Свекровь стояла в дверях моей спальни, держа в руках коробку с моими вещами.
Я замерла на пороге квартиры, не веря собственным глазам. Мои платья, мои книги, мои фотографии — всё было свалено в картонную коробку, как хлам для мусорки.
— Галина Степановна, что вы делаете? — голос сорвался на хрип.
Свекровь обернулась с таким выражением лица, будто я застала её за уборкой пыли. На её губах играла та самая улыбка. Улыбка человека, который знает, что победил.
— Наконец-то явилась, Танечка. А я тут помогаю Витеньке. Он попросил собрать твои вещи, пока тебя нет.
Витя. Мой муж. Человек, который пять лет назад клялся любить меня всю жизнь. Который плакал от счастья на нашей свадьбе. Который говорил, что я — лучшее, что случилось в его жизни.
— Какие вещи? Куда собрать?
— Ну как куда? — свекровь поставила коробку на пол и отряхнула руки. — Ты же понимаешь, Танечка. Так дальше продолжаться не может. Витенька несчастлив. Уже давно несчастлив. А я не могу смотреть, как мой сын мучается.
Я сделала шаг в комнату. Шкаф был открыт. Пустые полки смотрели на меня, как глазницы.
— Где Витя?
— У Олечки. Они сейчас обсуждают ремонт.
— У какой Олечки?
Свекровь вздохнула с притворным сочувствием. Так вздыхают, когда объясняют очевидные вещи непонятливому ребёнку.
— У Олечки Сорокиной. Они с Витей вместе учились. Чудесная девочка из хорошей семьи. Её отец — заместитель главы района. Не то что некоторые... без связей, без перспектив.
Олечка Сорокина. Я слышала это имя раньше. Много раз. Свекровь постоянно упоминала её: «А вот Олечка уже родила двоих», «А вот Олечка получила повышение», «А вот Олечка такую шубу купила».
Но я никогда не думала... не могла представить...
— Они встречаются?
— Танечка, не драматизируй. Просто обсуждают ремонт. Олечка недавно развелась, ей нужна мужская помощь. Витенька — благородный человек, он не мог отказать.
— Благородный человек, который выгоняет жену из дома через свою мать?
Свекровь поморщилась, словно я сказала что-то неприличное.
— Никто тебя не выгоняет. Просто мы все понимаем, что этот брак был ошибкой. Пять лет — и ни одного ребёнка. Ты работаешь в своей библиотеке за копейки. У тебя нет амбиций, нет стремлений. Витенька заслуживает большего.
Я почувствовала, как пол уходит из-под ног. Это был какой-то абсурдный сон. Я вернулась с работы, мечтая о тёплом ужине и спокойном вечере с мужем. А вместо этого застала свекровь, которая паковала мою жизнь в картонные коробки.
— Он знает, что вы здесь?
— Конечно, знает. Кто, по-твоему, дал мне ключи?
Дал ключи. Пока меня не было. Чтобы я пришла к пустым шкафам.
— Это неправда, — прошептала я. — Витя бы никогда...
— Позвони ему, — свекровь пожала плечами. — Хотя лучше не мешай. Они с Олечкой сейчас выбирают плитку для ванной. Знаешь, какая ванная в её новой квартире? Огромная. Не то что эта конура.
Она обвела рукой нашу маленькую двушку. Квартиру, которую мы с Витей снимали пять лет. Квартиру, где я выучила каждую трещинку на потолке. Где мы мечтали о будущем, строили планы, верили друг другу.
— Я не уйду, — сказала я. — Это мой дом.
— Твой? — свекровь рассмеялась. — Милая, тут всё оплачивает мой сын. И я, между прочим, помогаю. А ты? Что ты вкладываешь в эту семью? Зарплату библиотекаря? Смешно.
— Я вкладываю свою жизнь. Свою любовь. Пять лет своей молодости.
— Любовь не платит за квартиру, Танечка. И молодость твоя, прости, уже не та. Тебе тридцать два. Через три года будет тридцать пять. А у Олечки — двадцать восемь. Чувствуешь разницу?
Она произнесла это так буднично, так спокойно. Будто не резала меня по живому, а объясняла таблицу умножения.
— Галина Степановна, — я постаралась, чтобы голос звучал ровно, — выйдите из моей квартиры.
— Из твоей? — она снова приподняла бровь. — Договор аренды на имя Вити. Так что формально...
— Выйдите. Немедленно.
Свекровь смерила меня долгим взглядом. В её глазах мелькнуло удивление. За пять лет брака я ни разу не повышала на неё голос. Терпела бесконечные уколы. Улыбалась, когда она критиковала мою еду. Молчала, когда она сравнивала меня с другими женщинами.
— Хорошо, — она неожиданно легко подняла руки. — Я уйду. Но учти: Витя уже принял решение. Он подаёт на развод. Документы готовы, осталось только твоя подпись.
— Развод?
— А ты чего ожидала? Что он будет вечно тянуть эту лямку? Бесплодная жена, которая зарабатывает меньше уборщицы. Никакой благодарности, никакого уважения к его матери. Витенька терпел долго. Слишком долго.
— Я не бесплодная! Мы просто решили подождать с детьми!
— Решили? — свекровь усмехнулась. — Ты решила. А мой сын хотел семью. Нормальную, большую семью. Но ты всё откладывала: «Сначала карьера, сначала стабильность». Какая карьера, Танечка? Ты книжки на полках расставляешь!
Она подхватила свою сумочку и направилась к выходу. На пороге обернулась.
— Кстати, Витя просил передать: у тебя неделя на сборы. Олечка хочет въехать до конца месяца. Им нужно пространство для будущего ребёнка. Она уже беременна. Шесть недель.
Дверь закрылась.
Я стояла посреди комнаты, глядя на полупустой шкаф. Шесть недель. Значит, это началось как минимум два месяца назад. Пока я готовила ему завтраки. Пока гладила его рубашки. Пока засыпала рядом, думая, что мы — семья.
Телефон в кармане завибрировал. Сообщение от Вити: «Мама всё объяснила? Не устраивай сцен. Это лучше для всех. Подпиши бумаги, и разойдёмся мирно».
Разойдёмся мирно. Пять лет — и «разойдёмся мирно».
Я села на кровать. Нашу кровать. Его и мою. Нет, уже не нашу. Скоро здесь будет спать Олечка. Беременная Олечка из хорошей семьи.
Телефон снова завибрировал: «И не вздумай претендовать на имущество. Всё куплено на мои деньги. Мама сказала, ты даже посуду забирать не имеешь права».
Я смотрела на экран и не чувствовала ничего. Пустота. Звенящая, оглушающая пустота. Будто из меня вынули что-то важное, а взамен забыли положить.
А потом пришла злость.
Она поднималась медленно, откуда-то из глубины. Злость на свекровь, которая пять лет точила меня по капле. Злость на Витю, который оказался тряпкой, марионеткой в руках мамочки. Злость на себя — за то, что терпела, молчала, надеялась.
Я набрала номер подруги.
— Маша, ты можешь приехать? Срочно.
Через час мы сидели на кухне. Маша слушала, не перебивая. Только качала головой и подливала мне чай.
— Я всегда говорила, — сказала она наконец. — Эта свекровь — ядовитая гадина. А Витька твой — бесхребетное ничтожество.
— Он не был таким раньше.
— Был. Ты просто не хотела видеть. Помнишь, как на вашей свадьбе он спрашивал у мамочки разрешения на каждый танец? Как она выбирала вам квартиру, мебель, даже занавески?
Я помнила. Но тогда мне казалось, что это — забота. Что свекровь просто хочет помочь молодой семье. Что Витя уважает мать и это прекрасно.
— Что мне делать, Маш?
— Во-первых, не подписывать никакие бумаги. Во-вторых, сходить к юристу. В-третьих... — она помолчала. — Лен, у тебя есть доказательства его измены?
— Какие доказательства?
— Переписка, фото, свидетели. Что угодно. Если он изменял, ты можешь претендовать на раздел имущества. Даже если квартира съёмная, есть совместно нажитое. Машина, например.
Машина. Витина любимая машина, которую он купил два года назад. На наши общие деньги, между прочим. Я тогда отдала всю свою заначку — наследство от бабушки.
— Маш, я не хочу войны.
— А они хотят. Они уже объявили тебе войну. Думаешь, если ты тихо уйдёшь, они оставят тебя в покое? Эта свекровь будет ещё десять лет рассказывать всем, какая ты была ужасная невестка.
Она была права. Я знала это. Галина Степановна никогда не упустит возможности выставить меня виноватой. Она уже наверняка обзвонила всех родственников, рассказывая, как невестка «бросила» её бедного сына.
На следующий день я пошла к юристу.
— Ситуация неоднозначная, — сказала молодая женщина, изучив документы. — Квартира съёмная, это минус. Но машина куплена в браке, и если вы докажете свой финансовый вклад...
— У меня есть выписки из банка. Я переводила деньги на его счёт.
— Отлично. Это уже что-то. Теперь насчёт измены...
— Я не хочу копаться в этом.
Юрист посмотрела на меня с сочувствием.
— Понимаю. Но если хотите справедливого раздела, придётся. Суды учитывают обстоятельства развода.
Я вышла из офиса с тяжёлой головой. Справедливый раздел. Как будто можно разделить пять лет жизни на равные части. Как будто можно измерить в рублях то, что я вложила в этот брак.
Вечером позвонил Витя.
— Тань, нам надо поговорить.
— О чём?
— Не по телефону. Давай встретимся. В кафе на углу, через час.
Он сидел за дальним столиком, нервно вертя в руках чашку кофе. Увидев меня, попытался улыбнуться.
— Привет. Хорошо выглядишь.
— Давай без прелюдий.
Он кивнул. Отпил кофе. Снова кивнул.
— Послушай... мама погорячилась вчера. Не надо было так. Я ей сказал.
— Что ты ей сказал?
— Что это наши дела. Наши с тобой. Она не должна была лезть.
— Но она залезла. С твоего разрешения. С твоими ключами.
Витя поморщился.
— Я не думал, что она прямо вещи паковать начнёт. Я просто попросил её поговорить с тобой. Объяснить ситуацию.
— Какую ситуацию, Вить? Что ты изменяешь мне с Олечкой? Что она беременна? Что твоя мать уже ремонт планирует в нашей квартире?
Он отвёл взгляд. Этот жест я видела тысячу раз. Так он делал всегда, когда врал.
— Олечка — это... это сложно объяснить. Мы просто общаемся.
— Она беременна от общения?
— Не знаю, мой ли это ребёнок! — он вспылил. — Она сама так сказала, но я... мы предохранялись.
Я смотрела на человека, с которым прожила пять лет. На человека, который сейчас пытался убедить меня, что его любовница могла забеременеть от кого-то другого. На человека, который даже в этот момент думал только о себе.
— Вить, — сказала я спокойно, — мне всё равно, твой это ребёнок или нет. Мне всё равно, что ты чувствуешь к Олечке. Мне даже всё равно, что твоя мать считает меня недостойной. Знаешь, что мне не всё равно?
Он поднял глаза.
— То, что ты — трус. Пять лет ты прятался за мамину юбку. Пять лет она решала за нас, где жить, что покупать, когда рожать детей. А я молчала, потому что любила тебя. Думала, что это временно. Что ты повзрослеешь. Что выберешь меня.
— Я тебя выбирал! Я женился на тебе вопреки маме!
— И с тех пор каждый день извинялся перед ней за этот выбор. Каждый день доказывал, что она для тебя важнее. Каждый день ставил её мнение выше моих чувств.
Витя молчал. В его глазах мелькнуло что-то похожее на стыд. Но только на секунду.
— Мама хочет мне добра.
— Твоя мама хочет контроля. И ты ей его дал. Над собой, над нами, над нашим браком.
— Ты её не понимаешь!
— Я понимаю только одно: ты никогда не станешь взрослым, пока она жива. И даже когда её не станет, ты будешь слышать её голос в своей голове. «Витенька, эта женщина тебя недостойна. Витенька, ты заслуживаешь лучшего».
Он вскочил, опрокинув чашку. Кофе разлился по столу тёмной лужей.
— Я не обязан это слушать!
— Нет. Не обязан. Можешь идти к мамочке. К Олечке. К кому угодно. Только запомни одну вещь.
Он остановился.
— Однажды ты поймёшь, что потерял единственного человека, который любил тебя настоящего. Не твои деньги, не твои перспективы, не одобрение твоей матери. Тебя. Со всеми твоими страхами, слабостями и сомнениями. И тогда будет поздно.
Он ушёл, не оглянувшись.
Через месяц я подписала документы о разводе. Забрала свою долю за машину — юрист оказалась права, выписки из банка помогли. Сняла маленькую студию на другом конце города. Начала жизнь заново.
Свекровь получила то, что хотела: Олечка въехала в квартиру уже через две недели после моего отъезда. Правда, беременность оказалась ложной тревогой — или так сказал Витя общим знакомым.
А через полгода я узнала от Маши, что Олечка ушла от Вити. К другому мужчине. Более перспективному, как выразилась её мама.
Свекровь снова взялась искать сыну достойную партию.
Я сидела в своей маленькой студии, пила чай и смотрела в окно. За стеклом шёл мокрый снег. В углу мерцала маленькая ёлка — первая за много лет, которую я украсила так, как хотела я, а не свекровь.
Телефон завибрировал. Сообщение от Вити: «Тань, я был неправ. Можем поговорить?»
Я смотрела на экран долго. Очень долго.
А потом заблокировала номер.
Свобода — странная штука. Её не замечаешь, пока не потеряешь. И не ценишь, пока не обретёшь заново.
Я обрела.
И знаете что? Маленькая студия без мужа оказалась гораздо просторнее большой квартиры со свекровью за спиной.
Впервые за пять лет я чувствовала себя дома.
По-настоящему дома.