— Леночка, мне так плохо, сердце прихватило, сил нет даже до кухни дойти... — голос мамы в трубке дрожал, срывался на всхлипы. — Врач выписал новое лекарство, импортное, а оно стоит как вся моя пенсия... Я не знаю, что делать, доченька. Наверное, просто лягу и буду умирать.
Я замерла посреди супермаркета, сжимая в руке пакет с молоком. Вокруг суетились люди, пищали кассы, кто-то громко спорил из-за цены на колбасу, но для меня мир сузился до этого дрожащего, жалобного голоса.
— Мам, ну что ты такое говоришь! — воскликнула я, чувствуя, как привычное чувство вины ледяной волной накрывает с головой. — Какое умирать? Сколько нужно?
— Ох, Леночка... — мама тяжело вздохнула, словно каждое слово давалось ей с невероятным трудом. — Семь тысяч. Это только на таблетки. А еще бы фруктов каких-нибудь, витаминов... Врач сказал, питание нужно усиленное. Но откуда у меня деньги на фрукты? Я уж ладно, на каше посижу...
Я прикусила губу. Семь тысяч. Плюс "на фрукты" — значит, нужно отправлять минимум десять. А у нас с мужем до зарплаты осталось пятнадцать, и мы планировали наконец-то купить мне новые осенние сапоги, потому что старые уже протекали.
— Я сейчас переведу, мам, — твердо сказала я, ставя пакет молока обратно на полку. — Десять тысяч хватит?
— Спасибо, доченька, спасибо, родная! — голос мамы тут же окреп, в нем появились живые нотки. — Ты моя спасительница. Что бы я без тебя делала? Господь тебя наградит за твою доброту.
Я сбросила вызов и тут же зашла в банковское приложение. Пальцы привычно набрали пин-код. "Перевод выполнен". Баланс карты жалобно мигнул, показывая остаток, на который нам с Андреем предстояло жить еще полторы недели.
— Опять? — раздался за спиной голос мужа.
Я вздрогнула и обернулась. Андрей стоял, опираясь на тележку, и смотрел на меня с выражением усталой безнадежности.
— Маме плохо, — начала я оправдываться, хотя знала, что это звучит неубедительно. — Сердце. Новые лекарства...
— Лена, у нее каждый месяц "новые лекарства", — Андрей говорил тихо, но в его голосе звенело напряжение. — В прошлом месяце это были уколы для спины за восемь тысяч. В позапрошлом — какое-то чудо-средство для суставов за пять. А до этого — санаторий, зубы, очки... Мы работаем как проклятые, а денег не видим.
— Это же мама! — вспыхнула я. — Ты предлагаешь мне бросить её умирать без помощи?
— Я предлагаю тебе включить голову! — Андрей повысил голос, и на нас начали оглядываться. — Она манипулирует тобой, Лена. Ей всего шестьдесят два года. Она не инвалид. Но она тянет из нас все соки. Ты сапоги себе купить не можешь второй сезон!
— Похожу в старых, ничего страшного, — буркнула я, отворачиваясь. — Заклею. А здоровье матери не купишь.
— Ну-ну, — Андрей резко развернул тележку. — Пошли домой. Аппетита нет.
Мы ехали молча. Я смотрела в окно на серый осенний город, на людей, кутающихся в шарфы, и глотала злые слезы. Почему он не понимает? Он же знает, как тяжело маме одной. Папы не стало десять лет назад, она всю жизнь положила на то, чтобы вырастить меня, поднять... Я обязана ей помогать. Это мой долг.
***
— Ты выглядишь так, будто тебя катком переехали, — констатировала Оля, помешивая ложечкой капучино.
Мы сидели в нашем любимом кафе в центре. Обычно эти встречи по пятницам были для меня отдушиной, возможностью посмеяться, расслабиться, обсудить новинки кино или моды. Но сегодня я сидела, уставившись в свою чашку с остывшим чаем, и не могла выдавить даже улыбку.
— С Андреем поругались, — призналась я, потирая виски. Голова раскалывалась.
— Из-за чего на этот раз? — Оля внимательно посмотрела на меня. — Опять свекровь мозг выносит? Или он носки разбросал?
— Из-за денег. И из-за мамы.
Я вкратце пересказала ситуацию. Оля слушала молча, не перебивая, только её брови ползли все выше и выше.
— Лен, подожди, — она отставила чашку. — Десять тысяч? Это уже третий раз за два месяца, если я ничего не путаю. Точно, мы же в августе собирались на турбазу, и ты отказалась, потому что маме нужно было срочно менять трубы в ванной.
— Ну да, — кивнула я. — Затопило соседей, аварийная ситуация.
— А в июле ты не пошла на день рождения к Ирке, потому что отправила маме на лечение кота.
— Барсик старенький, ему операция была нужна...
— Лен, — Оля накрыла мою руку своей ладонью. — Я не хочу лезть не в свое дело, но... тебе не кажется, что это слишком? Ты вообще видела эти лекарства? Чеки? Рецепты?
Я одернула руку.
— Оль, ты на что намекаешь? Что моя мама врет?
— Я не говорю, что она врет, — мягко, но настойчиво произнесла подруга. — Я говорю, что пожилые люди иногда... преувеличивают свои проблемы, чтобы получить внимание. Или тратят деньги не совсем на то, на что просят. Ты когда последний раз была у неё?
— Полгода назад, на майские праздники, — буркнула я. — Ехать далеко, четыре часа на электричке. И работа, ты же знаешь. Я сейчас беру подработки, чтобы... ну, чтобы хватало.
— Чтобы хватало на мамины запросы? — уточнила Оля.
— Прекрати. Она болеет. У неё гипертония, артрит, гастрит... Там целый букет. Я не могу требовать у родной матери отчеты и чеки, как налоговый инспектор! Это унизительно.
— Унизительно — это ходить в рваных сапогах, когда ты зарабатываешь больше, чем я, — жестко сказала Оля. — Лена, очнись. Андрей прав. Тебя используют. Просто представь на секунду: а что, если она не покупает эти лекарства?
— А что она делает с деньгами? Солит их? — я нервно рассмеялась. — У мамы пенсия пятнадцать тысяч. Коммуналка пять. На что жить?
— Ну, не знаю. Может, копит. Может, помогает кому-то. Может, в секту попала.
— Скажешь тоже! — я махнула рукой. — Ладно, давай сменим тему. Не хочу об этом. Я знаю свою маму. Она меня любит. И я её люблю. А деньги... это просто деньги.
Но червячок сомнения, посеянный словами Оли, уже начал свою разрушительную работу где-то в глубине души.
***
Я помнила маму разной. В детстве она казалась мне самой красивой, самой сильной женщиной в мире. Папа был мягким, тихим, он всегда уступал ей, стараясь сгладить углы. Мама же была ураганом. Если у неё было хорошее настроение — дом сиял, на плите шкворчали котлеты, а мы пели песни под старый проигрыватель. Но если настроение портилось...
— Ты неблагодарная дрянь! — кричала она, когда я в пятом классе получила тройку по математике. — Я ночей не сплю, работаю, чтобы у тебя всё было, а ты? Ты хочешь, чтобы я умерла от стыда?
Я плакала, просила прощения, обещала исправиться. Я учила эту проклятую математику до рези в глазах, лишь бы мама улыбнулась, лишь бы похвалила.
— Ну вот, можешь же, когда хочешь, — говорила она сухо, глядя на мою пятерку. — Но могла бы и раньше сообразить, а не доводить мать до сердечного приступа.
"Сердечный приступ", "инфаркт", "давление" — эти слова звучали в нашем доме постоянно. Мама умела болеть виртуозно. Стоило мне собраться погулять с друзьями, когда ей было скучно, как она тут же хваталась за левый бок.
— Иди, иди, конечно, — шептала она трагическим шепотом. — Оставь больную мать одну. Если я умру, пока тебя нет, ключ у соседки.
Разумеется, я никуда не шла. Я сидела рядом, подавала воду, мерила давление, читала ей вслух. И чувствовала себя героем, спасшим жизнь самому дорогому человеку.
Когда я поступила в институт в другом городе, это была трагедия вселенского масштаба.
— Ты бросаешь меня! — рыдала мама на вокзале. — Одну! Старую! Больную!
— Мам, мне нужно учиться, — я тоже плакала, чувствуя себя предательницей. — Я буду приезжать. Я буду звонить каждый день.
И я звонила. Я слушала бесконечные отчеты о походах в поликлинику, о хамстве врачей, о дороговизне продуктов. Я экономила на обедах, чтобы привезти ей гостинцев со стипендии.
Потом я встретила Андрея. Мы поженились. Мама на свадьбе была в черном платье ("у меня траур, я теряю дочь") и весь вечер просидела с таким лицом, будто хоронит нас обоих. Она громко вздыхала, пила какие-то капли и демонстративно держалась за сердце.
После свадьбы начался настоящий финансовый террор.
— Леночка, холодильник сломался. Мастер сказал — ремонту не подлежит. А как я без холодильника? Продукты пропадут...
— Леночка, мне пальто зимнее мало стало, я поправилась от гормонов. Ходить не в чем, замерзну...
— Леночка, зубы...
— Леночка, окна дуют...
Сначала суммы были небольшими. Я работала младшим менеджером, зарплата была скромной, но мы с Андреем справлялись. Потом меня повысили. Я стала зарабатывать прилично. И аппетиты мамы выросли пропорционально моим доходам. Как будто она чувствовала, что у нас появились лишние деньги.
— Нам нужно свою квартиру покупать, ипотеку брать, — говорил мне Андрей два года назад. — Давай откладывать.
— Давай, — соглашалась я.
Но каждый месяц случалось что-то "смертельное". И отложенные деньги улетали на мамину карту.
— Ты пойми, Андрей, — убеждала я мужа. — Она одна. У неё никого нет, кроме меня. Если не я, то кто?
— А у нас кто есть? — спрашивал он. — Мы когда о детях думать будем? В съемной однушке?
Я молчала. Тема детей была больной. Я боялась рожать. Боялась, что не потяну — и ребенка, и маму. Что не хватит денег, сил, любви. Что стану такой же, как она.
***
Прошла неделя после моего перевода "на лекарства". Отношения с Андреем были натянутыми. Мы разговаривали подчеркнуто вежливо, только по делу: "Купи хлеба", "Вынеси мусор", "Спокойной ночи". Эта холодная стена между нами сводила меня с ума. Я чувствовала, что теряю его, теряю нашу близость, но не знала, как разорвать этот порочный круг.
Во вторник я задержалась на работе. Нужно было сдать отчет, да и домой идти не хотелось. Там ждала тишина и укоризненный взгляд мужа, который замечал мои заклеенные суперклеем сапоги в прихожей.
В семь вечера позвонила мама.
— Леночка, привет! Как дела на работе? — голос был бодрый, даже веселый. Странно, обычно она начинала разговор с перечисления симптомов.
— Привет, мам. Нормально. Работаю. Как твое здоровье? Лекарства помогают?
— Ой, да... — она немного замялась. — Вроде бы легче. Но, знаешь, врач сказал, что нужно пройти курс массажа. Спина совсем не гнется. А хороший массажист стоит дорого...
Я почувствовала, как внутри закипает раздражение. Опять. Не прошло и недели.
— Мам, я перевела тебе десять тысяч неделю назад. Неужели не осталось?
— Так то на лекарства ушло! Все до копеечки! Там одна упаковка четыре тысячи стоит, а их две надо на курс. Плюс фрукты... А массаж — это отдельно. Пятнадцать надо, доченька. За полный курс.
— Пятнадцать? — я чуть не выронила телефон. — Мам, у меня нет пятнадцати. Мы на мели.
— Ну как же нет? — в голосе мамы появились капризные нотки. — Ты же начальник отдела. У тебя зарплата хорошая. Неужели матери пожалеешь? Я же ночами не сплю от боли...
— Мам, я не пожалею, но у меня физически нет сейчас свободных денег. Нам за квартиру платить через три дня.
— А муж твой? Пусть он даст. Он же мужик!
— У нас общий бюджет, мам. И мы живем на съемной квартире. Нам тоже нужно кушать, одеваться...
— Понятно, — ледяным тоном произнесла она. — Муж тебе дороже матери. Я тебя вырастила, ночей не спала, кусок изо рта вынимала, а ты... Ладно. Буду мучиться. Пусть меня парализует. Тебе же легче будет, наследство быстрее получишь.
— Мама, не начинай! — крикнула я в пустой офис. — Я не это сказала!
— Я всё слышала. Не звони мне. Я не хочу тебя расстраивать своими проблемами.
Гудки.
Я сидела, глядя на погасший экран телефона, и меня трясло. Чувство вины смешивалось с яростью, обидой и бессилием. "Пусть меня парализует". Как она может такое говорить?
В этот момент зазвонил телефон Андрея. Он забыл его дома? Нет, это же я на работе... Стоп, это мой телефон, но звонит Андрей.
— Да? — я постаралась сделать голос спокойным.
— Лен, ты скоро? — голос мужа звучал как-то странно. Взволнованно и... зло?
— Через час буду. А что случилось?
— Приезжай быстрее. Тут... в общем, это надо видеть.
— Что видеть? Кран прорвало? Пожар?
— Хуже. Приезжай.
Я летела домой как на крыльях ужаса. Воображение рисовало страшные картины: ограбление, потоп, полиция...
Я вбежала в квартиру, даже не сняв пальто. Андрей сидел в кухне за ноутбуком. На столе стояла недопитая кружка чая.
— Что? Что случилось?!
Андрей молча развернул ко мне ноутбук.
— Твоя двоюродная тетка, Наташа, помнишь такую? — спросил он.
— Ну, помню. Мы не общаемся почти, она в другом городе живет. А что с ней?
— Она сегодня выложила фотографии. Вернулась из отпуска. Посмотри.
Я посмотрела на экран. Социальная сеть "Одноклассники". Страница Натальи Петровны. Альбом "Турция 2023. Бархатный сезон".
На первой фотографии тетка Наталья в купальнике стояла на фоне моря. На второй — шведский стол с горами еды.
— Листай дальше, — сказал Андрей.
Я нажала стрелку.
Фото номер три. Наталья Петровна сидит за столиком в кафе. Рядом с ней сидит моя мама.
Я моргнула. Потерла глаза. Этого не может быть.
Мама была в ярком сарафане, который я никогда раньше не видела. На голове — соломенная шляпка. В руке — бокал с чем-то оранжевым и зонтиком. Она смеялась. Она запрокинула голову и смеялась так, как не смеялась, наверное, лет двадцать. Она выглядела здоровой, румяной и абсолютно счастливой.
Подпись под фото: "С любимой сестричкой Людочкой отрываемся в Алании! #море #отдых #сестры #жизньпрекрасна".
Дата публикации: сегодня, три часа назад.
Я села на стул, потому что ноги перестали меня держать.
— Это... это фотошоп? — прошептала я.
— Лена, не будь идиоткой, — жестко сказал Андрей. — Какой к черту фотошоп? Твоя мать в Турции. С сестрой. На твои деньги.
— Но она же... она же сегодня звонила... просила на массаж... говорила, спина не гнется...
Я смотрела на экран. Мама на фото, казалось, смеялась мне прямо в лицо. "Я умираю, доченька, пришли денег".
В голове словно сложился пазл.
Август. "Соседи затопили, нужно менять трубы". Сезон отпусков.
Июль. "Лечение кота". Тоже лето.
Май. "Сломался холодильник". Майские праздники.
Она не болела. Она просто жила в свое удовольствие. А я ходила в драных сапогах, отказывала себе во всем, ссорилась с мужем, чувствовала себя последней сволочью... ради чего? Ради того, чтобы она пила коктейли в Турции?
— Десять тысяч, — сказала я вслух. — Неделю назад. Это было не на лекарства. Это было на "с собой". На сувениры. На дьюти-фри.
— Именно, — кивнул Андрей. — А сейчас ей понадобилось на "массаж". Видимо, на экскурсию не хватило. Или в спа захотелось.
Я почувствовала, как внутри что-то оборвалось. Та ниточка, за которую мама дергала меня всю жизнь, ниточка вины и жалости — она лопнула с оглушительным звоном.
— Она там, — сказала я. — Она прямо сейчас там.
— Судя по датам, они улетели пять дней назад. Билеты, скорее всего, купили заранее. На те деньги, что ты давала "на зубы" в прошлом месяце.
Я достала телефон. Руки не дрожали. Было какое-то странное, ледяное спокойствие.
— Что ты хочешь сделать? — спросил Андрей.
— Я хочу поговорить с умирающей.
Я набрала мамин номер. Гудки шли долго. Видимо, там, в Алании, было шумно. Или она не слышала из-за музыки.
— Алло? — голос мамы был недовольным. — Лена, я же сказала, я лежу, мне пл...
— Привет, — перебила я её. — Как спина?
— Ой, ужасно... Не могу повернуться. Лежу пластом. Темнота в глазах...
— А море шумит? — спросила я.
Пауза. Тишина в трубке стала плотной, осязаемой.
— Какое море? — осторожно спросила мама. — У тебя галлюцинации? Я дома, в кровати. У меня телевизор работает.
— Мам, я смотрю на твое фото. В "Одноклассниках". У тети Наташи. Красивая шляпка. Тебе идет. И коктейль выглядит аппетитно. Это "Секс на пляже" или "Май Тай"?
Снова тишина. Долгая, тягучая. Я слышала её дыхание. Слышала далекие звуки музыки и чей-то смех на заднем плане.
— Ты... ты шпионишь за мной? — взвизгнула мама. Тон мгновенно сменился с умирающего лебедя на разъяренную фурию. — Как тебе не стыдно?!
— Мне?! — я рассмеялась. Это был злой, истеричный смех, но мне стало легче. — Мама, ты просила у меня деньги на лекарства от сердца. На операции коту. На ремонт. А сама ездила по курортам?
— Я имею право! — заорала она. — Я жизнь на тебя положила! Я не видела ничего, пока тебя растила! Я заслужила этот отдых! А ты, неблагодарная, считаешь мои копейки?
— Твои копейки? Мама, это МОИ деньги. Это деньги, на которые я не купила себе обувь. Это деньги, которые мы с Андреем откладывали на квартиру. Ты врала мне. Ты врала мне каждый месяц, придумывая болезни.
— Да потому что ты жадная! — кричала она. — Если бы я просто попросила на путевку, ты бы дала? Нет! Ты бы сказала: "Ой, у нас ипотека, ой, у нас денег нет". А больной матери ты отказать не можешь. Это единственный способ выбить из тебя хоть что-то!
— Выбить? — повторила я. — То есть, для тебя это просто способ дойки?
— Не смей так со мной разговаривать! Ты обязана мне по гроб жизни! Я тебя родила! Я тебя...
— Хватит, — я сказала это тихо, но она замолчала. — Хватит, мама. Я больше не дам тебе ни копейки.
— Что?
— Ни копейки. Ни на лекарства, ни на хлеб, ни на операции несуществующим котам. Всё. Лавочка закрылась.
— Ты не посмеешь, — прошипела она. — Я подам на алименты! Я всем расскажу, какая ты дрянь! Родная мать умирает с голоду, а дочь жирует!
— Рассказывай. И фотографии из Турции покажи. С чеками за коктейли.
— Лена! Леночка, подожди! — голос мамы снова изменился, став заискивающим. — Ну прости, ну бес попутал. Ну, захотелось старой женщине моря... Ну что тебе, жалко? У вас же молодые организмы, вы еще заработаете. А мне жить осталось два понедельника...
— Приятного отдыха, мама, — сказала я. — И заблокировала номер.
Я положила телефон на стол экраном вниз. Посмотрела на Андрея. Он смотрел на меня с восхищением.
— Ты это сделала, — сказал он.
— Я это сделала.
— Сапоги завтра купим, — твердо сказал муж. — Самые лучшие. Итальянские. И путевку посмотрим. Нам с тобой. Не в Турцию, конечно, пока не потянем, но куда-нибудь... где нет связи.
Я подошла к нему и уткнулась лицом в его плечо. Я не плакала. Мне было пусто, больно, но удивительно легко. Как будто с плеч сняли огромный рюкзак с камнями, который я тащила двадцать лет.
***
Прошел месяц.
Мама пыталась звонить с других номеров. Я не брала. Она присылала смс: "У меня давление 200", "Совесть не мучает?", "Прокляну". Я удаляла их, не читая.
Оля, узнав историю, была в шоке.
— Ну артистка! — качала она головой. — Грэмми плачет по ней. Слушай, а ведь она реально здоровая, как бык, раз такие перелеты переносит и коктейли глушит.
— Здоровая, — согласилась я. — И слава богу. Пусть живет долго. Но за свой счет.
Вчера мама пришла ко мне на работу. Охрана её не пустила, но она подкараулила меня на выходе. Загорелая, посвежевшая, но с привычным трагическим выражением лица.
— Доченька... — начала она, протягивая руки. — Я всё осознала. Прости меня.
Я остановилась.
— Я простила, мам.
— Правда? — её глаза загорелись хищным блеском. — Ой, как хорошо! А то, знаешь, квартплата пришла, а я все деньги на поездку потратила, там такие цены... Занять бы надо. Или так дашь?
Я посмотрела на неё. На её новые туфли. На золотой браслет на руке, которого раньше не было.
— Нет, мам, — улыбнулась я. — Не дам. Устраивайся на работу. Гардеробщицей или консьержкой. В твоем возрасте полезно двигаться. А деньги... деньги любят счет.
И я пошла к машине, где меня ждал Андрей. Я шла в новых, потрясающе удобных сапогах, и шаги мои были легкими и уверенными. Я больше не была жертвой. Я была взрослой женщиной, которая наконец-то научилась любить себя.
И знаете что? Это оказалось гораздо приятнее, чем быть "хорошей дочерью".