И теперь он — слава богу —
Только что картёжный вор.
П у ш к и н
Карточная игра в Российской империи была излюбленным развлечением светского общества: играли все; одни — благоразумно, другие — азартно.
Александр Сергеевич Пушкин, например, черновой набросок своей первой повести «Надинька» начинает с описания азартной карточной игры:
«Несколько молодых людей, по большей части военных, проигрывали своё именье поляку Ясунскому, который держал маленькой банк для препровождения времени и важно передёргивал подре<зая> карты. Тузы, тройки, разорванные короли, загнутые валеты сыпались веером — и облако стираемого мела мешалось с дымом Турец.<кого> табаку.
— Не уж то два часа ночи? боже мой, как мы засиделись, — сказал Виктор N молодым своим товарищам. — Не пора ли оставить игру?
Все бросили карты, встали изо стола, всякой докуривая трубку [стал] считать свой или чужой выигрыш; поспорили, согласились и разъехались» (Черновой автограф в тетради А.С. Пушкина № 2364).
А мистическая история о судьбе, азартных играх и цене человеческой жадности, рассказанная Пушкиным в повести «Пиковая дама» была связана с его другом, князем Голицыным, который был азартным игроком и выиграл деньги под влиянием совета своей бабушки Натальи Петровны.
Пушкину, будучи заядлым картёжником, довелось увидеть не мало шулеров, которые, с важным видом передёргивали карты, не моргнув глазом, обыгрывали при помощи ловкости рук неопытную молодёжь.
Играя в карты с Фёдором Ивановичем Толстым, по прозвищу «Американец», Александр Сергеевич заметил, что тот передёргивает карты.
Князь Павел Петрович Вяземский небезосновательно считал Толстого-Американца «душой и головой игрецкого общества».
Это также подтверждается полицейским реестром заядлых столичных картёжников за 1829 год, где значилось 93 имени. Первое место в списке московские стражи общественной тишины отвели именно графу Фёдору Ивановичу Толстому. «Тонкий игрок и планист», — афористично определили они манеру игры «Американца».
Играл он и в чопорном Английском клубе, и у себя на Арбате (поговаривали, что там — натуральный игорный дом), и в других местах, респектабельных и попроще.
Поведение отставного полковника за ломберным столом в ходе коммерческих сражений со знанием дела описано известным мемуаристом Фаддеем Булгариным:
«Граф Ф<ёдор> И<ванович> Т<олстой> всегда был в выигрыше. Он играл преимущественно в те игры, в которых характер игрока даёт преимущество над противником и побеждает самоё счастье. Любимые игры его были: квинтич, гальбе-цвельве и русская горка, то есть те игры, где надобно прикупать карты. Поиграв несколько времени с человеком, он разгадывал его характер и игру, по лицу узнавал, к каким мастям или картам он прикупает, а сам был тут для всех загадкою, владея физиономией по произволу. Этими стратагемами он разил своих совместников, выигрывал большие суммы...»
Известно, что Толстой не довольствовался только одними «стратагемами» и нередко играл недобросовестно; слава о нём как о шулере прочно установилась. В отличие от других, своё шулерство Толстой не скрывал и объяснял его так: «Только дураки играют на счастье, а ошибки фортуны надо исправлять». Следуя этому девизу, он постоянно становился счастливым обладателем крупных сумм, но расставался с ними так же легко, как получал.
Фаддей Булгарин также утверждал, что граф Фёдор Толстой «друзьям и приятелям не советовал играть с ним в карты, говоря откровенно, что в игре, как в сражении, он не знает ни друга, ни брата, и кто хочет перевесть его деньги в свой карман, у того и он имеет право их выиграть».
Однажды князь Сергей Григорьевич Волконский (декабрист) пригласил Толстого метать банк, но Толстой сказал ему: «Нет, мой милый, я вас слишком люблю для этого. Если мы будем играть, я увлекусь привычкой исправлять ошибки фортуны».
Мемуаристка Т. Новосильцева передаёт такой легендарный рассказ:
«Нам довелось слышать от Петра Александровича Нащокина интересные рассказы о графе Фёдоре Ивановиче Толстом, с которым он был очень дружен. Начнём с их первой встречи.
Шла адская игра в клубе. Наконец все разъехались, за исключением Толстого и Нащокина, которые остались перед ломберным столом. Когда дело дошло до расчёта, Толстой объявил, что противник должен ему заплатить двадцать тысяч.
— Нет, я их не заплачу, — сказал Нащокин, — вы их записали, но я их не проиграл.
— Может быть, это и так, но я привык руководиться тем, что я записываю, и докажу это вам, — отвечал граф.
Он встал, запер дверь, положил на стол пистолет и прибавил:
— Он заряжен: заплатите или нет?
— Нет.
— Я вам даю десять минут на размышление.
Нащокин вынул из кармана часы, потом бумажник и отвечал:
— Часы могут стоить рублей пятьсот, а в бумажнике двадцатипятирублёвая ассигнация: вот всё, что вам достанется, если вы меня убьёте. А в полицию вам придётся заплатить не одну тысячу, чтоб скрыть преступление. Какой же вам расчёт меня убивать?
— Молодец, — крикнул Толстой и протянул ему руку. — Наконец-то я нашёл человека!» (Русская старина. 1878. № 3)..
У Толстого, следует заметить, было ещё и огромное число дуэлей.Чужой жизнью дорожил он так же мало, как и своей.
В мемуарах его двоюродной племянницы Марии Каменской упоминается, что на дуэлях от руки Фёдора погибли 11 противников, но такая оценка представляется некоторым завышенной, ведь далеко не каждый поединок оканчивался гибелью одного из участников. Известно достоверно, что за дуэли он был разжалован одиннадцать раз.
Ещё в период службы Толстого в «Лейб-гвардии Преображенском полку у него были две дуэли, одна с капитаном Генерального штаба Бруновым, другая с Александром Ивановичем Нарышкиным, сыном обер-церемониймейстера И. А. Нарышкина, молодым и красивым офицером, живым и вспыльчивым.
Сохранились три версии его дуэли с Нарышкиным, одна — Вигеля, другая — Липранди, поправляющая Вигеля, а третья Булгарина.
По версия известного мемуариста Ф. Ф. Вигеля «у раненого Алексеева, несколько времени жившего в Або, каждый день собиралась гвардейская молодежь, между прочим старый знакомый его Толстой и молодой Нарышкин. Оба они были влюблены в какую-то шведку, финляндку или чухонку и ревновали её друг к другу; в один из этих вечеров сидели они рядом за большим карточным столом, шёпотом разбранились, на другое утро дрались, и бедный Нарышкин пал от первого выстрела своего противника».
П. П. Липранди, русский военачальник, версию которого считают более достоверной, рассказывает:
«Столкновение их произошло за бостонным столом. Играли Алексеев, Ставраков, Толстой и Нарышкин. Разбранки между ними не было, тем ещё менее за ревность; в этом отношении они были антиподами. Несколько дней перед тем Толстой прострелил капитана генерального штаба Брунова, вступившегося по сплетням за свою сестру, о которой Толстой сказал словцо, на которое в настоящее время не обратили бы внимания, или бы посмеялись и не более, но надо перенестись в ту пору. Когда словцо это дошло до брата <А.П. Липранди, сотрудник тайной полиции>, то он собрал сведения, при ком оно было произнесено. Толстой подозревал (основательно или нет, не знаю), что Нарышкин, в числе будто бы других, подтвердил сказанное, и Нарышкин знал, что Толстой его подозревает в этом. Играли в бостон с прикупкой. Нарышкин потребовал туза такой-то масти. Он находился у Толстого. Отдавая его, он без всякого сердца, обыкновенным дружеским, всегдашним тоном, присовокупил — тебе бы вот надо этого: относя к другого рода тузу. На другой день Толстой употреблял все средства к примирению, но Нарышкин оставался непреклонен и через несколько часов был смертельно ранен в пах».
Ф. Ф. Булгарин в своих записках так описывает ссору Толстого с Нарышкиным:
«Преображенский полк тогда стоял в Парголове;и несколько офицеров собрались у гр. Ф. И. Т. на вечер. Стали играть в карты. Т. держал банк в гальбе-цвельфе. Прапорщик лейб-егерского полка А. И. Н., прекрасный собою юноша, скромный, благовоспитанный, пристал также к игре. В избе было жарко, и многие гости по примеру хозяина сняли свои мундиры. Покупая карту, Н. сказал гр. Т-му: "дай туза". Гр. Т. положил карты, засучил рукава рубахи и, выставя кулаки, возразил с улыбкой: "изволь". Это была шутка, но неразборчивая, и Н. обиделся грубым каламбуром, бросил карты и, сказав: "Постой же, я дам тебе туза!" — вышел из комнаты. Мы употребили все средства, чтобы успокоить Н. и даже убедили Ф. И. извиниться и письменно объявить, что он не имел намерения оскорбить его, но Н. был непреклонен и хотел непременно стреляться, говоря, что если бы другой сказал ему это, то он первый бы посмеялся, но от известного дуэлиста, который привык властвовать над другими страхом, он не стерпит никакого неприличного слова. Надобно было драться. Когда противники стали на место, Н. сказал Т-му: "Знай, что если ты не попадешь, то я убью тебя, приставив пистолет ко лбу! Пора тебе кончить!" — "Когда так, так вот тебе", — ответил Т., протянул руку, выстрелил и попал в бок Нарышкину. Рана была смертельна; Н. умер на третий день».
«Вслед за этим, — далее пишет Вигель, — гвардия выступила обратно походом в Петербург, откуда было прислано приказание вести Толстого арестованным. У Выборгской заставы его опять остановили и послали прямо в крепость. Несколько лет вертелся он около Петербурга и в третий раз едва успел в него попасть».