Тотлебен, приняв живое участие в судьбе писателя, направил его просьбу в Штаб генерал-инспектора по инженерной части, Великого князя Николая Николаевича.
23-го мая 1856 года начато дело на основании следующего ходатайства:
«К высокоторжественному дню коронации государя императора испрашивается милость: унтер-офицера Федора Достоевского произвести в прапорщики и дозволить ему литературные занятия с правом печатания, на узаконенных основаниях».
К ходатайству приложено письмо Достоевского Тотлебену, на котором имеется карандашная резолюция:
«Его величество приказать изволил написать представление в форме записки к г-ну военному министру, просить ходатайства о производстве Федора Достоевского в прапорщики в один из полков 2-й армии. Если лее это признано будет неудобным, то с чином 14-го класса уволить его для определения к статским делам; в обоих случаях дозволить ему литературные занятия с правом печатания на узаконенных основаниях».
29-го мая 1856 года была составлена «записка» на имя военного министра Н.О. Сухозавета (2-го):
«В звании отставного полевого инженер-поручика Федор Достоевский по высочайшей конфирнации в 19-й день декабря 1849 г., последовавшей на докладе генерал-аудитора по военно-судному делу, произведенному по полевым уголовным законам над злоумышленниками против правительства, лишен всех прав состояния и отослан в каторжную работу в крепости на 4 года, с тем, чтобы по окончании этого срока был определен на службу рядовым за принятие участия в преступных замыслах, распространение письма литератора Белинского, наполненного дерзкими выражениями против православной церкви и верховной власти и покушение вместе с прочими к распространению сочинения против правительства посредством домашней литографии. В декабре 1853 г., за окончанием 4-х летнего нахождения в каторжной работе, согласно вышеупомянутой конфирмации Достоевский определен на службу рядовым в один из Сибирских линейных батальонов и впоследствии произведен в унтер-офицеры. Ныне дошло до сведения моего, что унтер-офицер Достоевский чистосердечно раскаялся в своем преступлении и совершенно переменил образ прежних мыслей в отношении к правительству.
Принимая во внимание молодые лета и неопытность Достоевского семь лет тому назад, которые допустили его увлечения сумасбродными идеями, отличные отзывы об нем всех прежних его сослуживцев и товарищей, свидетельствующих о его способностях, и в особенности к литературным трудам, и хорошей нравственности, а также и продолжительное время, проведенное им в каторжных работах, я не сомневаюсь в искренности его раскаяния и потому, желая дать ему случай загладить свою вину и приносить пользу обществу, против которого он погрешил, имею честь покорнейше просить ваше высокопревосходительство исходатайствовать всемилостивейшее соизволение государя-императора о производстве Достоевского в прапорщики».
10-го июня военный министр Н.О.Сухозавет (2- й) сообщил Штабу генерал-инспектора по инженерной части решение на просьбу:
«По докладу государю императору отношения вашего <...> от 29-го прошедшего мая, его величество изволил отозваться, что если унтер-офицер Сибирского линейного N 7-ого батальона Достоевский по настоящему его поведению признается заслуживающим монаршего милосердия, то о производстве его в прапорщики или об увольнении от службы с чином 14-го класса, должно быть сделано представление по команде, а по воспоследовании на это разрешение, следует учредить над ним секретное наблюдение, впредь до совершенного удостоверения в благонадежности этого человека, после чего можно будет войти с особым представлением о дозволении ему печатать свои литературные труды».
2-го июня на имя военного министра Н.О.Сухозавета из Омска от Г Х . Гасфорта по просьбе Достоевского поступает его стихотворение «На коронацию и заключение мира» с просьбой «повергнуть оное на высочайшее государя императора воззрение и, если признается возможным, исходатайствовать высочайшее соизволение на напечатание оного в одном из петербургских периодических изданий».
Эпоха новая пред нами.
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очам...
Благослови, господь, царя!
Идет наш царь на подвиг трудный
Стезей тернистой и крутой;
На труд упорный, отдых скудный,
На подвиг доблести святой,
Как тот гигант самодержавный,
Что жил в работе и трудах,
И, сын царей, великий, славный,
Носил мозоли на руках!
...................................................
На полях просьбы помета: «Принять к сведению. 27 июня 1856 г. Генерал от артиллерии Сухозавет».
В манифесте, обнародованном в день коронации Александра II 26-го августа 1856 года, было объявлено прощение бывшим петрашевцам. Им возвращались права дворянства и разрешалось жить в любых городах России за исключением двух столиц.
1-го октября 1856 года был отдан приказ о производстве Достоевского в прапорщики, а в ноябре состоялось производство его в прапорщики — первый офицерский чин. Это означало, что он вновь возвращается в тот самый привилегированный класс, вне которого в России было так трудно жить. Кроме того, усилились надежды на его помилование — а значит и на возвращение в Россию.
Под влиянием этих обстоятельств или по изменчивости характера Марья Димитриевна заметно охладела к Вергунову. Вопрос о браке с ним как-то сам собой исчез, и она написала Достоевскому, что он «материально невозможен».
Когда опять представилась возможность поездки в Барнаул, на этот раз в лучших условиях, потому что он был уже офицером, он помчался в Кузнецк, но теперь остался там не два, а пять дней. Его ждал прием, сильно отличавшийся от того, какой был ему оказан пять месяцев тому назад. Марья Димитриевна заявила, что разуверилась в новой привязанности и никого, кроме Достоевского, по-настоящему не любит. Перед отъездом он получил ее формальное согласие выйти за него замуж в самом ближайшем будущем. Судьба наконец улыбнулась Федору Михайловичу.
В письме к Врангелю от 21-го декабря 1856 года Достоевский сообщает:
«Если не помешает одно обстоятельство, то я, до масленицы, женюсь,— вы знаете, на ком. Она же любит меня до сих пор <...> Она сама сказала мне: "да". То, что я писал вам об ней летом, слишком мало имело влияния на ее привязанность ко мне. Она меня любит. Это я знаю наверно. Я знал это и тогда, когда писал вам летом письмо мое. Она скоро разуверилась в своей новой привязанности. Еще летом, по письмам ее, я знал это. Мне было все открыто. Она никогда не имела тайн от меня. О! если б вы знали, что такое эта женщина!
Я Вам пишу наверно, что я женюсь, между прочим <...>»
На следующий день Достоевский сообщает также своей сестре, Варваре Михайловне (в замужестве Карениной), о предстоящей женитьбе:
«Я давно уже люблю эту женщину до безумия, больше жизни моей. Если б ты знала ее, этого ангела, то не удивилась-бы. В ней столько превосходных, прекрасных качеств. Умна, мила, образована как редко бывают образованы женщины, с характером кротким, понимающая свои обязанности, религиозная. <...>
Теперь, когда она свободна, (по смерти мужа уже прошло 1 1/2 года) и когда я был произведен в офицеры, первым делом моим было предложить ей выйти за меня замуж. Она знает меня, любит меня и уважает. С тех пор как мы расстались мы переписывались каждую почту. – Она согласилась и отвечала мне да. И если не случится одного обстоятельства, (о котором не пишу, долго рассказывать) которое может если не расстроить, то отдалить дело на долго) – то свадьба наша будет уже сделана до 15 февраля, т. е. до масляницы. Друг мой, милая сестра! Не возражай, не тоскуй, не заботься обо мне. Я ничего не мог лучше сделать. Она вполне мне пара.»