Георгий Васильевич Свиридов - один из последних могикан русской и
советской академической музыки, да и вообще один из последних выдающихся
музыкальных академистов. 16 декабря исполняется 110 лет со дня рождения
в полном смысле слова национального композитора, который с гордостью
говорил: «Я русский человек!».
Из библиотеки Союза композиторов на Огарёва, 13 выходит мрачноватый
пожилой человек в кепке. Он неспешным шагом идет к залу Дома
композиторов. Со встречными здоровается суховато, сейчас не до
разговоров – репетиция, а потом ещё в консерваторию. Минует насквозь
прокуренную кафешку, где сидят старые приятели, с которыми бы хорошо
пропустить по стаканчику чайку, но сейчас некогда – репетиция…
«Знай наших!»
Биография начинающего музыканта была классической для всех
маленьких гениев из немузыкальных семей, живущих в провинции. Игрой на
рояле Юрий начал заниматься в 9 лет, после переезда из маленькой деревни
Фатеж в Курск. Однако вскоре мальчику захотелось играть на балалайке, у
товарища он научился играть по слуху так здорово, что его приняли в
местный оркестр русских народных инструментов. Но потом опять «взялся за
ум», и в 1932 году поступил в ленинградский музыкальный техникум (далее такие музыкальные заведения назывались училищами, а сейчас – колледжами – А. Г.).
Под руководством профессора И. Браудо юный музыкант делал большие
успехи, при этом жил в общежитии, чтобы прокормиться, работал тапёром в
кино и на ресторанных вечеринках. Учитель заметил врождённый
композиторский дар и добился перевода на композиторское отделение
техникума. Так Свиридов оказался в классе профессора М. Юдина, на одном
факультете с Н. Богословским и В. Соловьевым-Седым.
Средним музыкальным образованием честолюбивый молодой человек не
ограничивается и далее поступает в Ленинградскую консерваторию, где
становится лауреатом именной стипендии имени А. Луначарского. Это
означает, что ему не придётся подрабатывать в перерыве между уроками и
сном, он может целиком посвятить себя творчеству. Но главное везение
было, конечно, в педагоге – им стал Дмитрий Шостакович.
Друзья-музыканты поначалу находили много общего между музыкой Свиридова и Шостаковича, отмечая, что первому присуща большая мелодичность. «Он был в консерватории на особом положении – на положении студенческой элиты – он был любимым учеником Шостаковича, который на тот момент был крайне одиозной фигурой, поэтому к нему стремилась вся мыслящая молодёжь», – вспоминал композитор Дмитрий Толстой.
В свою очередь, Георгий Свиридов уже много лет спустя оценивал своего учителя так: «Фигура это глубоко сложная, противоречивая – ризы Иисуса Христа, которые на него навешивают, ему совершенно не подходят. Это был первый государственный, если угодно, официальный композитор, который выступал от имени государства».
Антон Висков официально учился в Московской консерватории на
композиторском факультете, но постоянно консультироваться ходил к
Свиридову. «От первого основательного знакомства со свиридовскими
партитурами сохранилось ощущение большого количества белых клавиш,
бесполутоновых секундовых гроздей-созвучий, пентатонических звукорядов,
придававших его музыке сходство с монгольскими народными наигрышами, – вспоминает друг и ученик Свиридова, композитор Московского ансамбля духовной музыки «Благовест». – Это
уже потом я осознал, что в основе специфичности его языка лежат древние
так называемые ангемитонные попевки, общие для многих культур мира,
своеобразная "русская пентатоника", уходящая корнями в глубины
языческого фольклора. Как говорил сам композитор, "это глубокая
архаика". Благодаря его поразительной исторической памяти он воплотил
эти звуки давно минувших веков, создав неслыханный по оригинальности
индивидуальный музыкальный язык».
Типичный урок происходил примерно так: «"Допустим, если бы я был
Вашим педагогом, – нарочито важно говорил он, с менторским выражением
лица глядя в мои ноты, усаживаясь в кресло и закладывая ногу за ногу,
валенок при этом неизменно скользил по паркету, поэтому сохранить важную
позу долго никак не удавалось, – я бы задал Вам написать сочинение
крупной формы. Жанр миниатюры Вы уже освоили". В другой раз он стал
заставлять меня переделать окончание одной вещи, малоинтересное, на его
взгляд: "Здесь нужно ввернуть что-то такое эффектное, вроде бы как «знай
наших!»"– и он тут же сымпровизировал действительно очень яркий и
броский финальный ход».
Православие и вдохновение
Георгий Васильевич написал много церковной музыки. Для композитора,
прожившего большую часть своей жизни в СССР, это был почти подвиг. Но
была ли это дань вере или речь совсем о другом? Ведь в то же самое время
он отдавал дань и советской действительности – его «Патетическая
оратория (Разговор с товарищем Лениным)» представляет Родину и Ленина
как «высокие образы» современности.
«За землю, за волю, за лучшую долю» боролись миллионы людей в
Гражданской войне. Это вовсе не идеологический заказ, это как
"Хованщина", в которой замечательно передана сложность исторической
ситуации в России. Пётр, потешные, Досифей, Голицын-западник. Порыв
народа русского к справедливости, к хорошей жизни. Врангель нарисован
как человек-трагедия, покидающий Россию с молитвой «ныне отпущаеши» –
это как трагедия, а не просто гротеск. Ленин там как икона!» – объясняет друг Свиридова, певец Александр Ведерников, смысл «Патетической оратории».
Дружба Ведерникова с Георгием Свиридовым связывала многие годы. В одном
из интервью, говоря про духовные и православные ценности в творчестве
Свиридова, певец рассказывал: «Мы вместе ездили с ним на его родину в
город Фатеж. В детстве он несколько недель жил в доме у батюшки, где
пахло воском, медом – благодатная атмосфера. Это были лучшие дни его
детства. Всё его творчество пронизано идеями христианства, любви к
человеку и к России. Он был ярым патриотом. Свиридов был сыном своего
народа».
Сам Свиридов в своих дневниках писал о церковных песнопениях так: «Наша
духовная хоровая музыка – некогда гордость и самобытность нашего
духовного сознания, объявлена уже десятки лет вне закона, оскорбляется и
истребляется повсеместно. Исполнить духовную музыку иногда можно, но
фактически нежелательно (и это все понимают). Духовная же музыка
католиков объявлена высшей ценностью (даже когда подобные произведения
не являются особо интересными), хранятся, исполняются и у нас. Музыка
Русского православия истребляется, унижается, третируется в последнее
время. Подобно тому, как церковная роспись католических храмов объявлена
бесценным сокровищем, а Русская иконопись почти полностью уничтожена и
продолжает уничтожаться».
Начиная с «Поэмы памяти Сергея Есенина», композитор использует в своей
музыке интонационно-ладовые элементы древнего православного знаменного
распева. Мелодика духовных песнопений пронизывает его хоровые сочинения
«Душа грустит о небесах», «Памяти А. А. Юрлова» и «Пушкинский венок», в
музыке к драме А. К. Толстого «Царь Федор Иоаннович» и многие другие. «Мусоргский считается новатором, а Рахманинов – консерватором, но музыкальная среда при их жизни боролась и с тем, и с другим. Потому что борются не с новатором или консерватором, а с самой сущностью искусства, с его духом, в данных случаях с христианством и православием», – написал в своём дневнике Свиридов.
Крылатая мелодия
В понимании Свиридова музыка не может быть «к чему-то», например к
фильму, наверное, поэтому он создал музыкальный жанр, который назвал «музыкальной иллюстрацией» –
в первую очередь, это относится к фильму «Метель», откуда нам известна
вся музыка, и особенно знаменитый вальс, который всегда ассоциируется с
вьюжной зимой. Музыкально иллюстрировал Свиридов и фильм «Время,
вперёд!», знаменитая тема из которого вошла в историю, став заставкой
советской новостной передачи «Время».
Свиридов является одним из самых заметных вокальных композиторов XX
века. Его дарование развивалось от камерного до крупных
вокально-симфонических жанров. Он, очевидно, отталкивался от стихов и
был привержен нескольким великим поэтам, среди них – Пушкин, Есенин,
Маяковский, Блок и Роберт Бёрнс (в переводе Маршака). Известна оратория
«Декабристы» на слова А. Пушкина и поэтов-декабристов, «Поэма памяти
Сергея Есенина», «Патетическая оратория» по В. Маяковскому, «Курские
песни» на народные стихи. На стихи Блока Свиридов написал около 40
песен.
Несмотря на успех, Свиридов очень скептически относился и к себе, но и к
современникам, утверждая что так называемая «советская музыка» в очень
малой степени наследует национальные многовековые традиции. «Для того
чтобы Русский композитор наших дней обозначил свою национальную
принадлежность, он должен прибегать к вставлению в своё сочинение кусков
из Русских классиков. Эти цитаты являются чужеродным телом, не имеющим
ничего общего с остальной тканью музыки, ничего общего с её посылом,
внутренним смыслом, типом эмоции и миросозерцания, – сокрушался Свиридов. – Возникновение
подобных вставок – чисто умозрительная идея композитора. Это тот вид
искусства, который должен объяснить стоящий рядом критик или специально
напечатанная программа. Удел такого искусства – поистине жалок!»
Свиридов плохо воспринимал музыку вне традиций, сложившихся в XIX веке, называя атональные сочинения Шёнберга «музыкальной каббалой».
В собственных опусах он строго придерживался академических традиций.
Однако его музыка и сегодня не звучит устаревшей, благодаря импульсивной
ритмо-тонической структуре и яркой мелодике.
В свиридовских записных книжках есть зарисовка под названием «В чем разница между Моцартом и Сальери»: «Слепой
скрипач в трактире играет "из Моцарта". Невозможно представить, чтобы
он, слепой – т. е. играющий по слуху! – играл "из Сальери". Музыка
Сальери не носится в воздухе, она остается на бумаге, она не летит,
мелодия его не крылата, она – не мелодия, она – лишь тема, звуковой ряд».
Вот в этом, пожалуй, и заключается главная особенность творчества
Георгия Свиридова: его музыка носится в воздухе и по сей день.