Его холодная, как удар клинка, красота была результатом отличной работы пластического хирурга. Он и не скрывал этого. Он был красив как тонкие безупречные линии чертежа - не теплой, а отполированной до зеркального блеска красотой, и Анна влюбилась в эту красоту, как тонут в глубокой воде — беззвучно и быстро. Он был из хорошей корейской семьи, с идеальными манерами и таким же идеальным планом на жизнь, где для русской невесты уже было отведено место — красивое, почетное но - тесное.
Он делал ей предложение не на колене, а сидя в кресле дорогого ресторана, положив на стол футляр с кольцом. Это был не вопрос, а утверждение факта.
— Ты выйдешь за меня замуж. Но есть одно условие, — его голос был ровным, будто он говорил о погоде. — Тебе придется вывести татуировку на спине.
У Анны перехватило дыхание
Татуировка — старый дракон, обвивающий ветку сакуры, — была памятью. Памятью о другой жизни, о дерзкой и свободной девушке, которой она была до него. Она сделала ее в шестнадцать, после поездки в Японию, это была ее тайная, личная победа над собой.
— Зачем? — выдохнула она. — Она же на спине, ее никто не видит...
— Я буду видеть, мои родители будут видеть, — перебил он, и в его глазах мелькнуло что-то жесткое, как камень. – Во время примерки свадебного платья продавцы будут видеть. К тому же в Корее нас не пустят в общую баню – туда не пускают людей с татуировками, боятся Якудзы, - пошутил он.
Это не ревность – это полировка
Для Джун-сео жена была не человеком, а будущим экспонатом в галерее его жизни. На ней не должно было быть ни единого изъяна, ни одной пылинки, напоминающей о мире вне его контроля. Ее прошлое, ее воспоминания, воплощенные в чернилах под кожей, были для него оскорблением. Как будто до него у нее была жизнь. Как будто она принадлежала себе.
Анна согласилась. Она убедила себя, что это — цена за счастье, жертва во имя любви. Она говорила себе, что дракон и сакура — это всего лишь картинка, а Джун-сео — ее будущее. Но когда она вошла в клинику, ее охватил животный ужас и она вспомнила, как делала тату – та девушка не боялась ничего...
Процедура была долгой и тяжелой
После каждого сеанса кожа горела огнем. Джун-сео внимательно осматривал ее спину, как хирург осматривает результат операции.
— Хорошо заживает, — констатировал он без тени сочувствия. — Скоро не останется и следа.
Он не видел ее боли. Он видел только процесс удаления. Для него это была техническая задача. По вечерам, когда она лежала лицом вниз, не в силах пошевелиться, он садился рядом и говорил ей о будущем.
О доме, который он построит. О детях, которых они воспитают. Какой безупречной женой, лицом его успеха, она станет. В его монологах не было «мы». Было «я» и «моя жена», как «моя машина» или «мой дом». Ее настоящая душа, со шрамом на спине и ноющей пустотой внутри, его не интересовала. Ему нужна была обложка. И он ее создавал.
В одну из таких ночей, сквозь туман боли, Анна посмотрела на него. Он говорил о мраморе для будущей гостиной, и его лицо было одухотворенным, прекрасным и абсолютно чужим. В этот миг она все поняла. Условие с татуировкой было испытанием. Это был ритуал посвящения.
Ритуал, в котором от нее требовалось добровольно убить в себе последний островок свободы. Он не просто стирал рисунок. Он стирал ее право на собственную историю. Он доказывал и ей и самому себе, что ее любовь сильнее ее самоуважения. Что она отдаст ему на переплавку все, что составляет ее личность, лишь бы получить место подле него.
Когда шрам окончательно зажил и на спине осталось лишь розовое пятно, Джун-сео удовлетворенно провел по нему пальцами.
— Совершенно, — сказал он.
В этом слове не было любви
Было удовлетворение коллекционера, наконец заполучившего редкий предмет в идеальной сохранности и уничтожившего все следы прежних владельцев. Анна смотрела в зеркало на свою чистую спину и не видела победы.
Она видела пустоту. И понимала, что вывела она не просто дракона с цветами. Она вывела саму себя. Вместе с татуировкой исчезла и та любовь, которая заставила ее согласиться на эту пытку. Осталось только холодное, леденящее знание.
Она вышла замуж не за мужчину. Она вышла замуж за тюремщика, который первым делом заставил ее собственными руками выстроить стены своей тюрьмы и выжечь на ее воротах единственный закон: «Ты — ничто. Я — все». И теперь ей предстояло жить в этой пустоте, с идеальной спиной и мертвой душой, в полной, безупречной тишине.
Будут ли счастливыми отношения, которые начинаются с такого ультиматума? Напишите комментарий!