#Зул, #Калмыкия, #АвтоБиос, #жЫдие_Андрюхана, #буддизм, #БогдоГеген, #Джомба, #Борцоки
Калмыкия — одна из т. н. не только национальных по преимуществу, но ещё и «буддийских» республик России, где Адрюхану некогда свезло побывать. Да ещё и «единственная буддийская республика в Европе», чем так любят бравировать и буддисты, и калмыки, и прочие разнообразные сочувствующие. Другая же — это, конечно, Тува, а вот до третьей, Бурятии, Андросу добраться так и не удалось. Оказывается, хоть и в Туву ввмду её особливой геолокации попасть не очень-то и легко, тем более, если нет лишних денег на самолёт, и ты не какой-нибудь там блогер варламофф, то родные земли первых российских буддистов — бурят находятся ещё настолько же дальше, то есть в два раза, от центральной России.
А вот Калмыкия оказалась куда ближе — каких-то пятнадцать часов на автобусе, на котором Андрюхер и отправился в калмыцкие степи много лет назад на учения предыдущего (на сегодняшний день) Богдо-Гегена. Надо отдельно уточнить, что подобные вояжи на учения лам и прочих наставников, не говоря уж о преданном сопровождении их на протяжении всего российского, а иногда и не только, пастырского турне, были Андрону совсем не свойственны, и не только из-за хронического недоимка, но в принципе — видимо, как элемент чрезмерной и фанатичной преданности гуру у озвученных адептов.
Но в этот раз случился спонтанный выкидыш из привычной колеи (да и в целом тот год был эпохальным и насыщенным ключевыми и переломными событиями и процессами), и батор Андро, находясь в состоянии перманентной влюблённости и получив первый гонорар на только осваиваемом тогда журналистском поприще, смело двинул на юг России. В компании многочисленных «коллег» и попутчиков — преимущественно московских и русских буддистов, хотя и не только — были среди них и буряты. И тогдашней возлюбленной и будущей женой, так что этот трип стал своеобразным предсвадебным путешествием.
В отличие от означенных «коллег» и единоверцев, Эндрюс был не сильно искушён ни в теории, ни в практике буддизма, и приобщался к дхарме Благородного фрагментарно, местами и частями. Во многом благодаря влиянию Янчога — одаренного музыканта, соучастника первой «Пурбы» и создателя театра тибетской мистерии «ЛунгТа», в проектах которого он успел разнообразно поучаствовать и даже прокатиться по Сибири в фестивальном турне летом того же года. Другим источником буддийских «флюидов», или эманаций, был центр тибетской культуры и информации с его бессменным на тот момент руководителем Нгавангом Гелеком и заместителем Таши, впоследствии самому возглавившим центр, частично игравший роль суррогатного посольства аннексированного Тибета.
Андрон, узнав о существовании центра вскоре после своего прибытия в столицу, наивно и несколько нахально, как он это обвычно и делал (и что почти всегда оказывалось самой выигрышной, хоть и незапланированной, и даже спонтанной стратегией), просто припёрся туда без всяких предварительных договоренностей или созвонов, подружился с Гелеком и Таши и стал неизменным участником мероприятий центра — в основном мирных митингов у посольства Китая за освобождение Панчен-ламы, пока их окончательно не запретили. И, конечно же, ежегодных празднований дня рождения Далай-ламы, не раз сыгравших немаловажную роль в его жизни — он по своему культуртрегерскому обыкновению таскал с собой на все стоящие мероприятия прицепом друзей и подруг. На одном из таких хэппенингов он познакомился и сразу познал одну из своих пассий, на другом — с выступавшим там проектом «Лунг-Та», после чего и сам к нему приобщился, на третьем шапочно познакомился с ВВ Жириновским.
Однако Калмыкия сильно отличалась как от буддийской Москвы, так и от сказочной Тувы, не говоря уж от посредственно и ординарной малой родины, и не в лучшую сторону. Погода первой половины октября была ещё не сильно холодной, но и далеко уже не тёплой, а голая «степь да степь кругом», постоянно продуваемая ветрами, позитива тоже не добавляла. «Слушать учение», за чем он, собственно, по идее и приехал, Анроник тоже не умел и не привык, поэтому по большей части слонялся по территории хурула, фоткал унылые окрестности, благочестивых калмыков и соблазнительных калмычек; разок-другой выезжал в Элисту, типа развеяться и заценить кумыс, этим всё знакомство с моноконфессиональной Калмыкией и исчерпывалось.
Обитать по экономии средств приходилось в заброшенных, но ещё не развалившихся зданиях какой-то то ли типографии, то ли целого госиздательства советской поры за символическую плату, покрывать которую из той же экономии приходилось оставленной благоверными паломниками на ступах мелочью. А питались горе-паломники борцогами, печеньками и конфетами, что в изобилии аборигены жертвовали монахам, а те распределяли уже среди таких лишенцев. Запивать же всё это неполезное однообразие приходилось чем придётся, а иногда и тем самым знаменитым калмыцким чаем с молоком, солью, маслом и мускатным орехом, который иногда приносили заботливые калмыцкие тётушки, и на который Андрюхан с тех пор подсел и пил непременно круглый год, адаптировав, разумеется, под свой вкус.
Взять интервью у Илюмжинова, как подорвался было начинающий журналист Андро, он так и не удосужился — сложно было ориентироваться в невнятно-непонятной атмосфере. Однако умудрился учинить неблагое, как узнал впоследствии, с т.з. буддийских канонов, деяние — занялся сексом со своей спутницей на галерее какого-то здания из храмового комплекса, пока все праведные буддисты внимали слову Дхармы.
А чрезмерно озабоченные и привязанные родственнички из предков не упускали случая лишний раз припомнить Андрюсику его сакрально-романтическое путешествие с упрёковым подтекстом: "а что ж не позвонили, не написали, не заехали, мы бы денег прислали.."... Но об этой токсичной родительской "заботушке" в иной какой-нибудь раз...