ОТ РЕДАКЦИИ: продолжаем публикацию глав брошюры «Антифашизм как двигатель мировой революции» нашего товарища Александра Хайфиша на весьма злободневную тему.
Читать главу IV.
Читать главу IV-2.
Читать главу IV-3.
Ещё о том, что делать. Ряд ответов я уже давал в III разделе брошюры. А в текущем разделе попробую дать тот ответ, который следует из концепции Грамши.
Напомню, что Грамши говорил о задаче формирования «органической» и ассимиляции «традиционной» интеллигенции для всякого класса, претендующего на господство в обществе. В современных условиях «интеллигентность» (то есть в данном случае – образованность и информированность) не только фабрично-заводских рабочих, но и трудящихся масс вообще достаточно высока, чтобы не смотреть на эту задачу в какой-то совсем уж архаичной форме (например, «рабочие должны выделить из своей среды или переманить на свою сторону учителей, чтобы те их хотя бы читать научили»). Это и сто лет было уже пройденным этапом; Грамши поэтому писал, что «…можно было бы утверждать, что все люди являются интеллигентами, но не все люди выполняют в обществе функции интеллигентов (так, о том, кто жарит себе яичницу или пришивает заплату на куртку, не скажут, что он является поваром или портным)». Стало быть, нас интересуют какие-то «функции интеллигентов». Какие же?
В марксистской концепции классовой борьбы речь идёт о завоевании пролетариатом классового господства и затем ликвидации классового общества, но на практике далеко не все конкретные участники классовой борьбы мыслят подобным образом. Для начала из пролетарской среды выделяются люди, которым «больше всех надо» («надо» не в плане загребания материальных благ, а в плане преобразования общества), то есть люди-активисты. Активисты эти могут действовать в любом «преобразовательном» направлении – хоть заниматься собственно пролетарской борьбой, создавая профсоюз, хоть улучшать мир в целом, спасая, к примеру, кошек – но либо из своего, либо из чужого опыта многим таким людям постепенно становится понятно, что если они действительно хотят, чтобы их деятельность имела не только лишь микроскопический локальный эффект (или вообще не разбивалась бы о стену существующего мироустройства без следа), нужно обладать некоторым более или менее целостным представлением об изменении мира стратегического характера, действовать в соответствии с этим целостным представлением, а к тому же опираться на группу единомышленников, которую ещё требуется собрать и сплотить, ибо в одиночку мир стратегически не изменишь. Тем самым активист, ранее бывший таковым в самом широком смысле слова, приобретает более узкую специализацию и становится активистом политическим. А уже этот последний действительно оказывается вынужден «выполнять функции интеллигента», ведя интеллектуальную, агитационную, управленческую работу: он вырабатывает вышеупомянутое представление о мире и его изменении, исследует требуемый для этого материал, осваивает способы привлечения людей на свою сторону и организации их в дееспособную группу, управляет такой группой, передаёт вновь обретённым активным сторонникам нужную информацию и наработанный опыт. В свою очередь, все или часть названных «функций интеллигента» приходится осваивать и этим сторонникам тоже, если они не просто хотят банально активничать, исполняя указания борцов за лучший мир, но понимать, за что и как они борются, а равно вербовать на сторону своей партии новых активистов и новых сторонников (пусть даже те сторонники первоначально и будут бездеятельны, но важно наличие у них в головах верной картины мира – этот фактор неизбежно сыграет практически, рано или поздно).
Идя таким путём, вчерашний мирный обыватель любой классовой принадлежности становится интеллигентом, обретая «лишние» для добропорядочного члена буржуазного общества знания и умения. Поскольку же пролетариат и вообще трудящиеся классы могут завоевать в обществе господство, лишь если они работают в русле стратегической концепции коммунизма, то подлинной «органической интеллигенцией пролетариата» можно считать индоктринированных коммунистическими идеями политических активистов (считать в тем большей мере, чем активнее они выполняют «функции интеллигента»). Авангард же таких активистов организуется в соответствующую политическую партию; лучше, конечно, одну, но в фазе раздробленности, подобной той, что мы переживаем сейчас, коммунистических организаций и просто тусовок неизбежно оказывается много, а авангард, соответственно – недостаточно сплочённым и недостаточно освоившим собственные идеи, нуждающимся в дальнейшем овладении «функциями интеллигента». Наконец, надо добавить пару слов и об ассимиляции уже имеющейся интеллигенции всех сортов и размеров – какими-то «функциями интеллигента вообще» она, понятно, владеет и так, но если она переходит на коммунистическую сторону силы, ей, чтобы оказаться «органической интеллигенцией пролетариата», всё равно требуется освоить специальные местные знания и умения.
Из изложенного следует, что продолжающая формироваться сегодня в России «органическая интеллигенция пролетариата» набирается со всех ступеней описанной выше лестницы («активист – политактивист – коммунистический политактивист – партиец»), потому что не только «простой активист», но даже и партиец «функций интеллигента» может по преимуществу избегать («да чего там в этих идеях копаться, главное, дело делать!») – и в то же время реалии его активизма требуют от него «функции интеллигента» всё же осваивать, причём осваивать тем плотнее, чем выше он поднялся по вышеназванной лестнице. Также следует сказать, что формирующаяся «органическая интеллигенция» черпает кадры не просто из состава какой-то конкретной профессиональной группы или подкласса (классических фабрично-заводских рабочих, например) и даже не только из состава пролетариата в широком смысле слова («наёмных работников, не имеющих в собственности средств производства, вынужденных продавать свою рабочую силу и не обладающих иными источниками дохода»): напротив, нынешний актив партий, организаций и тусовок серьёзным процентом лиц классических пролетарских занятий чаще всего похвастать не может, а заполняется представителями самых разных общественных групп, включая и «интеллигенцию вообще», о которой я сказал в конце предыдущего абзаца. Обычно нехватка «чистокровных» пролетариев рассматривается как баг, но, скорее всего, напрасно. Мы выходим сейчас на проблему выделения революционного класса, так что выскажусь на данную тему несколько подробнее. (Да, для особо озабоченных реакционеров даю информацию: революция, как сообщает нам и вам БСЭ, есть «глубокое качественное изменение в развитии каких-либо явлений природы, общества или познания», а революция социальная – «способ перехода от исторически изжившей себя общественно-экономической формации к более прогрессивной, коренной качественный переворот во всей социально-экономической структуре общества»).
Классический марксизм открыл объективные законы развития общества, однако на первых порах абсолютизировал их. В реальности «пролетариат вообще» – он, конечно, могильщик капиталистов и капитализма (опять же «вообще»), но именно что «вообще» – может быть, эту роль он исполнит сегодня, а может, через сто лет, может, начиная с этой части планеты, а может, совсем с другой, а может быть, это и вовсе такой пролетариат, что пролетариатом был вчера, а сегодня он о своих пролетарских корнях с трудом вспоминает; да и процесс выкапывания и закапывания могилы настолько растянут по времени, что перестаёт восприниматься живущими в данный момент людьми как единый процесс. Поэтому в практической работе абсолютизация нам не подходит – находясь «здесь и сейчас», положение о пролетариате как о революционном классе всегда требует конкретизации, причём это было очевидно и для классического марксизма тоже: не зря отцы-основатели уделяли больше всего внимания конкретно фабрично-заводским рабочим, уделяли до такой степени, что сегодняшние нерадивые адепты марксизма иногда и не подозревают, что не всякий пролетарий – непременно заводчанин, и хуже того, нередко пытаются доказать, будто пролетарий вне завода – и не пролетарий никакой вовсе.
Почему же заводской рабочий в прежние времена обладал в передовых капиталистических странах наибольшей революционной силой? Потому, что он был сильно угнетённым, при этом – наиболее образованным из угнетённых, находился на острие прогресса, был организован и сплочён по характеру своего труда, капиталист сильно зависел именно от него, ну и к тому же рабочий иногда мог даже винтовки и пулемёты для себя делать (во времена, когда это была передовая военная техника). То есть имелись совершенно конкретные факторы, придававшие заводскому рабочему революционности. Теперь все эти факторы ослабели или отпали: степень угнетённости уменьшилась, причём как абсолютная, так и относительная, большей образованностью заводчанин на фоне прочего угнетённого населения не выделяется, с прогрессом в современном обществе всё стало очень сложно и запутанно, сплочённость в обществе (и в том числе в заводских коллективах) сильнейшим образом разрушена, хитрый капиталист владеет теперь не конкретным заводом или даже отраслью, а пакетами в разных отраслях и ещё прикрывается от любых забастовочных кризисов порочной магией финансовых инструментов, ну а военное дело ушло в техническом отношении так далеко вперёд, что наделать себе винтовок (да пусть даже автоматов) успеху революции поможет слабо. Поиск же какого-то нового революционного класса или подкласса, ведущийся ещё с 1960-х годов (когда западные «неомарксисты» объявили «новым революционным классом» интеллигенцию), результатов не даёт, кроме смешных и даже позорных. Вон сколько некоторые люди в прошлом десятилетии носились то с «когнитариатом», то с «прекариатом», а по факту революционное дело предсказуемо не зашло дальше выдумывания похожих на «пролетариат» новых слов…
Эта довольно грустная ситуация провоцирует сегодняшних политактивистов допускать ошибки во взаимоотношениях с понятием революционного класса. Первая ошибка, субъективно-идеалистическая, больше свойственна сетевой левой молодёжи, ещё не успевшей набраться опыта. Она полагает, что ежели назовёт свой виртуальный кружок Рабочей Революционной Партией Пролетарской Диктатуры им. Очень Дымного Завода и сделает основной формой своей активности интернет-перепалки на тему непреходящего значения рабочего класса для революционного движения, то реальный пролетариат, даже не подозревающий о существовании таких активистов, сразу же революционизируется и построит социализм – причём, возможно, под непосредственным предводительством участников упомянутой «партии». Пояснять, почему такой метод активизма ошибочен, наверное, не стоит, но между делом отмечу, что в нём, как в зеркале, отражается очень свойственный всему нашему коммунистическому и левому сообществу кризис непонимания, что же нам делать вообще в сегодняшних общественно-политических условиях.
Вторую ошибку можно назвать бунтарской и она во многом противоположна первой: впадающий в такую ошибку активист совершенно не заботится, кто там в обществе революционизируется, по каким причинам и какие цели перед собой ставит, а потому яростно поддерживает и вливается в любую движуху, лишь бы «против режима» (из свежего – например, некоторые несознательные леваки надеялись на пригожинский мятеж, а теперь переживают за судьбы шайки Монтян и подобных ей жуликов и авантюристов, «шатающих режим»). Может быть, этот метод и позволяет преодолеть уныние активиста от нереволюционности пролетариата, но издержки тут явно перевешивают пользу, и очень сильно: сколько уж мы видели в мире всяких противоправительственных движух за последние тридцать с лишним лет, но почему-то очень часто вскоре оказывалось, что носят они реакционный характер, и не только отбрасывают то или иное общество назад по шкале развития, но и сильно портят жизнь самим же поддержавшим их активистам, группам, классам. Мораль – из предположения, что на прогрессивное революционное действие способен не только пролетариат, совершенно не следует, что вот эта конкретная противоправительственная движуха является прогрессивным революционным действием; и потому активисту следовало бы не бросаться в омут борьбы с режимом очертя голову, а хотя бы проанализировать цели движухи, причём не забывая и про классовый подход.
К третьей ошибке, рабочистской, можно прийти как вследствие догматического отношения к теории, так и двигаясь по восходящей спирали, преодолев первые две ошибки. Заключается эта ошибка в том, чтобы намертво привязать свой активизм к фабрично-заводскому пролетариату и пытаться на практике революционизировать и революционизировать его вплоть до полного истощения сил, не глядя ни на что вокруг. Гипертрофированный художественный образ, зародившийся у многих, кто наблюдал за практическим применением данного метода со стороны – это образ одинокого грустного потрёпанного активиста, десятилетиями раздающего листовки на проходных с раз написанным в девяностых годах текстом и всерьёз ожидающего, что однажды из недр завода, печатая шаг, выйдет стальной батальон пролетариата под развевающимся красным знаменем и отправится штурмовать Кремль. Допустим, это гротеск, но и более серьёзная работа такого рода, в том числе профсоюзная деятельность изнутри предприятий, за многие и многие годы никаких стальных батальонов к жизни не вызвала – и это просто факт, который невозможно объехать.
Между тем как раз теория, в которую такой активист вроде бы крепчайше верит, и должна была бы ему объяснить, почему он занимается сизифовым трудом. Исторический материализм базируется на положении, согласно которому общественные процессы носят объективный характер. Ленинское определение революционной ситуации конкретизирует данное положение для интересующего нас вопроса и включает опять же объективные составляющие (известные под ярлычками «верхи не могут», «низы не хотят», «резкое обострение бедствий низов»). Поэтому помочь революционизировать какой-то класс, ускорив объективные общественные процессы (чтобы «низы не захотели» раньше, чем не захотели бы в отсутствие коммунистической пропаганды), в принципе-то можно – но для этого требуются возможности, многократно превосходящие те, которыми располагают сегодня левые активисты, да и реализовывать оные возможности нужно сегодня несколько иначе, акцентируясь прежде всего на борьбе за культурную гегемонию (как именно эту борьбу вести, поговорим в следующем параграфе). Кроме того, если процессы по объективным причинам не идут вообще, то с места вы их никак и не сдвинете; революционизирование можно лишь ускорить, даже очень медленное, но не раздуть совсем уж с нуля.
Чтобы не слишком грустить по поводу пассивности масс и избежать перечисленных выше ошибок, активистам стоило бы дочитать до конца всё то же ленинское определение революционной ситуации, обратив внимание на последующие, субъективные его составляющие. Ведь от Владимира Ильича можно ещё и узнать, что для появления шансов на успех революции требуется достаточная сила низов, а для появления шансов на придание ей социалистического характера – наличие сильной марксистской партии. Так что в периоды объективного затишья непартийный активист должен был бы усиливать себя и подавать пример окружающим, а партийный – ещё и прокачивать теоретическую и практическую мощь партии, потому что вот без этого-то пропадёт втуне даже и успешное революционизирование того или иного класса (что толку от революционной ситуации, если у вас нет партии и потому нет шансов сделать возможную революцию социалистической?). Впрочем, мне, конечно, скажут, что одно другому не мешает, а при умелом исполнении – даже помогает (хороший способ усиливать себя и прокачивать мощь партии – именно работать с массами), и в этом будет своя доля истины.
Поэтому следующий вопрос – а кого всё-таки революционизировать-то, если уж в самом деле заниматься адресной пропагандой? На нескольких предыдущих страницах я уже постарался подвести читателя к мысли, что в нашем обществе это вообще сейчас не слишком правильная постановка вопроса. Во-первых, нужно усиливаться самим: если ты слаб, тебя, скорее всего, не будут слушать, особенно в социал-дарвинистском обществе, а то и вовсе по слабости твоего голоса не смогут услышать твою пропаганду чисто технически. Во-вторых, каким зигзагом пойдёт объективный исторический процесс в сегодняшней России, мы точно спрогнозировать не можем, и потому работать скорее следует, сообразуясь с текущей ситуацией пассивности масс, чем пытаться (да ещё из очень слабой позиции) строить из себя демиургов объективного исторического процесса, воображая, будто мы в состоянии революционизировать огромный пролетарский класс или даже всё ещё очень большой подкласс фабрично-заводских рабочих. Учитывая сказанное, не приходится удивляться, что идея «работать по классике», то есть заниматься целенаправленной обработкой именно фабрично-заводского пролетариата и именно с упором на экономическое обоснование классовой борьбы (иначе говоря, пытаться революционизировать тот подкласс, который считается «естественно революционным» из субъективных экономических соображений), на текущий момент ничего существенного не принесла и принести по-прежнему не обещает.
Кроме того, «фабрично-заводской подход» с упором на экономический интерес в нашей стране дополнительно осложняется тем немаловажным обстоятельством, что мы остаёмся наследниками если не бесклассового общества, то общества без антагонистических классов. Лишённое классового антагонизма советское общество оставило в массовом сознании и общественной практике глубокие следы, не изгладившиеся полностью даже в результате повторного классового расслоения после контрреволюции – и потому того отношения, какое было, скажем, у русского крестьянина к барину и его поместью, или собственно фабричного рабочего к хозяину и его заводу, в наших реалиях в отсутствие нового качественного контрреволюционного скачка нет и не будет. В былые века аристократию и капиталистов можно было ненавидеть, потому что они воспринимались в той же мере «другими», в какой «другими» виделись бы и рептилоиды с планеты Нибиру; теперь же мечты загипнотизированного демократическими иллюзиями пролетария оказаться в числе обладателей Успешного Успеха регулярно перевешивают понимание, что человекам места среди рептилоидов не отведено. Уточнение же о поместье и заводе я тоже сейчас сделал неспроста: благодаря советскому прошлому в нашем обществе до сих пор довольно велика прослойка людей, которых больше возмущает бесхозяйственность, буржуазное хищничество, ориентированность экономики вместо общественной пользы на частную прибыль (а госструктур – на имитацию деятельности и охрану интересов частника), чем недополучаемая в личный карман возмущающихся пролетариев прибавочная стоимость. Иными словами, часть людей всё равно мыслит общественно-государственным интересом вопреки классовому устройству государства.
К слову сказать, из последнего обстоятельства следует, что разгонять классический тезис «у пролетария нет отечества» максимум позволит вам сформировать сетевой клуб поклонников Константина Сёмина и Реми Майснера, но вовсе не получить под командование стальные батальоны пролетариата. В глазах большей части трудящихся государство либо должно являться источником благополучия (народ очень прочно уяснил это в советский период), либо даже является таковым на самом деле: в дома подаются тепло, вода, электричество и интернет, транспорт аккуратно возит вас куда положено, образование и медицина всё ещё пусть хоть как-то, но функционируют, и т. д. А во всём, что в обществе происходит не так, виновата с точки зрения масс обычно не абстрактная «Россия» (это удел либералов) и нередко даже не царь-государь, а бояре и всякие местные жулики. За последние десять лет фундамент такого взгляда ещё и укрепился, потому что сияющий образ Заокраинного Запада, где якобы Всё Для Людей, сильно потускнел даже в чисто бытовой плоскости: вдруг оказалось, что разные там парижи замусорены, разные там англичане мёрзнут зимой в своих квартирах, а поезда разных там «Дойчебанов» не в состоянии элементарно ходить по расписанию. Более того, российская государственная машина, механизм которой в последнее время ещё и работает ощутимо лучше, чем прежде, может восприниматься россиянином как надёжный страж его покоя, обороняющий его от ужасов падения в бездну украинизации и третьего мира. Поэтому отвергать отечество в том смысле, в каком это делают разнообразные сёминиты, оказывается готова лишь наиболее маргинальная часть общества вкупе с наиболее нигилистически (либо наиболее беззаботно) настроенными его элементами – но никак не основная масса угнетённых классов, которая резонно полагает, что сегодня ей очень даже есть что терять, кроме своих цепей.
В свою очередь, всевозможная сёминщина и сама-то очень плохо соотносится с классическим марксизмом. Маркс и Энгельс в «Манифесте Коммунистической партии» фразой о неимении отечества у рабочих всего лишь констатировали, что тогдашний пролетариат в тогдашних буржуазных обществах безгласен и бесправен и что ему ещё предстоит «подняться до положения национального класса, конституироваться как нация». О да, я знаю, что любители хлёстких оборотов дальше этих оборотов даже не пытаются читать, а если и пытаются, так не вдумываются в прочитанное. А потому они понятия не имеют, что по отношению к «Манифесту» сегодняшняя ситуация (как минимум в странах «первого» и бывшего «второго» миров) – это именно предсказанное им будущее со «сложившимся как нация» пролетариатом, который пусть и не завоевал (либо, завоевав, утратил) политическое господство, но хотя бы добился от буржуазии известной доли последнего (и, соответственно, своей «доли в отечестве»). А сёмины и майснеры с достойным лучшего применения упорством стремятся посредством эксплуатации фразы о неимении отечества доказать пролетарию, во-первых, будто он столь же нищ, ничтожен и вычеркнут из общественной жизни, как и в 1848 году, а во-вторых – что именно российского пролетариата «несуществующее отечество» какое-то особенно гадостное по сравнению с другими. Поскольку же оба этих тезиса для большинства реальных современных российских трудящихся со всей очевидностью неадекватны, то весь пафос «агитации и пропаганды» выливается максимум в алкотусовки нескольких сот нигилистически настроенных граждан на совершенно не подпольных концертах сёминской музыкальной группы «Джанни Родари». Ну, как говорится, «их борьба»…
Резюмируем. «Революционизирование листовкой» не помогает вовлекать пролетариат в коммунистическое действие, как не помогает этому ни «революционизирование навальным и пригожиным», ни «революционизирование игрой в большевика-подпольщика» (а сёминско-майснеровский метод – это лишь доведённый до предела гибрид двух последних ошибок, тех ошибок, которые я обозначил выше как «бунтарскую» и «субъективно-идеалистическую»). Какую альтернативу всему этому можно предложить? Где нам всё-таки найти революционный класс, на какую группу общества следует вести пропаганду в первую очередь и каким способом это делать? Ответ я предлагаю такой, что, пожалуй, далеко не все согласятся считать его ответом, и всё-таки я его дам. На самом деле потенциальная революционность в нашем обществе распределяется таким образом, что пропагандистская работа выглядит наиболее перспективной, во-первых, на надклассовом уровне, во-вторых, на уровнях очень локальных, лежащих значительно ниже классового. Что я имею в виду?
Работа на надклассовом уровне – это как раз борьба за культурную гегемонию, поскольку единым колпаком вражеской идеологии накрыты и пролетариат, и мелкая буржуазия, и разряды, и интеллигентские группы (в том числе те, что сами осуществляют идеологическую обработку), и учащиеся, и экономически неактивное население – в общем, практически все. Кроме того, общекапиталистические проблемы (например, постоянное повышение цен) бьют тоже по всем структурным единицам общества (ну, в приведённом примере с ценами – кроме наиболее обеспеченных, конечно). Поэтому формировать антикапиталистические и прокоммунистические настроения, сокрушая культурную гегемонию противника, можно и нужно по всему обществу, а не только в пролетарской и тем более не только в фабрично-заводской среде. Да, скорее всего, сами по себе эти настроения ни к чему не приведут, но они создадут плодородную почву для будущего и существенно облегчат нам более адресную и предметную пропаганду.
Работа же на локальных уровнях состоит в том, чтобы погружаться в проблемы конкретных отраслей, госслужб, регионов, предприятий и т. п., предлагать способы решения выявленных проблем, по возможности бороться за реализацию этих способов – ведь безобразия творятся везде, и многие люди, потенциально готовые стать активистами, наиболее остро обеспокоены именно такими локальными безобразиями, чем, как я уже сказал, поеданием прибавочной стоимости капиталистом. Это одна из причин, по которой действительно сильной и многочисленной партии было бы необходимо иметь подробную отраслевую и региональную программу действий (ответ №4, дававшийся мною на вопрос «что делать?» в III разделе). К тому же на этом пути, может быть, и удастся обнаружить какую-то «естественно революционную» группу поменьше «пролетариата вообще», особенно если у неё выработан корпоративный дух. Наши же классические революционные класс и подкласс (пролетариат и фабрично-заводские рабочие) как целое в данный момент по-прежнему спят – и пока они спят (а к тому же утратили в постсоветские времена всякий корпоративный дух, или, говоря традиционным марксистским языком, перестали осознавать себя как класс), мы должны многое успеть сделать. Есть масса других вещей, которыми сумевшим организоваться политактивистам заниматься куда важнее, чем теребить почём зря спящего пролетария. Вот когда он выспится, тогда будет иной разговор.
Но это задачи большого масштаба, стоящие перед крупными коллективами политических активистов – а этих последних на данный момент очень не хватает. Я ведь начинал параграф с темы формирования «органической интеллигенции» пролетариата, а этот процесс пока что находится ближе к своему началу, чем к завершению. Но на него можно повлиять и на личном субъективном уровне: хотя, с одной стороны, именно объективные обстоятельства заставляют активистов становиться активистами и затем осваивать «функции интеллигента», зато с другой, без субъективной воли каждого конкретного активиста тут ничего нельзя сделать. Соответственно, кто из читателей смог добраться до этого места текста, тот, скорее всего, не совсем посторонний борьбе за дело коммунизма человек – и потому я призываю его превращаться в «органическую интеллигенцию пролетариата», действуя совершенно сознательно.
Как это выглядит на практике? Во-первых, занимайтесь накоплением и усвоением знаний: в области марксизма и коммунистической теории вообще; в сферах истории, политики, экономики, социологии, психологии (в хорошем смысле слова), которые имеют к марксизму прямое отношение; в иных областях, самых разных – от железнодорожного транспорта до балета, например. Придёт время, и все они, возможно, вам пригодятся; кроме того, в принципе-то можно применять для пользы дела любое знание, ежели умеючи. Ну а уж знания из коммунистической области не только со стопроцентной вероятностью пригодятся прямо сейчас вам самому, раз уж вы вступаете в политическую борьбу, но, сверх того, вы должны приобщать к ним и окружающих (собственно, это тоже аспект борьбы за культурную гегемонию). Что немаловажно, в собственных идеях при этом разбираться надо отлично, а не как попало – поскольку, как уже говорилось выше, коммунистическая идеология многолика и сложна, и если её вульгаризировать, то вы только запутаетесь сами и запутаете других. Во-вторых, полезно освоить также и побольше умений, опять же в широком смысле слова: это и профессиональный рост, и бытовые навыки, и творческие достижения, и способности чисто физические (а то нынче уже и пройти несколько километров пешком и без карты в телефоне не каждый в состоянии). Революционер много чего должен уметь и много в какие жизненные сферы обязан подняться – всё равно, для приближения ли революции или для строительства нового общества; ворчать же с дивана, ничего не умея и не зная, и без него все мастера. В-третьих, очень важно на практике (пусть сколь угодно мелкой) обучаться коллективному действию, которое преодолевало бы атомизацию и безответственность – этот бич современного общества, истребляющий все благие намерения политактивистов в том числе. Столь же важно вырабатывать на практике способность эффективно влиять на идейные позиции других людей: просвещение и пропаганда (и среди обычных граждан, и среди адекватных коллег по левому сообществу) и так-то играют жизненно необходимую для нашего дела роль, а в сегодняшних условиях являются самым главным и наиболее практически осуществимым для нас занятием. Наконец, в-четвёртых, представитель «органической интеллигенции пролетариата» должен уже сам по себе производить настолько хорошее впечатление на окружающих, чтобы люди при банальной оценке его со стороны стремились быть как он, идти за ним, приобщаться к его идеям.
Добиться всего перечисленного можно лишь в результате упорной работы над собой – а как-нибудь там автоматически, без приложения должных субъективных усилий совершенствование политактивиста происходить не будет или почти не будет. Не приняв соответствующего волевого решения и не исполняя его аккуратно и последовательно, стать активным действующим лицом борьбы за дело коммунизма не получится. Поэтому – стремитесь расти над собой и не останавливайтесь ни на каких уже достигнутых результатах.
Другое дело, что впадать по этой части в перфекционизм тоже не стоит – невозможно быть молодцом во всех отношениях, и не признав эту истину, можно лишь заработать себе нервный срыв и бесславно выпасть из революционного строя. Собственно, люди теперь, перенапрягаясь на работе (зачастую бесполезной или вредной), барахтаясь в огромном, чёрном и бессмысленном информационном потоке, отравляясь в крайне токсичной атмосфере загнившего капитализма, и так-то выгорают почём зря – поэтому психика даже добросовестных людей нередко строит защитные механизмы за счёт других областей жизни, в том числе добровольной общественной деятельности. И увы, в современных условиях средний человек избрал себе такую манеру поведения, что всё-таки гораздо актуальнее призывать его работать над собой, чем предостерегать, что во всём надо знать меру. Скажем, не так давно я увидел где-то на просторах левацкого ВК совершенно гнусную статью (к сожалению, ссылки на неё я сейчас не нашёл), автор которой на полном серьёзе настаивал, что вступать в левые организации надо лишь для собственного удовольствия, и как только вам перестаёт там нравиться, как только с вас (о, кощунство!) возомнившее о себе руководство этих организаций начинает чего-то требовать – немедленно посылайте их в пень и хлопайте дверью, а ещё лучше, просто молча исчезайте и ищите себе следующее место для политического самоудовлетворения. Сочинителю той статьи я от души желаю в жизни всего плохого и в особенности чтобы его постоянно обманывали и бросали (даже без объяснений) люди, на которых он имел глупость понадеяться в чём бы то ни было и которые ранее железно обещали ему участвовать в общем деле. Пропагандист зла должен страдать, а в особенности отведать собственного блюда полной поварёшкой. Но дело не столько в конкретном балбесе, сколько в печальной тенденции: тотальная общественная деградация успешно преодолела новый рубеж, и люди не только по факту регулярно поступают строго так, как желал бы изготовитель той пачкотни, но кое-кто из них, наиболее преисполнившийся вызывающим наплевизмом, уже призывает других делать как он, и не просто делать, а даже гордиться на публику своим подлым и жалким поведением. Так что беспокоиться за избыток перегибающих палку перфекционистов нам сейчас в левой тусовке точно не приходится.
Некая аналогичная схема часто наблюдается и в отношениях активиста с его мелкобуржуазным окружением. Последнее может ставить активисту в вину именно главную его черту – что ему «больше всех надо»: к примеру, он имеет наглость слишком много знать, он зачем-то вмешивается в разные безобразия, пытаясь их исправить, а ещё он попирает правила поведения Нормальных Людей, порицая, допустим, выпивку, курение и матерщину. (Интересно, что в последние годы на фоне существенной сдачи сигаретой и бутылкой своих позиций именно мат почему-то стал для воинствующего мещанина главным бастионом его воображаемых свободомыслия, крутизны и независимости; остаётся лишь вновь повторить – «их борьба»). В результате агрессивного воздействия окружения активист может возжелать мщения, после чего пойдёт путём презрения к народу и оторвётся от него – или же, напротив, может устыдиться, вследствие чего решит, будто грязная лужа мещанства на самом деле наполнена великой сермяжной правдой, и погрузится в неё с головой. Оба варианта, как мы понимаем, никуда не годятся и ведут в тупик: на самом-то деле одновременно нужны умения ловко привлекать потенциальных активистов и изящно отмахиваться от бесполезных и безнадёжных остолопов. В обществе предостаточно людей и одного, и другого сорта.
Ещё одна ловушка – потенциальное перерождение: если активист действительно сумел достичь какого-то жизненного успеха, он легко может сделать вывод, что теперь-то в обществе всё в порядке, раз всё в порядке стало у него – и отойти ото всякой активистской деятельности. А между тем стремиться к подъёму по общественной лестнице всё же надо: объединение желающих изменить мир не может состоять только из маргинальных элементов хотя бы потому, что у тех слишком мало возможностей. А тут ещё и известная проблема, какой этической ценой вы по той лестнице забрались и не переродились ли уже просто вследствие явной переплаты…
Так что путь революционного саморазвития не усыпан розами и вообще диалектичен с не очень хорошей стороны. Тем не менее, это не повод от него отказываться. Исторический процесс требует, чтобы «органической интеллигенцией пролетариата» стали именно вы, раз уж вы дочитали до этого места. Так становитесь ею и развивайтесь в этом направлении дальше!
Александр ХАЙФИШ
Дорогие читатели! И наш канал на Дзене и РКРП в целом существует лишь на энтузиазме, членских взносах и помощи наших сторонников. Сейчас на канале подключены донаты. Поэтому при желании можно поддержать нашу деятельность своей трудовой копейкой. Спасибо!