Княгиня Мария, жена Всеволода Большое Гнездо: «чехиня» или «ясыня»?
Князь Всеволод Юрьевич, младший сын Юрия Долгорукого, женился ещё тогда, когда вынужденно пребывал в Южной Руси, изгнанный из Владимиро-Суздальского княжества старшим братом Андреем Боголюбским.
Летопись впервые упоминает о его супруге, «княгине Всеволожей», под 1175 годом: начиная войну с племянниками Мстиславом и Ярополком Ростиславичами за владимирский престол (освободившийся после убийства Андрея Боголюбского), Всеволод и его брат Михаил (Михалко) Юрьевичи оставили жён на попечение черниговского князя Святослава Всеволодовича. Из Чернигова те будут доставлены к ним уже после вокняжения Михалка Юрьевича во Владимире.
Избранницу Всеволода звали Марией. Летописи называют её по имени — в отличие от подавляющего большинства других русских княгинь, имён которых мы не знаем. И это не удивительно: Мария Всеволожая оставила заметный след в русской истории и сыграла огромную роль в жизни своего мужа.
Князь и княгиня прожили в браке более тридцати лет, и Мария стала матерью всех детей Всеволода. Так что прозвище Большое Гнездо по справедливости должно было бы принадлежать ей не меньше, чем её супругу. Но мало этого — как основательница одной из прославленных владимирских обителей — Успенского женского Княгинина монастыря, — благоверная великая княгиня Мария почитается Церковью в лике святых. Её церковная память празднуется 19 марта, и также её имя значится в Соборе Владимирских святых (празднуется 23 июня).
Княгиня Мария оставила после себя несколько загадок. И главная из них — это загадка её происхождения.
Древнерусская статья «А се князи русьстии» (читающаяся в той же рукописи середины XV века, что и Новгородская Первая летопись младшего извода), а также ряд других летописных и внелетописных источников приводят отчество супруги князя Всеволода Юрьевича — и это тоже редчайший случай для княгинь, не принадлежавших к роду Рюриковичей. И отчество это звучит не слишком привычно для нашего уха — Шварновна. Кроме того, указана в них и этническая принадлежность отца Марии, Всеволодова тестя:
«…А княгини его, Мариа Всеволожа Щварновна (здесь так! — А. К.), дщи князя чешьского…»
Те же сведения, но уже с правильным написанием отчества: «Шварновна», повторены в ряде других летописей XV—XVI веков, а также в «Степенной книге царского родословия» (XVI век).
Это с одной стороны. С другой же, известно, что у Марии имелись по меньшей мере две сестры, свояченицы Всеволода, уже после неё вышедшие замуж — и тоже за русских князей. Так вот одна из них, ставшая в 1183 году женой князя Мстислава Святославича (сына Святослава Всеволодовича), именуется в летописи «ясыней». (Ясы, или аланы, — предки нынешних осетин, жившие в те времена на Северном Кавказе и в Подонье.)
Получается, что «ясыней» была и её старшая сестра, жена Всеволода? Или всё-таки «чехиней», как об этом говорят внелетописный и летописные источники? Историки, как правило, отдают предпочтение одной из этих версий, отказывая другой в достоверности.
Так, «ясыней» называли супругу Всеволода ещё первый наш историк XVIII века Василий Никитич Татищев, а затем, хотя и с оговоркой, Николай Михайлович Карамзин, автор «Истории государства Российского». Впоследствии это мнение получило широкое распространение и ныне стало едва ли не общепринятым.
В последнее же время тема «ясского» происхождения княгини Марии сделалась более чем актуальной. Владикавказская и Аланская епархия Русской Православной Церкви добилась общецерковного прославления святой Марии Владимирской именно как Ясыни; имя её включено в Собор Аланских святых (празднуется Церковью в ближайшее воскресенье к 10 ноября). Сама княгиня «Мария Ясыня» превратилась едва ли не в культовую фигуру, символизирующую духовную и историческую близость двух народов — русского и осетинского.
Вопрос действительно важен. В том числе и потому, что Мария вместе с князем Всеволодом дала начало множеству княжеских родов древней и средневековой Руси. От них ведут своё начало и московские, и тверские, и суздальские, и нижегородские, и ростовские, и белозёрские, и юрьевские, и стародубские князья. «Сей есть Всеволод всем русским нынешним князьям отец, зовомый Великое Гнездо», — написал о князе Всеволоде Юрьевиче тверской книжник XVI века. Матерью же «всем русским нынешним князьям» он вполне мог назвать его супругу княгиню Марию.
Так откуда же взялась жена Всеволода Юрьевича и к какому роду-племени принадлежала?
Прежде всего, стоит сказать о том, что обе версии — и «чешская», и «ясская» — представляются вполне обоснованными, ибо опираются на весьма авторитетные источники. Что касается статьи «А се князи русьстии», то, несмотря на то что она датируется XV веком и сохранилась в новгородской рукописи, источник её — по-видимому, ростовский; сведения же о княгине в конечном счёте восходят, вероятно, к тем известиям, которые на протяжении веков сохранялись во владимирском Княгинине монастыре. Здесь княгиня была похоронена, здесь почиталась её память, и здесь имя основательницы обители должны были помнить. В точно такой же форме — «Мария Шварновна, дочь чешского князя», — имя княгини приведено в монастырских летописцах и синодиках; несколько по-другому, но похоже, с тем же отчеством, — «Марфой Шварновной» — именовалась она в позднейшей надписи над её погребением, читавшейся ещё в XVIII или начале XIX века. (Имя Марфа полагается в таком случае иноческим, или, может быть, схимническим, именем княгини. Хотя из летописей известно, что княгиня приняла монашеский постриг с тем же именем Мария, что носила в миру.)
Мы, правда, не знаем никакого «чешского князя» Шварна. Но само имя имеет вполне прозрачную этимологию, восходя к чешскому «švarny» — в значении: «ладный, опрятный, красивый». И хотя в средневековой Чехии это имя не известно — но, может быть, возникнув в качестве прозвища, оно превратилось в имя уже на Руси?
Во всяком случае, некий Шварн, воевода нескольких южнорусских князей и участник многих войн 1140—1160-х годов, хорошо известен летописям: они застают его сначала на службе у киевского князя Изяслава Мстиславича, затем у ставшего киевским князем Изяслава Давыдовича Черниговского, а последнее летописное упоминание, под 1167 годом, связывает его с Переяславлем Южным, где княжил в то время старший брат Всеволода Юрьевича Глеб и где несколько позже (а возможно, уже и тогда!) нашёл временное пристанище сам Всеволод.
Этот Шварн вполне подходит на роль тестя Всеволода Юрьевича. Правда, он был не князем, но воеводой. Но он был близок к князьям, не раз предводительствовал полками наравне с князьями или даже вместо них — словом, входил в тот тесный круг военных вождей, в который в конце 60-х — начале 70-х годов XII века стремился попасть юный Всеволод. Позднейшее же его именование князем — очевидно, «задним числом», через много времени после смерти — не выглядит чем-то удивительным или из ряда вон выходящим; напротив, с «превращениями» такого рода историки сталкиваются постоянно.
Ко времени женитьбы Всеволод ещё не успел проявить себя; он не имел собственного удела, не имел и реальных перспектив на более или менее значимый княжеский стол в ближайшем будущем — и потому вполне мог довольствоваться в качестве жены не дочерью кого-либо из князей, а дочерью воеводы. Но став спустя несколько лет владимирским князем, Всеволод совершил головокружительный взлёт. Супруга его умерла, будучи великой княгиней, женой владимирского «самодержца»; записи же о её происхождении составлялись ещё позже. А потому и тесть его неизбежно должен был превратиться в фигуру более значимую, нежели был на самом деле.
Ничего не известно нам из летописей и о чешском происхождении Шварна. Разумеется, если не принимать во внимание свидетельство позднего Тверского летописного свода, где этот Шварн, взятый в плен половцами в 1166 году, назван «ч[еш]ьским князем» — вне всяких сомнений, под влиянием той же статьи «А се князи русьстии». (Такими же неудачными догадками тверского составителя летописи должны быть признаны и другие его «избыточные» известия: о том, что княгиня Мария Шварновна крещена была лишь во Владимире, а «приведена ис Чех не крещена», или именование Шварна (отца в данном случае сестры Марии, супруги новгородского князя Ярослава Владимировича) «чешским королём». Едва ли большего доверия заслуживают сведения Никоновской летописи о брате и племяннике названного Шварна, «такоже Шварня нарицаемого». Похожие подробности о русских «богатырях», включая их мнимые имена и отчества, нередки в этой летописи и, как можно думать, представляют собой плод сочинительства книжника XVI века.)
Однако учитывая имя воеводы, а также «западные» связи князя Изяслава Мстиславича (одним из союзников которого был чешский князь Владислав II), это представляется отнюдь не невероятным. Более того, младший брат Изяслава, новгородский князь Святополк Мстиславич (судя по летописи, наиболее близкий к нему из братьев), зимой 1143/44 года женился на некой чешке «из Моравы» — возможно, родственнице того же Владислава II. Этот Святополк умер в 1154 году — и умер в пути, спеша на помощь Изяславу. Наверное, не будет выглядеть слишком фантастическим предположение, что Шварн мог попасть на Русь вместе с чешской женой князя Святополка, а после смерти последнего перешёл на службу к его старшему брату — как впоследствии перешёл сначала к Изяславу Давыдовичу, а потом и к его зятю Глебу Переяславскому.
Уместно заметить, что имя Шварн со временем появилось и в именослове Рюриковичей. Так назвал одного из своих младших сыновей знаменитый галицкий князь Даниил Романович в XIII веке. Даниил находился в отдалённом свойствé с потомками Всеволода Большое Гнездо: его брат и соправитель Василько Романович был женат на внучке Марии Всеволожей. Так, может быть, наречение Даниилова сына свидетельствует о том, что княжеское происхождение тестя Всеволода к тому времени сделалось уже общепризнанным?
А что же относительно «ясского» происхождения «княгини Всеволожей»? Прежде всего, подчеркну ещё раз, что «ясыней» саму Марию в летописи или иных древних памятниках никто и никогда не называл. Так была поименована лишь её младшая сестра.
Относительно этого прозвища никаких разночтений или толкований быть не может: слово это означает представительницу ясского, аланского племени — и никак иначе. Русские издавна общались с ясами, хорошо знали их; заключались и династические браки. Так, в 1116 году сын Владимира Мономаха Ярополк привёз из похода на Дон «жену красну велми, ясскаго князя дщерь»; ниже в летописи она названа «благоверной княгиней Оленой Яской». Но имя Шварн аланским быть не может, и увидеть в воеводе Шварне «ясского князя» у нас никак не получится!
Но, может быть, этого и не требуется? Известно, что прозвища на Руси давались не только по отцу, но и по матери (самый известный пример — это родовое имя деда Всеволода, знаменитого Владимира Мономаха, полученное им от матери-гречанки). Так, может быть, и прозвище одной из сестёр княгини Марии объясняется ясским происхождением её матери, но не отца?
Исследователи княжеской антропонимики древней Руси А. Ф. Литвина и Ф. Б. Успенский обратили внимание на то, что брак Марии Всеволожей отделён по времени от брака её младшей сестры «ясыни». И разница в возрасте между сёстрами, по их мнению, может объясняться рождением младшей в новом браке отца. В таком случае прозвище этой младшей сестры (перешедшее к ней от матери?) могло быть дано ей «в противопоставление сёстрам от другого брака».
В развитие этого предположения — в общем-то совершенно умозрительного — можно было бы обратить внимание ещё на одно обстоятельство. Впервые упомянутый под 1146 годом, предполагаемый тесть Всеволода воевода Шварн в последний раз появляется в летописи зимой 1166/67 года — на этот раз в связи с тем, что оказался в половецком плену: половцы «яша» Шварна «за Переяславлем», «и взяша на нем искупа множьтво». Очевидно, проведший в Степи некоторое время, воевода был выкуплен переяславским князем Глебом Юрьевичем. Так не из половецкого ли плена он мог привезти себе новую жену-«ясыню»? Рождённая после 1167 года, его младшая дочь вполне могла в 1183 году быть выдана замуж — возраст позволял. Тем более что о её сватовстве и бракосочетании в Ипатьевской летописи сообщается в двух годовых статьях: сначала, под 1181 годом, — о том, что Всеволод «сватася» со Святославом Всеволодовичем и отдал за его младшего сына (то есть согласился отдать?) «свесть свою», а затем, двумя летописными статьями ниже, под 1183-м, — о том, что Святослав взял за своего сына Мстислава «Ясыню… Всеволожю свесть», и «бысть же брак велик». Не малолетством ли свояченицы («свести») Всеволода Большое Гнездо объяснялась задержка с фактическим замужеством?
Впрочем, всё это, конечно, — не более, чем догадки, предположения, домыслы. «Ясыней» могла быть и мать всех трёх сестёр, включая Марию, «княгиню Всеволожую», и прозвище «Ясыня» — зафиксированное летописью лишь для одной её сестры — могла носить и она: просто в летопись это прозвище не попало. Важно то, что «ясское» происхождение Марии Всеволожей — если оно действительно имело место — не обязательно противоречит версии более поздних источников о её чешском отце (1).
_______
1 Казалось бы, вопрос о происхождении княгини Марии нашёл разрешение в ходе комплексного судебно-медицинского, антропологического и генетического исследования останков, обнаруженных в октябре 2015 года в аркосолии южной стены северного придела Успенского храма владимирского Княгинина монастыря. Как выяснилось при их первичном исследовании в ноябре того же года, это были останки двух взрослых женщин, 45—50 и 25—30 лет, девочки в возрасте около девяти лет и лица неустановленного пола не моложе десяти лет. Старшая из женщин была предположительно отождествлена с княгиней Марией Всеволожей — и потому, что она соответствовала ей по возрасту, и потому, что у неё были выявлены признаки, характерные для многорожавшей женщины.
В 2015—2016 годах по инициативе митрополита Владимирского и Суздальского Евлогия останки, обнаруженные в соборе, были подвергнуты комплексному исследованию с привлечением специалистов самого разного профиля. Выявлено, в частности, родство между старшей из женщин и девочкой-подростком (её дочерью?), в то время как вторая из захороненных в аркосолии собора женщин родственницей первой не является. Рост обеих взрослых женщин оказался ниже среднего: соответственно, 157,6 и 155,7 см. Председатель комиссии Сергей Алексеевич Никитин, главный специалист в области медико-криминалистической идентификации личности и в области антропологической реконструкции лица по черепу, произвёл графическую реконструкцию внешнего облика старшей княгини (Марии Всеволожей?).
Один из вопросов, интересовавших исследователей был: каков наиболее вероятный регион происхождения старшей из женщин? Для сравнения привлекался исключительно материал из Республики Северная Осетия — Алания, и сравнение это показало сходство по ряду параметров; отсюда соответствующий вывод: «наиболее вероятным регионом происхождения женщины № 1 (предполагаемой княгини Марии. — А К.) является территория Осетии». Впрочем, исследование ДНК выявило соответствие их с образцами из совсем иного региона, а именно Алтайского.
Однако признать вопрос решённым, по-видимому, нельзя. У нас нет никакой уверенности в том, что исследованию подверглись останки именно Марии Всеволожей. В Успенском соборе Княгинина монастыря были похоронены и другие княгини, в том числе «подходящего» возраста и многорожавшие (среди них, между прочим, и одна из сестёр Марии). Скептицизм вызывает, прежде всего, тот факт, что при исследовании останков старшей из женщин, равно как и других лиц, обнаруженных в аркосолии, какой-либо выраженной патологии, свидетельствующей о возможных серьёзных заболеваниях, выявлено не было. А ведь княгиня Мария, первая жена Всеволода Юрьевича, как хорошо известно из летописей, страдала каким-то очень серьёзным заболеванием и последние семь или восемь лет жизни «лежала в немощи», не имея возможности вставать с постели.
Как представляется, налицо явное противоречие с результатами исследования.
Но главное всё же не это. Вне зависимости от того, кем был родитель или родители «княгини Всеволожей» и какая кровь — ясская, чешская или та и другая — текла в её жилах, она всецело принадлежит русской истории и русской культуре. Об этом мы можем говорить определённо. Дочь Шварна родилась и была воспитана на Руси — сама хронология её жизни подтверждает это (2); она стала женой русского князя и матерью и бабкой русских князей и княжон и воспитывала их в христианском, православном духе.
________________
2 Ещё раз скажу, что никакого доверия не заслуживают «избыточные» известия Тверского летописного сборника XVI века, в том числе о том, что Мария была «приведена ис Чех не крещена», но крещена лишь во Владимире (см. выше).
Из летописи мы узнаём о том, что княгиня «из-детска», то есть с самого раннего возраста, жила в страхе Божии, любя правду и почитая епископов и священников и весь духовный чин; что была ко всем «преизлиха добра», подавая милостыню всем нуждающимся в ней: «печалным, и нужным (нуждающимся. — А. К.), и больным»; что была «нищелюбицей» и «страннолюбицей». Эти слова из летописной статьи 1205 года, рассказывающей о предсмертном, после восьми- или семилетнего лежания «в немощи», пострижении княгини в монахини, можно было бы счесть трафаретными, традиционными для некролога, прославляющего благоверную княгиню, — но в том-то и дело, что они отнюдь не трафаретны: других подобных некрологов русских княгинь в летописях того времени мы не встретим. Княгиня Мария действительно отличалась необыкновенным благочестием — и основание ею женской обители, о которой она заботилась до последнего своего дня, тоже свидетельствует об этом.
И ещё одно замечание — относительно внешнего облика Всеволодовой супруги. Наверное, все девочки в семействе Шварна были хороши собой — не случайно все три стали княгинями. Но Мария, кажется, отличалась статью и высоким ростом. Правда, источник наших суждений об этом весьма специфический. Впоследствии в одной гробнице с ней была положена вторая жена князя Всеволода Юрьевича, и когда в XVII веке составлялась опись гробниц Успенской церкви владимирского Девичьего (Княгинина) монастыря, то было замечено, что княгиня эта «ростом великой княгине Марье по плечи». (В более ранней описи владимирских гробниц, первой трети XVII века, эти мощи не были ещё определены как принадлежащие второй жене Всеволода, но наблюдение то же: «А с великою княгинею Марией Шварловною (здесь так. — А. К.) лежали в одном гробе другия мощи невелики, великой княгине Марье Шварловне по плеча, а неведомо чьи».) И, кстати, в обоих случаях разительное противоречие с недавним исследованием останков, о котором шла речь выше!
***
…Кратко расскажем о последующей судьбе «княгини Всеволожей». Не считая дочерей, она принесла мужу восьмерых сыновей, шестеро из которых — Константин, Юрий, Ярослав, Владимир, Святослав и Иван — выжили и стали взрослыми, дееспособными князьями. Однако после рождения последнего, Ивана, в августе 1197 года, княгиня заболела. Очевидно, это стало следствием тяжёлых или неудачных родов. По словам летописца, княгиня лежала в немощи восемь лет (или, по другому счёту, семь лет), до самой смерти. Но удивительное дело: даже прикованная к постели, она сохранила свой громадный авторитет в княжеском семействе, осталась верной помощницей для мужа и незаменимой наставницей для своих взрослеющих сыновей, а потом и их юных жён, своих невесток.
За всё отведённое ей в болезни время княгиня «ничто же хулна слова изъглагола», — свидетельствовал о ней летописец. На собственные средства она выкупила часть земли в граде Владимире и предназначила её для создания монастыря и церкви, в которой желала быть похороненной.
Монастырь, основанный ею, так и стали называть: Княгининым. 15 июля 1199 года князь Всеволод Юрьевич, исполняя волю супруги, заложил каменную церковь во имя Успения Богородицы «в манастыри княгиниине». Строили храм более двух лет: 9 сентября 1201 года епископ Иоанн в присутствии самого Всеволода и его сыновей Константина, Юрия и Владимира освятил Успенскую церковь, «юже созда любовью правоверная княгини великая в своем манастыри». Украшена церковь была иконами и росписями («писанием доброизвестно», по выражению одного из летописцев) — опять-таки на личные средства княгини. И церковь, и монастырь — обновлённые в XVI веке — существуют и по сей день, являясь одним из центров притяжения для многочисленных гостей города Владимира.
В этом-то «своём» монастыре 2 марта 1205 года, в среду второй недели Великого поста, княгиня и приняла монашеский постриг. Её провожали в монастырь, как провожают в последний путь, навсегда прощаясь с близким и дорогим человеком:
«И проводил ю (её. — А. К.) великий князь Всеволод сам со слезами многими до монастыря Святыя Богородица, и сын его Георгий (Юрий. — А. К.), и дщи его Всеслава Ростиславляя (жена черниговского князя Ростислава Ярославича. — А. К.), иже бе приехала ко отцю и матери своей… («яже бе приехала немощи ея видети, матере своей», — разъясняет один из летописцев. — А. К.). И бысть епископ Иоанн, и Симон игумен, отець е[й] духовный, и инии игумени, и черници вси, и бояре вси, и боярыни, и черници изо всех монастырев, и горожане вси; проводиша ю со слезами многими до монастыря, зане бяше до всех пре[и]злиха добра благоверная княгини Всеволожая…»
А далее — восторженная похвала княгине — её несравненным душевным качествам и милосердию, сравнимому с милосердием и нищелюбием прежних русских князей.
Накануне пострига княгиня произнесла «наказание» — наставление сыновьям, текст которого был включён в некоторые летописи, в том числе в ныне утраченную пергаменную Троицкую начала XV века, выдержки из которой приведены в «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина, а полный текст реконструирован историком М. Д. Присёлковым. «Наказание» это, очевидно, имеет литературное происхождение — достаточно сказать, что в своей основной части оно дословно воспроизводит знаменитое завещание Ярослава Мудрого своим сыновьям (аналогия тем более уместная, что сыновья Всеволода и Марии, подобно сыновьям Ярослава Мудрого, родились все в одном браке). Но удивительно то, что «наказание», образцом для которого послужило завещание князя Ярослава Мудрого, даёт сыновьям не отец, не князь Всеволод Юрьевич, что выглядело бы более уместно, а мать, княгиня. Это очень необычно для княжеской семьи древней Руси.
…Марии суждено было пробыть в монастыре всего восемнадцать дней. 2 марта она приняла постриг, а 19-го, в субботу четвёртой недели Великого поста, в день, именуемый в народе родительской субботой, преставилась с миром.
И вновь летописец говорит о рыданиях и слезах, сопровождавших чин погребения «княгини Всеволожей»:
«…И положена бысть в манастыри своемь, в церкви Святыя Богородица, юже созда… И погребоша ю с рыданьем и плачем великим. Ту сущю над нею князю великому и з детми своими, и епископ, и игумени, и черньци, и черници, и множество народу…»
«…И бысть плачь велик и голка (вопли. — А. К.), яко до небесе», — добавляет автор Троицкой летописи.
Подробнее см. в моей книге «Всеволод Большое Гнездо». М.: Мол. гвардия, 2019 (серия «ЖЗЛ»).