— Мам, ты совесть имей… За папой ухаживать — твоя прямая обязанность! Почему с ним сидит посторонняя женщина, пока ты по магазинам, бассейнам и спортзалам мотаешься? Никогда бы не подумала, что ты настолько… Безответственная!
***
Елена затянула шнурки на кроссовках. Туго. Так, чтобы нога чувствовала опору. Ей нравилось это ощущение: собранность, готовность к движению. В пятьдесят два года она чувствовала себя лучше, чем в тридцать. Йога по вторникам, бассейн по четвергам, правильное питание и никаких уступок лени.
Чего нельзя было сказать о том, кто лежал сейчас в дальней комнате.
Из спальни донесся шаркающий звук, потом — тихий, но настойчивый кашель. Елена замерла. Рука, потянувшаяся к ключам от машины, зависла в воздухе.
— Галина Дмитриевна! — позвала она, стараясь, чтобы голос не звучал слишком резко. — Вы там справляетесь?
Дверь спальни приоткрылась. Выглянула сиделка — женщина крупная, с добрым, но усталым лицом.
— Да идите, Леночка, идите, — махнула она рукой. — Мы тут с Виктором Петровичем сейчас кашу доедим. Он молодцом сегодня, только вот глотать ленится.
Елена кивнула, но чувство вины, липкое и холодное, уже привычно кольнуло где-то под ребрами. Она выдохнула, расправила плечи и вышла на лестничную площадку.
На улице было свежо. Осенний ветер гонял по асфальту сухие листья. Елена села в машину, но заводить двигатель не спешила. Она смотрела на свое отражение в зеркале заднего вида. Ухоженное лицо, минимум морщин, живой взгляд. Она вложила в это столько сил. И теперь все вокруг считали, что она обязана положить этот результат на алтарь чужой глупости.
Телефон в сумке звякнул. Сообщение от дочери, Кати.
«Мам, мы с Димкой приедем в выходные. Надо поговорить. Серьезно».
Елена горько усмехнулась. «Серьезно». Она знала, о чем будет разговор. О том, какая она черствая. О том, как можно нанимать чужую тетку ухаживать за родным отцом, пока сама бегаешь на пилатес.
***
Виктор всегда был большим. Большим, шумным и упрямым.
— Ленка, не зуди! — отмахивался он всякий раз, когда она пыталась подсунуть ему салат вместо жареной свинины. — Мужик должен есть мясо! А трава эта твоя — для козликов.
Это было лет пять назад. Они тогда сидели на даче. Вечер был чудесный, сверчки трещали, как сумасшедшие. Виктор достал из холодильника запотевшую бутылку «беленькой».
— Вить, ну давление же, — тихо сказала тогда Елена, ставя перед ним чашку с зеленым чаем. — Врач что сказал? Сосуды ни к черту. Тебя же это когда-нибудь укокошит.
Виктор расхохотался, наливая себе стопку.
— Меня? Да я тебя переживу! Здоров как бык. А врачи эти твои — жулики, им лишь бы таблетки впарить.
Он закурил, выпуская густые клубы дыма прямо ей в лицо. Елена поморщилась и отошла. Спорить было бесполезно. Она боролась десять лет. Подсовывала статьи, записывала к кардиологам (на приемы он просто не являлся), готовила диетическое, которое потом скармливалось собаке, пока Виктор жарил себе яичницу с беконом.
— Жизнь одна, Ленка! — любил повторять он, опрокидывая очередную кружку «пенного» перед телевизором. — Хочу прожить её в кайф, а не жевать сельдерей.
«Ну вот, — подумала Елена, выруливая со двора. — Прожил. В кайф. А разгребать теперь кому?»
***
В спортзале было немноголюдно. Елена встала на дорожку, выставила наклон и пошла в гору. Ритмичный шаг помогал думать.
Ситуация была патовая. Инсульт накрыл Виктора три месяца назад. Резко, как выключатель щелкнули. Раз — и здоровый мужик превратился в «овощ». Врачи качали головами: «Мы предупреждали. Закупорка сосудов, организм изношен, никотин, лишний вес…»
Первые недели Елена честно пыталась сама. Мыла, кормила с ложечки, меняла памперсы. Спина начала отваливаться на третий день. Виктор весил под сто килограммов, даже похудевший после больницы. Она — шестьдесят. Поднять его, чтобы перестелить белье, было равносильно подвигу Геракла.
Но хуже всего была не физическая тяжесть. Хуже была злость.
Она смотрела на мужа, пускающего слюну в подушку, и вместо жалости чувствовала глухое раздражение. Она ведь говорила. Тысячу раз говорила. Умоляла. Плакала. А он смеялся. Он выбрал этот путь. Почему же теперь она должна идти по этому пути вместе с ним, отказавшись от своего?
Когда она наняла Галину Дмитриевну, дети взбунтовались.
— Мам, ты что, сдаешь отца в утиль? — кричал в трубку Дима, старший. Он жил в Питере, работал айтишником и приезжал раз в полгода. — Какой чужой человек в доме? Это же папа!
— Приезжай и ухаживай, — спокойно ответила тогда Елена.
— У меня работа! Проекты! Ипотека!
— А у меня — жизнь, — отрезала она.
И вот теперь они едут. «Серьезно разговаривать». Суд присяжных, блин.
***
Вечером в пятницу атмосфера в квартире была натянутой, как струна на гитаре, которую перекрутили. Дима и Катя сидели на кухне. Елена заваривала чай. Галина Дмитриевна, почуяв неладное, тактично скрылась в комнате больного, прикрыв дверь.
— Чай с мятой, — Елена поставила чашки на стол. — Успокаивает.
Катя, вся такая дерганая, с модным каре, нервно крутила в руках телефон.
— Мам, давай без этих твоих штучек, — начала она. — Мы с Димой обсудили всё. Это неправильно.
— Что именно? — Елена села напротив, сложив руки на груди.
— То, что с папой сидит какая-то тетка, — вступил Дима. Он выглядел усталым, под глазами круги. — Ты же жена. В горе и в радости, помнишь?
— Помню, — кивнула Елена. — А еще помню, как просила отца бросить курить. Как просила не пить «беленькую» каждый выходной до поросячьего визга. Как умоляла сходить к врачу, когда он задыхался, поднимаясь на третий этаж. Вы это помните?
Дети переглянулись.
— Ну, это другое, — неуверенно протянула Катя. — Мало ли кто как живет. Он же не знал, что так будет.
— Знал, — жестко сказала Елена. — Я ему говорила. Врачи говорили. На каждой пачке сигарет это написано огромными буквами. Он сделал выбор. Он сказал: «Я хочу жить в кайф». Он получил свой кайф. А теперь расплачиваться за этот банкет должна я? Своим здоровьем, своим временем?
— Ты эгоистка, — выпалил Дима. — Тебе лишь бы фигуру блюсти да по массажам ходить. А отец там лежит… беспомощный.
— Да, — спокойно согласилась Елена. — Я эгоистка. Я хочу дожить до старости на своих ногах, а не в инвалидном кресле из-за сорванной спины. И я люблю вашего отца, поэтому наняла ему профессионала. Галина Дмитриевна знает, как делать массаж, чтобы не было пролежней. Она знает, как правильно кормить, чтобы он не поперхнулся. А я не знаю. И учиться этому ценой своего здоровья не хочу.
— Это всё отговорки! — Катя вскочила, стул с грохотом отъехал назад. — Просто ты его не любишь! Если бы любила — сидела бы рядом день и ночь!
В этот момент из комнаты раздался странный звук. Не кашель, а какой-то сдавленный хрип или мычание.
Галина Дмитриевна выглянула в коридор:
— Леночка! Подойдите, пожалуйста. И вы, ребятки, идите. Виктор Петрович волнуется, слышит, что ругаетесь.
Они вошли в спальню. В комнате пахло лекарствами и немного — детским кремом. Виктор лежал на высоких подушках. Левая сторона лица у него обвисла, но правый глаз смотрел ясно и… испуганно.
Он пытался что-то сказать. Губы шевелились, но выходил только невнятный набор звуков:
— А… а… ы…
— Тише, тише, Витенька, — Галина Дмитриевна поправила одеяло. — Свои пришли, детишки твои.
Дима подошел к кровати, но остановился в метре, словно наткнулся на невидимую стену. Одно дело — защищать отца теоретически, сидя на кухне, и совсем другое — видеть вот это. Видеть, как некогда могучий отец беспомощно дергает здоровой рукой, пытаясь поправить сползшую простыню.
— Пап? — тихо спросил Дима.
Виктор скосил глаз на сына. Потом на дочь. И, наконец, на Елену. В его взгляде не было той привычной бравады. Там была тоска. И стыд.
Галина Дмитриевна деликатно кашлянула:
— Мне нужно его перевернуть и поменять… ну, вы понимаете. Памперс полный. Леночка, поможешь? Или, может, сын? Он парень крепкий.
Елена увидела, как побелел Дима. Он отшатнулся.
— Я… я не умею… я не знаю как…
— Ничего сложного, — бодро сказала сиделка. — Берись вот здесь, за плечи, а я ноги буду держать. Только аккуратно, у него там катетер может сместиться.
Дима стоял, как вкопанный. Его руки дрожали. Он смотрел на отца, потом на свои ухоженные, "клавиатурные" пальцы. Запах, который ударил в нос, когда Галина откинула одеяло, был тяжелым, физиологичным. Это была не романтика подвига, о которой он говорил на кухне. Это была грязная, тяжелая работа.
— Я не могу, — прошептал он и выскочил из комнаты.
Катя прижала ладонь ко рту, глаза наполнились слезами.
— Мамочка… — только и сказала она, глядя на то, как мать привычно, без брезгливости, подошла к кровати.
— Давай, Галочка, на счет три, — скомандовала Елена. — Раз, два, взяли!
Она ловко подхватила мужа под спину. Мышцы на её руках напряглись. Годы тренировок не прошли даром — она держала вес уверенно, не срывая поясницу. Галина быстро и профессионально проводила гигиенические процедуры. Виктор мычал, отводя глаза. Ему было стыдно перед женой, перед дочерью, стоящей в дверях.
Когда все закончилось и Виктора снова укрыли чистым хрустящим одеялом, Елена выпрямилась и вытерла пот со лба.
— Вот так, — сказала она. — И так пять раз в день. Плюс кормление, массаж, гимнастика.
Катя подошла к отцу, села на край кровати и взяла его за здоровую руку.
— Пап… — она всхлипнула.
Виктор сжал её пальцы. Слабо, но ощутимо. Он смотрел на Елену. Долго смотрел. А потом, собрав все силы, которые у него были, выдавил из себя, коверкая звуки:
— Л-л-ена… п-п-ра… ва.
В комнате повисла тишина.
— Что? — переспросил вернувшийся Дима. Он стоял в проеме, бледный, от него пахло табаком — курил на лестнице.
Виктор набрал воздуха, лицо его покраснело от напряжения:
— Я… ду… рак. С-сам… ви-но-ват.
Слеза скатилась из его глаза, прочертив дорожку по щеке, заросшей седой щетиной.
— Мать… не… т-тро-гать, — выдохнул он и обессиленно закрыл глаза.
Елена подошла к нему, поправила подушку. Впервые за эти месяцы злость отступила. Осталась только грусть и, странным образом, облегчение.
— Всё, Витя, отдыхай. Не трать силы, — мягко сказала она.
***
На кухне снова пили чай. Только теперь атмосфера была другой. Дима сидел, опустив голову, и крутил пустую чашку.
— Прости, мам, — наконец сказал он. Голос звучал глухо. — Я правда не понимал. Я думал… ну, просто лежишь и всё. А это… Я бы не смог. Честно. Меня чуть не вывернуло там.
— Это нормально, Дим, — Елена накрыла его руку своей. — Ты не привык. Это тяжело не только физически, но и морально. Видеть отца таким.
— Мы были неправы, — тихо добавила Катя. — Ты выглядишь отлично, и мы решили, что тебе всё легко дается. Что ты просто… ну, избавилась от проблемы. А ты просто пытаешься выжить.
— Я не хочу превращаться в тень, — сказала Елена твердо. — Папа жив, я его не бросила. Я обеспечила ему лучший уход, который могла. Галина — золото, она делает то, что мне не под силу. А я… я прихожу к нему свежая, спокойная, с новостями, а не злая и замученная бабка с сорванной спиной. Разве ему не лучше видеть меня такой?
Дима кивнул.
— Лучше. Сто пудов лучше. Если бы ты на него орала от усталости, было бы хуже всем.
— Он всё понимает, — сказала Катя. — Вы слышали, что он сказал?
— Слышала, — Елена улыбнулась уголками губ. — Первый раз за тридцать лет признал, что я права. Жаль только, что цена такая высокая.
В дверь позвонили. Это пришел курьер — Дима заказал пиццу и суши.
— Так, — скомандовал он, пытаясь вернуть себе роль мужчины в доме. — Хватит сырость разводить. Мам, тебе с лососем?
— Мне с тунцом, там белка больше, — автоматически поправила Елена.
Они сидели на кухне еще долго. Говорили уже не о болезни, а о жизни. Дима рассказывал про свою новую девушку, Катя жаловалась на начальника-самодура. Елена слушала их и чувствовала, как отпускает напряжение последних месяцев.
— Кстати, — Дима достал телефон. — Я тут посчитал… Сиделка денег стоит приличных. Мы с Катькой обсудили, пока ты в ванной была. Будем скидываться. Пополам всё оплатим.
— Не надо, у меня есть сбережения… — начала Елена.
— Надо, — твердо перебил сын. — Папа сказал, что ты права. Значит, мы тоже должны участвовать. Физически мы далеко, но деньгами поможем. Чтобы ты могла и дальше на свою йогу ходить. Тебе это нужно.
Елена посмотрела на своих взрослых детей. Выросли. Не сразу, через обиды и непонимание, но выросли.
— Спасибо, — просто сказала она. — Это будет очень кстати.
***
Поздно вечером, когда дети уже спали — Дима на диване в гостиной, Катя в своей бывшей детской, — Елена заглянула к мужу. Галина Дмитриевна дремала в кресле, но тут же открыла глаза.
— Спит? — шепотом спросила Елена.
— Спит, голубок. Намаялся за день, эмоций много.
Елена подошла к кровати. В свете ночника лицо Виктора казалось спокойным, почти таким же, как в молодости, только морщин больше. Она осторожно поправила одеяло.
Виктор вдруг открыл глаза. Взгляд был ясный. Он пошевелил пальцами здоровой руки, ища её ладонь. Елена вложила свою руку в его. Он сжал её — крепко, тепло.
— С-спа… си… бо, — едва слышно прошелестел он.
— Спи давай, герой, — Елена ласково погладила его по щеке. — Завтра у нас по плану логопед. Будем учиться говорить заново. А то «спасибо» — это маловато будет. Мне еще нужно, чтобы ты мне в любви признался. Нормально, с выражением.
Уголок рта Виктора дрогнул в подобии улыбки. Он прикрыл глаза, но руку её не отпускал.
Елена стояла рядом, слушала его дыхание и понимала: жизнь изменилась, да. Она стала сложнее, жестче. Но она не закончилась. И, кажется, они все — она, Виктор, дети — наконец-то научились в этой новой жизни слышать друг друга.
Она осторожно высвободила руку, вышла из комнаты и направилась на кухню. Налила стакан воды, подошла к окну. Внизу горели фонари, город спал. Завтра будет новый день. Утром тренировка, потом придет логопед, потом нужно будет приготовить паровые котлеты — может, теперь Виктор не будет от них нос воротить.
Елена улыбнулась своему отражению в темном стекле.
«Справимся», — подумала она. — «Теперь точно справимся. Главное, чтобы никто не ленился».
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.