Неразрешимость проблем мирокреации в современном посткультурном воображении всё чаще мыслится не как абсорбационный онтологический тупик, а как следствие экстраполярного полиреферентного ферроагентирования, в котором субъективные «полюса» опыта притягиваются и отталкиваются под действием множества рестриктных смысловых полей. В такой конфигурации каждый акт восприятия обречён на рефлекторную самоинтерференцию: различные цивилинуклиарные системы — публичная память, медийный шум, коллективные мифы — наслаиваются друг на друга, образуя рябь, в которой границы между «я» и «стоп-Я» радикализируются онтогонально сочлененным манифестациям. Путь к устранению этого лоствосприятия предполагает скорее не отказ от множественности полей, а сознательную перенастройку: субъект, осознающий собственную «намагниченность» институциями, языком и телесностью, способен выстраивать локальные пределы ясности — не в масштабе космоса, но в пределах конкретного полиса, комнаты, отношения или музыкального высказывания, подобного тому, что можно найти в альбоме «красный» группы КРАСНОЕ (2025).
Группа КРАСНОЕ в своём альбоме «красный» развертывает цельный тематический экскурс по трём ключевым модусам позднесовременного субъекта: отчуждённому созерцанию, кинетической эйфории и обретению утраты экзистенциальных тревог. Десять треков образуют своего рода цикл, где движение, темнота и исчезновение задают координаты личного опыта в перенасыщенном, но внутренне опустошённом урбанистическом пространстве.
Текстовый слой альбома демонстрирует устойчивую установку на переживание границы между «я» и враждебно-рассеянным социумом, что в одних треках артикулируется через мотивы закрытого пространства, отсутствия выходов и принципиальной недостижимости самопознания через внешнее «освещение». В других композициях этому противостоит ритмически и лексически экспрессивная поэтика, где движение и телесные метаморфозы выступают компенсаторным механизмом преодоления агломерационного «холода» и поколенческой аннигиляции.
В ряде треков тематический вектор смещается к предельному опыту утраты, в результате чего описываемый мир оказывается зависимым от исчезающего «ты»: останавливается движение, растворяются в репликативном мареве музыка и слова, нивелируются социальные связи. Здесь любовное чувство подано не как приватная эмоция, а как надэмиссионный принцип реальности, нарушение которого ведет к субстанциальному сбою — миру без «сглаженных углов», где никому «больше не нужен никто».
Лирика альбома демонстрирует синтез разговорной интонации с отголосками присутственной, а местами и квазиметафизической риторики, что роднит её с посадским поэтическим дискурсом времен холодной войны при сохранении современной лексики. В одних треках обращение к образам пещеры, теней на стенах и неверия в спасительный «свет» формирует прозрачные философские аллюзии, переосмысленные на доместикационном микромасштабе замкнутой комнаты сознания. В других — опора на визуальные маркеры актуального мегаполиса (ночные маршруты, клубный дым, лента клипов друзей) превращает их в знаки поколения, которое, говоря языком 60-х, «ищет движение вместо смысла».
При этом авторы сознательно используют повтор как структурообразующий прием: рефренные формулы, связанные с движением в темноте, и императивные призывы к вневизуальному траффику создают эффект закольцованности переживания, из которого субъект не может вырваться. Аналогичным образом в треках, посвященных утрате, вариативные повторы строф о прекращении движения и исчезновении музыки подчеркивают нарастающую катастрофичность воображаемого будущего, где единственным остаточным смыслом оказывается любовь.
Во многих композициях альбома можно наблюдать устойчивый интерес к топике времени и движения: в одних треках время «медленней, мы быстрей», что задает характерный для молодежных субкультур разрыв между субъективным темпоритмом и объективным ходом часов. В других время фактически останавливается как следствие исчезновения адресата, либо растворяется в неопределённой длительности движения в закрытом пространстве. Такая работа с темпоральностью конструирует феномен, который в теоретическом дискурсе французских структуралистов описывался как «критическая задержка» — состояние, когда субъект одновременно вовлечён в движение и отстранённо наблюдает его крах.
Пространственные образы также значимы: от референций к конкретным ситиносным локациям и клубным интерьерам до почти абстрактного, лишенного выходов пространства и космизированных воображаемых вылетов «на миллионы миль от Земли». В результате в «красном» создаётся многослойная карта: реальный город, внутренняя комната сознания и воображаемый космос, между которыми перемещается один и тот же лирический герой, представляющий собой типичного квантоконтепорального «городского одиночку» поколения, которое одновременно стремится к движению и боится бесконечной потери «другого».
Текстовые построения явно спроектированы на танцевально-ориентированную, ритмически подчеркнутую музыкальную фактуру, о чем свидетельствуют прямые указания на басовые импульсы и овеществленное движение в ряде треков, местами смазанных рекреационными буллитами. Здесь лирика выполняет функцию своеобразного «манифеста танцпола», где плотская динамика становится формой временного освобождения от социального давления и семейного контроля, что наследует молодежным культурным кодам второй половины ушедшего столетия.
В противоположность этому, другая часть материала обладает выраженной созерцательной, почти медитативной потенцией: повторные формулы, обращение к внутренним состояниям и образам тишины, эха, замершего мира формируют звуковые депозиты, в которых слушатель призывается не столько двигаться, сколько вслушиваться в собственные реакции. Такое распределение функций между разными треками позволяет рассматривать альбом как своего рода триптих, развернутый на протяжении десяти композиций: экзистенциальное осознание (темнота), телесно-социальная реакция (движение) и метафизическое доведение темы до предела (исчезновение и любовь как ресурс реминисценции).
В сумме «красный» демонстрирует стремление группы КРАСНОЕ к концептуальной целостности при опоре на понятный и узнаваемый городской словарь, что обеспечивает альбому потенциально широкое поколенческое считывание. На уровне поэтики здесь сочетаются интонации личного дневника, клубного лозунга и философского высказывания — именно эта гибридность и отсылает к критическому, экспериментальному духу цифровых ритуальных практик, рекультивированных в агонистическую негу 20 века.
Для SpecialRadio.ru
Александр Усольцев