- Цифра круглая, как полная луна над декорациями «Гардемаринов». Возраст, в котором уже не принято задавать вопросы о смысле. Он, этот смысл, разлит в каждом кадре, в каждом звоне шпор, в каждой улыбке героинь, которые она создавала — не сыгранных, а именно создавала, как демиург.
- Эта пара, кстати, наши дачные соседи (СНТ Кино-1), но Дружинину здесь так и не довелось увидеть. Мне довелось беседовать с ней всего лишь раз, ссылку оставлю внизу. Но процитирую её интервью из сегодняшней «Комсомолки»:
- Её главный подвиг — не в режиссуре (хотя там — виртуозное владение каноном, школой, «высоким штилем»). Её подвиг — терапевтический. Она лечила страну от комплекса неуклюжести. Смотрите, мол, какие у нас были кавалеры! Какие дамы! Какие дуэли — не за жизнь, а за честь! Это был мощный нарратив достоинства, предложенный нации, пережившей унижение застоя. Не было хлеба — были зрелища. И эти зрелища оказались питательнее иной пищи.
Цифра круглая, как полная луна над декорациями «Гардемаринов». Возраст, в котором уже не принято задавать вопросы о смысле. Он, этот смысл, разлит в каждом кадре, в каждом звоне шпор, в каждой улыбке героинь, которые она создавала — не сыгранных, а именно создавала, как демиург.
Поздравлять Светлану Дружинину — дело рискованное. Как поздравить саму вечную юность? Как вручить букет той, что уже много лет дарит нам букеты из пудреных париков, алых мундиров, белоснежных платьев на фоне нарисованных дворцов? Её мир — не ушедшая Россия. Её мир — Россия, которая никогда не существовала, но которая была необходима. Существовала в мечтах, в тоске по изяществу, по благородству жеста, по тому, чтобы любовь объяснялась глазами, а не матом. В эпоху, когда историю кроили в лоскуты, а прошлое топили в идеологической соляной кислоте, она спасла от забвения не факты, а эмоцию. Чувство.
Она — последний адмирал флота из кинофабрики грёз. Её «Гардемарины» — не про XVIII век. Они про 1987-й, про тот самый миг, когда империя догадалась о своём скором конце, и захотела напоследок принарядиться. Вглядеться в лица Караченцова, Харатьяна, Шевелькова — это же лица не петровских мушкетёров, а наших современников, вдруг примеривших на себя костюм чести. Она дала нам альтернативную биографию. Вместо коллективной травмы — коллективная красивая сказка. Вместо серости — густо-синий бархат ночи и алые зори.
Будущий муж Светланы Дружининой Анатолий Мукасей впервые увидел её по телевизору. Это произошло по счастливой случайности: его родители, разведчики-нелегалы, ненадолго вернулись в СССР из заграничной миссии и гостили на даче Сталина, где в том числе смотрели кино. Светлана в образе из фильма «За витриной универмага» понравилась матери её будущего супруга, который тогда учился в десятом классе, а тот в шутку сказал, что женится на ней. Мукасей и Дружинина познакомились благодаря страсти к волейболу. Сестра Анатолия Элла представила его Светлане, которая возглавляла сборную ВГИКа. Мукасей, имевший разряд, вскоре стал студентом операторского факультета, а также капитаном волейбольной команды. Поэтому пару прозвали «два капитана». Много лет спустя необычная история любви повторилась с участием сына кинематографистов. Дружинина и Мукасей, как и в молодости, увлекались волейболом и следили за успехами двукратной чемпионки мира, заслуженного мастера спорта Екатерины Гамовой. Для них стало большим сюрпризом, когда Михаил Мукасей представил Гамову как свою девушку. Позже Мукасей-младший и Гамова поженились.
Эта пара, кстати, наши дачные соседи (СНТ Кино-1), но Дружинину здесь так и не довелось увидеть. Мне довелось беседовать с ней всего лишь раз, ссылку оставлю внизу. Но процитирую её интервью из сегодняшней «Комсомолки»:
«Даже муж много раз говорил, что я разговариваю, как его мама, Елизавета Ивановна была интеллигентная и образованная женщина, которая действительно меня многому научила. Но я никогда не забываю и свою маму (она работала воспитательницей в детском саду, отец был шофером, пропал без вести на войне – Ред. КП). Чем дольше я живу, тем больше ценю её. Мама верила в меня и всегда мне помогала. Когда мы с ней вернулись из эвакуации в Москву, нам пришлось скитаться: пока нас не было дома, нашу комнату заняли чужие люди. Я выросла в Марьиной Роще, в шпанистом районе. В нашем дворе жила знаменитая банда «Чёрная кошка»...
Актёрская профессия дала мне популярность, известность, за что я ей очень благодарна. Никогда не ругаю свои роли в кино, как это делают некоторые актеры, хотя именно благодаря этим ролям они состоялись в профессии. Но я не актриса по характеру, по-настоящему никогда не хотела ею быть...
Когда вы работаете с историческим материалом, у вас вольно или невольно существует эта мистическая связь, вы как будто бы слышите этот диалог свыше. Я со своими героями беседую. Говорю: «Анна Иоанновна, не сердись, я же тебя люблю, я о тебе говорю честно, искренне и достойно»... Я сказала: «Петр Сумароков, ты меня извини, я тебя омолодила в два раза, тебе теперь 21 год (хотя ему должно было быть уже 42 года), но посмотри, какой ты красавец, просто гардемарин»
Кино - это командная работа. Как я говорю, «шайка единомышленников». Очень не люблю интриги. Те, кто пытался интриговать, тут же вылетали с картины... Киносага «Гардемарины…» - серьезная трюковая картина. Ещё до начала съемок все артисты в течение нескольких месяцев занимались в кавалерийском полку, получили дипломы квалифицированных конников, иначе бы им не разрешили сесть в седло. Со всеми артистами был заключен договор, что они не будут совмещать работу с другими съемками. Те, кто нарушал договор, сразу же вылетали из проекта…. Так вылетел Юра Мороз, потом – Шевельков, потом – Жигунов. Из первого состава гардемаринов до последней части дошел только Дима Харатьян... Режиссёр – это тренер, который должен думать за всех, бежать впереди всех, работать и кнутом, и пряником. Иначе не получится».
Её главный подвиг — не в режиссуре (хотя там — виртуозное владение каноном, школой, «высоким штилем»). Её подвиг — терапевтический. Она лечила страну от комплекса неуклюжести. Смотрите, мол, какие у нас были кавалеры! Какие дамы! Какие дуэли — не за жизнь, а за честь! Это был мощный нарратив достоинства, предложенный нации, пережившей унижение застоя. Не было хлеба — были зрелища. И эти зрелища оказались питательнее иной пищи.
Критики говорили: «бутафория», «лубочность», «пряничная Россия». Ах, если бы! Она и не скрывала, что строит театр. Но в этом театре были подлинные страсти. Её Настя Ягужинская — это же трагедия в кружевах! Её коррупционеры и интриганы — не карикатуры, а живые люди в треуголках. Она не идеализировала прошлое — она его стилизовала, возводя в идеал. А в эпоху распада идеалов только так и можно было выжить — создав свой, параллельный, сверкающий мир.
И вот ей — девяносто. Она пережила свою эпоху, своих актёров, свою страну в её прежних границах. Она сидит, наверное, в кресле, смотрит свои фильмы — эти застывшие вальсы, эти немые признания, эти походы парусников в никуда — и видит не старую плёнку. Она видит вечность. Ту, что удалось поймать на кончик пера и кинокамеры.
Дорогая Светлана Сергеевна! Вы не отступили от своего правила: делать кино как роскошный, искрящийся сон. Вы сохранили верность красоте в эпоху, когда это считалось почти неприличным. Вы доказали, что ностальгия — не болезнь, а форма сопротивления хамству и суете. Ваши гардемарины до сих пор на вахте. Они охраняют не императрицу и не государственные тайны. Они охраняют наше право на красивую выдумку, на изящный жест, на любовь, которая решается вопросом: «Можно ли умереть за вас?».
С юбилеем, Командор. Ваш фрегат всё ещё в строю. И под вашим бризом нам — и зрителям, и коллегам — дышится легче. Спасибо, что не разучили нас вальсировать.