Бывают дни, когда опустишь руки
И нет ни слов, ни музыки, ни сил.
В такие дни я был с собой в разлуке
И никого помочь мне не просил.
И я хотел идти, куда попало,
Закрыть свой дом, и не найти ключа.
Но верил я – не всё ещё пропало,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча.
Но верил я – не всё ещё пропало,
Пока не меркнет свет, пока горит свеча.
(А.Макаревич “Пока горит свеча”)
К новому месту службы отца, в г.Салехард, наша семья прибыла из Омска с двумя большими чемоданами, в конце декабря 1968 года. За неимением своего жилья мы временно разместились в гостинице “Север”, на ул.Республики, напротив Городского стадиона. Комната, в которую нас заселили, была сродни келье – вытянутая, высокая и узкая, с двумя кроватями по бокам, двумя армейскими тумбочками за ними, с маленьким столиком и двумя стульями у окна, покрытого толстым слоем льда. Левый угол комнаты, при входе, от пола и до потолка занимала выступающая из стен, обитая жестью, крашеною серебрянкой, полукруглая часть печи, которая топилась из общего коридора. Холодина в комнате стояла жуткая.
Отец сразу же договорился с администрацией, что нам позволят самостоятельно топить эту печь. Ещё он притащил откуда-то два обшарпанных стула и добавил их к имеющимся. Из чемоданов мама достала тарелки, кружки и небольшую алюминиевую кастрюльку. Так начался новый этап нашей, странной для других, кочевой жизни. Родители спали на койке слева, а мы, с младшим братиком Юркой - справа.
Поленницы дров лежали во дворе гостиницы. С вечера мы раскочегаривали печь так, что, выключив свет, в верхней её части было видно тёмно-малиновое свечение. А к утру она выстывала и от потолка до пола покрывалась тонким слоем серебристого инея. Впрочем, не было никаких ни утра, ни дня и ни вечера. Была одна сплошная Полярная ночь. Мы ложились спать по часам и вставали по будильнику. Над нашей с братом кроватью висел громкоговоритель местной радиоточки, типа “Обь”, из которого неслись бравурные песни про лесорубов и ребят семидесятой широты, увлекательные радиопостановки и сообщения про температуру на улице, которая не поднималась выше минус 42 градусов.
С утра отец уходил на службу, а мама брала кастрюльку, чистила картошку и варила на электрической плитке, здесь же, в комнате, какой-то супчик из рыбных консервов. Потом мы одевались и шли знакомиться с городом, любуясь на трёхметровые сугробы, разнонаправленный дым из труб и вспыхивающие то там, то сям красные и зелёные столбы Полярного сияния. Романтика!!
Как-то в обед мы все уселись за стол и отец стал рассказывать маме про свою работу в военкомате и про его новых сослуживцев, героев-фронтовиков.
- А ещё, добавил он в конце повествования, у нас истопницей работает пожилая женщина, тётя Варя.
Тут отец понизил голос: - Варвара Константиновна, из дворян. Мужа расстреляли в 37-м, сына в детдом определили, а её на север сослали. Сын в детдоме умер, ещё перед войной. Рассказывают, что в детстве она училась в Институте благородных девиц. Когда перед революцией его посещал Николай Второй, со свитой, всех девочек подводили к нему и Гришке Распутину, ручку целовать, представляешь?
У мамы округлились глаза и приоткрылся от изумления рот, ложка опустилась в тарелку…
- Да-а-а, многозначительно добавил отец, - Кстати она семь языков знает, включая латынь и древнегреческий!
У меня, одиннадцатилетнего мальчишки, читающего запоем исключительно приключенческие повести и фантастику, всё смешалось в голове. Про дворян я слышал. Они были двух видов – французские и наши. Французские, это такие, благородные, бесстрашные и весёлые мушкетёры. А наши – противные и жестокие жлобы, которые морили людей голодом и не разрешали детям рабочих учиться. Их в 17-м году прогнали из страны и теперь мы все живём богато и счАстливо. Кто такой этот Гришка, я понятия не имел. Но уже полный взрыв мозга произошёл от услышанного про знание семи языков. Как это?!! Начав полгода тому назад учить в школе английский, я не продвинулся дальше 30-40 слов, которые в моей голове никак не складывались друг с другом.
Буквально на следующий день отец первый раз привёл нас с братом в Военный комиссариат города. Мы вошли в просторное помещение, вдоль левой и передней стен которого, были несколько дверей с табличками. В глубине справа, ближе к стене с окнами стояла большая печь, навроде той, что была в гостинице. У печи, в стёганой фуфайке, красном платке, валенках и грубой юбке поверх шерстяных рейтуз, хлопотала какая-то бабуля. Я сразу сообразил кто это и поздоровался:
– Здравствуйте баба Варя! В тишине мои слова прозвучали неожиданно громко. Отец замер, нахмурился и одёрнул меня:
– Не баба Варя, а тётя Варя или Варвара Константиновна, сейчас же извинись. Бабуля распрямилась и глядя на нас с Юркой, ласково улыбнулась:
– Отчего же извинись? Не нужно. Мне так даже приятно, давайте знакомиться. И она по очереди протянула нам свою маленькую сухую ручку.
С 31-го декабря на 1-е января папа заступил на дежурство по военкомату. В обед мама, покормив нас, обмотала полотенцем кастрюльку с оставшимся супом, сунула её в сумку, положила рядом завёрнутые в газету хлеб и кусок оленьей колбасы, и велела мне отнести отцу.
– Смотри не поскользнись, - напутствовала она меня.
Выйдя за порог гостиницы я внимательно смотрел под ноги, чтобы не зацепиться непривычными валенками за какую-нибудь вмёрзшую ледяшку. Дойдя до первого перекрёстка, я вдруг обратил внимание, что на улице как-то необычно светло, поднял голову вверх и обомлел – от горизонта до горизонта всё небо было сплошь покрыто колышущейся бахромой из острых цветных игл. Переливаясь всеми цветами радуги, они висели волнами и спиралями. Перемещаясь в разных направлениях, без конца разворачивались и сворачивались, перетекали друг в друга, то и дело ярко вспыхивая при соприкосновении, растворялись и тут же воскресали вновь. Сквозь эту грандиозную вселенскую, живую, умопомрачительную люстру, было видно чёрное небо, усыпанное как алмазами крупными, мигающими звёздами. От невозможности красоты увиденного закружилась голова.
До нашего переезда сюда, я в Омске полтора года ходил в Музыкальную школу, где на занятиях по сольфеджио и муз.литературе нам бесконечно крутили пластинки с классической музыкой, которую я терпеть не мог. То ли дело “Фонари” Жана Татляна или про весёлого соседа, который на кларнете и трубе… Но сейчас, глядя в небо, в моей голове сама собой возникла и начала повторяться рефреном “Маленькая ночная серенада” Моцарта. Музыка идеально гармонировала с феерией в небесах. Неужели им и тем, что полыхает сейчас надо мной, управляет один и тот же создатель? Так и шёл до военкомата, задрав голову вверх и со звучащими в ней скрипками Моцарта.
Отдав папе его обед, я вышел во двор военкомата, где слева, сразу за угольной пристройкой, во всю длину забора, в два ряда, были аккуратно выложены поленья дров и опять задрал голову вверх.
- Любуешься? - Раздался голос выглянувшей из пристройки истопницы: – Я вот тоже не могу насмотреться.
- Баба Варя, я никогда ничего такого красивого не видел, даже не представлял, что такое может быть.
Видимо мой восторженный вид рассмешил Варвару Константиновну:
- Да уж, я тут больше тридцати лет живу, а такое видела раза три-четыре, не больше. Она заулыбалась и двинулась в сторону поленницы.
Я повернулся, опять задрал голову и вдруг увидел летящий справа налево, вниз по пологой диагонали, пронизывающий цветные иглы Полярного сияния, метеорит. Он был ярко-зелёного цвета, размером с косточку от вишни, летел на удивление медленно, разбрызгивая вокруг себя такие же зелёные искры.
– Баба Варя, баба Варя, смотрите, смотрите!! – орал я, тыкая пальцем в сторону метеорита. Варвара Константиновна остановилась и изумлённо уставилась в небо. Мы оба застыли завороженные этим фантастическим зрелищем.
- Везунчик ты, - сказала она мягко.
Когда метеорит погас, я повернулся к ней и вдруг увидел перед собой красивую, одухотворённую женщину, завороженно глядящую в небо. Её лицо разгладилось и как будто светилось изнутри, ресницы, края косынки и выбивающиеся из-под неё волосы были покрыты пушистым инеем от дыхания, а на плотно сжатых губах застыла грустная полуулыбка. В этот момент она была где-то далеко-далеко… И тут я не нашёл ничего лучшего, чем спросить:
– Баба Варя, а вы слышали прогноз погоды на завтра?
- Нет, - тихо, как бы прошелестела она.
- Завтра обещают усиление ветра до десяти метров в секунду и мороз 45 градусов.
Продолжая глядеть в небо и загадочно улыбаясь, она, с невыразимой нежностью в голосе, произнесла одними губами:
- Лишь бы в Москве тепло было…
Предыдущая часть: