Я закрыла дверь за сыном и невесткой, повернула замок на два оборота и прислонилась лбом к холодному металлу. В этот момент я не почувствовала ни раскаяния, ни материнской тоски, о которой пишут в слезливых романах. Наоборот, мои плечи, которые последние полгода были зажаты где-то на уровне ушей от постоянного напряжения, наконец-то опустились вниз.
На полу в коридоре остались грязные следы от ботинок Артема, который таскал коробки, и запах приторно-сладких духов Яны, который меня всегда раздражал до головной боли. Я пошла на кухню, налила себе чай и впервые за шесть месяцев выпила его из своей любимой кружки, которую Яна убрала на самую дальнюю полку, потому что она "не вписывается в визуальный шум".
"У нас так не принято": как я перестала быть хозяйкой на собственной кухне
Всё начиналось, как у всех. Артему двадцать пять, Яне двадцать три. Поженились, любовь-морковь, денег на свое жилье нет, ипотеку сейчас брать — это кабала на всю жизнь с нынешними ставками. Я сама предложила: "Живите у меня, трешка большая, места хватит, накопите на первоначальный взнос, а там видно будет".
Я тогда думала, что делаю благое дело. Я же мать, должна помочь, подставить плечо. Представляла, как мы будем вечерами пить чай, обсуждать новости, как я буду помогать Яне с готовкой. Какая же я была наивная дура.
Яна заехала с двумя чемоданами и уверенностью, что она осчастливила этот дом своим присутствием. Первые две недели все было тихо, они ходили на цыпочках, спрашивали разрешения взять лишнюю вилку. А потом началось.
Сначала это были мелочи. Я прихожу с работы, а на кухне перестановка. Мои баночки со специями, которые стояли на столешнице десять лет, убраны в шкаф, а на их месте стоит какая-то модная кофемашина, которую они купили в кредит.
– Яна, а где соль? – спрашиваю я, пытаясь найти хоть что-то.
– Ой, Татьяна Николаевна, я там все прибрала, – щебечет она, не отрываясь от телефона. – У вас так все нелогично стояло, визуальный шум создавало. Я купила одинаковые контейнеры, пересыпала, теперь красиво все.
Я промолчала. Ну ладно, думаю, девочка хозяйственная, хочет уюта. Проглотила, а зря. Потому что, когда ты один раз проглатываешь нарушение своих границ, человек воспринимает это как сигнал: "Можно двигаться дальше". Люди, особенно молодые и наглые, проверяют нас на прочность.
Дальше — больше. Яна решила, что я неправильно питаюсь. В моем холодильнике появились контейнеры с какой-то пророщенной пшеницей, а моя кастрюля с супом была демонстративно задвинута в угол.
– Татьяна Николаевна, вы опять жарили на подсолнечном масле? – морщила она носик, заходя на кухню. – Это же канцерогены. Мы с Темой решили перейти на правильное питание, так что давайте вы не будете покупать колбасу и майонез, это соблазняет и вредит здоровью.
Я стояла и хлопала глазами. В моем доме, за мои деньги (потому что коммуналку платила я, а продукты мы покупали "вскладчину", но по факту основные траты были на мне), мне указывали, что мне есть. Я попыталась поговорить с Артемом.
– Сын, – говорю, – поговори с женой. Я не против вашего ЗОЖа, жуйте свою траву, но мне не надо указывать. Я люблю майонез и бутерброд с колбасой утром.
Артем, как всегда, включил дипломата:
– Мам, ну она же заботится. Она хочет, как лучше. Потерпи, она привыкнет.
Почему попытка "улучшить" мою жизнь обернулась войной за границы
Но она не привыкала. Она входила во вкус. Противостояние началось, когда я вернулась с дачи в воскресенье вечером. Уставшая, спина ноет, мечтаю о горячей ванне. Захожу в ванную комнату и понимаю, что не узнаю её. Моя шторка с дельфинами, которую я любила, исчезла. Вместо нее висит какая-то серая, тряпичная. Мои шампуни и гели убраны в закрытый ящик, а на бортике ванной стоят только её баночки, выстроенные по росту.
Но самое главное — исчез мой коврик. Мягкий, пушистый коврик, на который так приятно вставать босыми ногами. Вместо него — голая плитка.
Я вылетела из ванной, как ошпаренная.
– Яна! Где мой коврик?
Она вышла из комнаты, жуя яблоко.
– А, этот пылесборник? Я его на балкон вынесла, хотела выкинуть, но Тема сказал оставить, вдруг вам нужен. Татьяна Николаевна, в нем же столько бактерий! Это негигиенично. И шторка эта ваша, ну, прошлый век, честное слово. Я купила стильную, минималистичную, она в тон плитке подходит.
Меня накрыло. Не из-за коврика. Она не просто меняла вещи и атмосферу, делая вид, что меня здесь нет, или что я — выжившая из ума старуха, которая не понимает в стиле. Она не уважала ни мой опыт, ни мое право на "плохой вкус". Для нее существовало только ее мнение и неправильное.
Я глубоко вздохнула, стараясь не сорваться на крик.
– Яна, – сказала я очень тихо. – Верни коврик на место, сейчас же. И шторку. И запомни одну вещь: в этом доме "визуальный шум" создаешь ты своими претензиями. Если тебе не нравится мой коврик, ты можешь не наступать на него. Но трогать мои вещи без спроса я запрещаю.
Она фыркнула, закатила глаза и ушла в комнату, громко хлопнув дверью. Вечером Артем пришел ко мне с разговором.
– Мам, ну зачем ты так с ней? Она плачет. Говорит, что хотела сделать сюрприз, обновить интерьер, а ты наорала. Она чувствует себя здесь неуютно, как в гостях.
– Артем, – посмотрела я на него. – А она и есть в гостях. Вы здесь живете временно, из милости. Это не ваша квартира. И если ей неуютно, то никто ее здесь цепями не держит.
В тот вечер я поняла, что долго так не протяну. Я начала задерживаться на работе, гуляла по парку, лишь бы не идти домой, где меня ждала инспекция по чистоте и укоризненные взгляды. Я чувствовала себя квартиранткой в собственной квартире, перестала звать подруг, потому что Яна выходила и демонстративно здоровалась сквозь зубы, а потом ходила с освежителем воздуха, намекая, что от моих гостей "пахнет старостью".
Сын обиделся, а я впервые за год выспалась
Развязка наступила через неделю. У меня есть кот, Барсик, старый и ленивый, но любимый. Он спит со мной, иногда линяет, конечно.
Яна котов не любит, у нее на них "аллергия" (это когда чихаешь, только если кот на тебя посмотрел, а если не видишь его — то все нормально).
Я пришла домой и не нашла Барсика. Обычно он встречает меня у двери. Я звала, искала под диванами. Пусто.
Сердце упало. Я ворвалась в их комнату.
– Где кот?
Яна сидела за ноутбуком, даже не повернулась.
– Он орал под дверью, мешал мне работать. Я его на балкон выставила, пусть проветрится.
На улице декабрь. Балкон застеклен, но не утеплен.
Я кинулась к балконной двери. Она была заперта. Я рванула ручку, Барсик влетел в комнату ледяной, дрожащий, сразу забился под батарею. Он просидел там часа три, не меньше.
Внутри меня что-то оборвалось. Жалость, материнский инстинкт, желание быть хорошей — все это выгорело в одну секунду.
Я вернулась в их комнату.
– Собирайте вещи, – сказала я.
– В смысле? – Яна наконец-то оторвалась от экрана.
– В прямом. Чтобы завтра к вечеру вас здесь не было. Ищите квартиру, гостиницу, к маме твоей езжайте — мне все равно. Вы издевались надо мной, я терпела. Но кота я вам не прощу. Это мое животное, мой дом и мои правила.
Артем пытался спорить. Кричал, что я эгоистка, что я выгоняю родного сына на мороз из-за кота, что у них нет денег на съем, что они копят.
– Артем, – сказала я, глядя ему в глаза. – Ты взрослый мужик. У тебя есть работа, руки-ноги. Снимете "однушку" на окраине, ничего страшного. Зато там Яна сможет вешать любые шторки и есть пророщенную пшеницу сколько влезет. А я хочу жить спокойно. Я тебя вырастила, образование дала. Дальше — сам.
Они собирались всю ночь. Яна гремела чемоданами, демонстративно рыдала, кричала, что ноги ее больше здесь не будет. Артем ходил мрачный, не разговаривал со мной.
Утром они вызвали газель. Я стояла в коридоре, смотрела, как они выносят коробки.
– Мам, ты серьезно? – спросил Артем напоследок. – Ты вот так просто нас выкинешь?
– Не выкинешь, сынок. А отпустишь в свободное плавание. Это для вашего же блага. Семья должна жить отдельно. Тогда и любовь к родителям крепче.
И вот я одна. Барсик спит рядом, отогрелся. Я вернула свой коврик в ванную. Достала баночки со специями.
Да, они сейчас снимают квартиру, платят тридцать тысяч в месяц. Денег на ипотеку откладывать не получается. Артем звонит сухо, раз в неделю. Яна, я так понимаю, меня проклинает и всем рассказывает, какая я мегера-свекровь.
Но знаете что? Я не жалею.
Мы часто путаем любовь с вседозволенностью. Я думала, что, пустив их к себе, я помогаю. На самом деле я оказывала им медвежью услугу, не давала им повзрослеть, а себе — жить. Яна пыталась построить свою семью на руинах моей жизни, вместо того чтобы строить свою с нуля.
Иногда, чтобы сохранить нормальные отношения в будущем, нужно пройти через жесткий конфликт в настоящем. Когда они поймут, сколько стоит аренда, коммуналка и продукты, они, может быть, начнут ценить то, что имели. А если не поймут — это их уроки.
А вы смогли бы выгнать детей ради собственного спокойствия или терпели бы до последнего?