Поле боя – (англ. battlefield) – этот термин в последнее время часто звучит в политических документах [1], но его юридический смысл не совсем ясен. Несмотря на то, что словосочетание «поле боя» встречается в нескольких подзаконных актах, например, в Строевом уставе [2] и др. [3], федеральными законами оно никак не определено. Однако потребность в этом имеется и наиболее остро ощущается в военное время по двум основным составляющим смысла этого понятия: межгосударственному и внутригосударственному.
В межгосударственном понимании политически важно знать географические границы военных действий, чтобы внутриполитически мобилизовать собственное общество и сформулировать внешнеполитическую линию поведения страны в международном сообществе. От этого зависит справедливость и правомерность военных операций, которые могут оцениваться как законная самооборона или как противозаконная агрессия. В мире не существует ни одного правительства, которому было бы безразлично как его военные действия воспринимают не только собственные граждане, но и иностранные государства, независимо от того враги они или союзники. Поэтому геополитика, и национальная военная стратегия нуждаются географической определенности имеющихся войн – полей боёв.
Во внутригосударственном понимании также необходима определенность географических пределов военных действий, от размеров которых зависит построение боевых порядков, наступательных и оборонительных сил, протяжённость линий фронта, флангов и тыла, установление зон военного контроля, административного управления и обеспечения соответствующих правовых режимов. От размеров зоны боевых действий зависит правовой статус людей – военных и гражданских, в них находящихся. Участниками военных действий считаются, как правило те, кто побывал в строго определенной географически местности – там, где ведутся бои, и принял в них участие. Множество понятий, которыми сейчас жонглируют в общественном мнении: фронт, линия фронта, линия соприкосновения, линия фронтового столкновения и т. д., не имеют юридической определенности и только засоряют и дезориентируют общественное сознание. В результате возник пробел законодательства и правовая неопределенность, когда невозможно определить, какие военные действия – это настоящая война, а какие – не война вовсе, а операция, но в которой гибнет и страдает не меньше людей, чем на войне.
Изощренная казуистика и крючкотворство нашего гражданского законодательства, если речь идет о всевозможных разграничениях собственности, пользования, делёжки земельных и водных владений несопоставима с военным законодательством, где отсутствуют геофизические параметры войн и операций. Гражданскими вопросами законодатель занимается усердно и постоянно: кадастрирует, регистрирует, администрирует, делит и выделяет участки, поля, леса, угодья. В то же время по поводу военной территории государства – полей боя – местностей и территорий, где постоянно воюют и гибнут люди, никто ничего не говорит. С упрямством, достойным лучшего применения, этот вопрос обходят молчанием. Никто ясно не определил, какие города и населенные пункты государство считает военными целями, а какие мирными; занятие какого конкретно географического пункта будет означать победу в войне, а сдача какого – поражение. Да и вообще, неясно каковы показатели успеха военной операции в геофизических или пространственно-временны́х величинах – днях, годах, метрах, километрах, гектарах, за отвоевание которых приходится жертвовать кровью и жизнями людей.
Чтобы разобраться в этом вопросе, придётся обратиться к классике и современности межгосударственных законов и обычаев войны или как принято именовать их сегодня – к международному праву, применяемому в период вооруженных конфликтов.
В истории России была ясность с полями боя. Был Сталинград и была решена колоссальная по значимости, масштабам – глобальная боевая задача – Второй мировой войны, восстановлена страна, достигнута непобедимость Вооруженных Сил СССР с запасом прочности на полвека: проведено 8 военных кампаний, свыше 50 стратегических операций групп армий и фронтов; более 250 фронтовых операций, сотни воздушных, противовоздушных и флотских; 3 централизованные операции партизанских соединений. Это была Великая Отечественная война с перегруппировкой миллионных контингентов войск, фронтов и армий, мобилизацией и переводом всей страны на военное положение. [[4]]
Но мы не можем сказать того же о современных войнах, в которых государства борются с негосударственными образованиями, неугодными режимами и вооруженными криминальными группами, не имеющими суверенитета, территориальных границ и предпочитающих трусливую и подлую тактику, направленную в основном против безоружного гражданского населения. В таких войнах отсутствует традиционное понимание поля боя, если не считать политиканское жонглирование терминами и пустозвонство военных пропагандистов.
Однако, нынешний вооруженный конфликт между Россией и Украиной и связанными с ней нацистскими и террористическими группировками ставит фундаментальные вопросы не только о праве, применимом к операциям против нацистского режима, но и о том, где происходит конфликт и где военное право применяется. Только ли в пределах прифронтовых районов России и Украины или и в приграничных районах стран Евросоюза, откуда идет подпитка войны живой силой и боевой техникой? В настоящее время нет единого мнения о том, где находится поле боя между Россией и НАТО, где происходит фактически военный конфликт ‑ и такая же степень неопределенности относительно того, когда он начался и как может закончиться. Война против групп нацистского режима и транснациональных террористов по самой своей природе не имеет четко очерченных временны́х рамок или традиционного контекста поля боя. Помимо явных политических проблем, которые порождает эта неопределенность, она также приводит к сложным юридическим головоломкам, касающимся применения права к боевым действиям войск и «специальным операциям» смешанных сил, включая наемников, добровольцев и частные военные компании.
Характер современных вооруженных конфликтов побудил многих практиков и ученых предположить, что традиционное поле боя, когда-то заполненное танковыми сражениями и пехотой, было заменено более сложной средой, иногда называемой гибридной или прокси средой, в которой всё смешано и зоны боевых действий, киберпространство, медийные и экономические войны. Являясь проявлением смешения вооруженного конфликта и оперативной правоохранительной деятельности, зоны боевых действий характеризуются так же широко, как и любое место, где происходят вооруженные столкновения любого рода, или, возможно, даже планируются и финансируются разные формы силового воздействия на социальные системы.
Даже если не определено столь широко, зона боевых действий охватывает области за пределами традиционного поля боя и, вероятно, может включать любую область, где осуществляется военный ответ на угрозу силой или ее применение. Следовательно, географическое пространство «поля боя» – это неопределенная по времени, кругу лиц и обстоятельств, быстроменяющаяся, динамичная среда, что значительно усложняет её юридическое распознавание и квалификацию.
В эпоху конфликтов, когда изобилует многоязычная терминология, «зона боевых действий» может казаться очередным описательным термином, не дающим чёткого представления о действительности и территориях военных столкновений. Современные войны не ведутся на открытой местности с оркестрами, знаменосцами, маршами боевых колонн пехоты, артиллерийскими флешами, фортами, крепостями, окопным противостоянием. Напротив, войска сражаются в густонаселённых городских условиях, беспилотники, спутники и киберагентура отслеживают предполагаемых противников на дальних подступах, а боевики и диверсанты пытаются взорвать бомбы в местах массового скопления гражданского населения, нанести максимальный ущерб и уничтожить объекты социально-экономической жизнедеятельности, энергетики, природопользования, культуры, науки, спорта. В этих условиях атрибут ратной доблести и воинской чести – «поле боя» действительно кажется термином из далекого прошлого. Таким образом, в чисто описательном смысле пространство боевых действий вполне может считаться неопределенным по значению. Однако, как и многие другие военные термины, такие как «противник», «фронт», «фланг», «тыл» и др. понятие поле боя нуждается в прояснении.
Например, США не раз утверждали, что «поле боя в глобальной войне с террором простирается на каждый уголок земного шара». [5] Что касается конкретного местоположения этих «уголков», то американская юстиция в своих решениях, оправдывающих целенаправленные убийства «врагов США», проявляла чудеса изворотливости. Когда властям было выгодно, они признавали оккупированный США афганский Барграм «вне зоны боевых действий» [6], а кубинскую Гуантанамо «территорией за пределами какого-либо театра военных действий» [7], в других случаях считали те же территории «театром активных военных действий». [8]
Подобные казусы продолжают случаться и обсуждаться во многих странах уже довольно давно и в разных горячих точках планеты. Поэтому здесь основное внимание хотелось бы сосредоточить на том, где территориально государство, в том числе наша страна, может участвовать в вооружённом конфликте против своих врагов? Применимо ли право вооружённых конфликтов к странам, поставляющим живую силу и вооружение на Украину, или к транснациональным наёмническим и террористическим группам, воюющим против российских войск за границей? Кроме того, исходя из факта вовлеченности России в вооружённый конфликт на Украине, есть ещё два вопроса: с какого момента, как долго и какие конкретно территории Украины и её союзников входят в пространство боевых действий географически?
Традиционная англо-саксонская концепция «поля боя» или «зоны боевых действий» разделяет характер правоотношений между государствами, участвующими в вооруженном конфликте, и не участвующими в нём государствами, в том числе нейтральными. [9] Право вооруженных конфликтов в Российском конвенционном понимании не проводит четкой границы между государствами-участниками и не участниками вооруженной борьбы, сдерживая поведение как государств, так и отдельных воюющих лиц в военное время, ограничивает средства и методы ведения войны в целях уменьшения страданий людей и защиты гражданского населения. [10]
Правовое значение поля боя ‑ пространства вооруженного конфликта, дает руководство для понимания времени и географических масштабов боевых действий. Законы и обычаи войны – право вооруженных конфликтов действует в строго определенных географических пределах для того, чтобы отличать воюющих от невоюющих, комбатантов от жертв войны, тех к кому можно применять военную силу, и тех, кого нужно защищать от бедствий и ужасов войны. Временные и географические параметры того, где и когда применять права и обязанности к войскам и военнослужащим, находящимся в боевых условиях. Таким образом, право предлагает ключ к пониманию единства геофизических и военно-политических параметров боевых действий, которые другие отрасли права, например, гражданское, уголовное право не регламентируют, поскольку у них нет материальной основы сопоставления применимости убийства неприятеля или уничтожения его имущества на поле боя, где гуманистические начала правосудия и справедливости имеют другое значение – противоположности во имя победы над врагом.
В любом международном вооруженном конфликте есть государства, которые в нём участвуют и те, кто сохраняет нейтралитет по отношению к воюющим сторонам. В современных условиях взаимосвязанного, глобализированного мира даже самые нейтральные государства не могут просто закрывать глаза на чужой военный конфликт по разным причинам, в том числе и потому, что гибридность силового противостояния легко превращает современные войны из чужих в свои собственные. Таким образом, нейтралитет юридически обозначает разделительную линию между применением законов мирного сотрудничества и законов войны. Тем самым устанавливаются географические рамки для определения того, где и когда могут вестись военные действия ‑ те самые вопросы, на которые так сложно ответить в современных специальных операциях и сражениях с иррегулярным и силами террористов и наёмников.
По общепризнанной в международном праве доктрине «государства, которые не принимают участия в войне между другими государствами, являются нейтральными». [11] Право нейтралитета определяет отношения между государствами, участвующими в вооруженном конфликте, и теми, которые в нём не участвуют, устанавливает «права и обязанности нейтральных держав, определяет положение воюющих, нашедших убежище на нейтральной территории», а также «нейтральных частных лиц в их отношениях к воюющим». [12] Исходя из этого, поле боя в прежнем классическом понимании войны может находиться где угодно, но за пределами любого из нейтральных государств. В конфликте с участием многих государств, например, во Второй мировой войне, поле боя ‑ или районы, где государства могли вести военные действия, ‑ безусловно, простиралось по всему миру, но не включало нейтральные территории, например Швейцарии. Гаагская конвенция устанавливает основные принципы нейтралитета, запрещает передвижение войск воюющих стран или их материальных средств через нейтральную территорию и использование военных объектов или средств связи на нейтральной территории. Территория нейтральных держав, неприкосновенна. Со своей стороны, нейтральная держава не должна допускать действий, противоречащих её нейтралитету, в том числе, запрещается осуществлять военные поставки для воюющих, создавать для них военные коммуникации, транспортные пункты снабжения войск и вербовки живой силы. [12. Ст. 5-10]
Помимо государственного нейтралитета, существуют международные территории, которые запрещено использовать в военных целях в мирное время. Так, договор об Антарктике (1959 г.) [13] предусматривает её полную демилитаризацию, использование только в мирных целях, накладывает запрет на любые мероприятия военного характера и испытания любых видов оружия. Вместе с тем статья VII (5) (с) Договора допускает присутствие там военного персонала и военной техники. Пока не существует убедительного ответа на юридический вопрос о появлении поля боя в нейтрализованной и демилитаризованной Антарктике, если, например, имеющийся там военный персонал принадлежит воюющему государству.
Таким образом, право нейтралитета формирует географически обоснованную систему, при которой воюющие стороны могут сражаться в пределах своих территорий и воздерживаться от любых военных действий на нейтральных территориях.
Пространство вооружённого конфликта. Помимо разделения участников конфликта на «воюющих» и «нейтральных», государства вправе самостоятельно определять временные и пространственные границы войны. Хотя Женевские конвенции конкретно не определяют географические границы конфликта, как общие для четырех этих конвенций статьи 2 и 3 допускают национальные критерии географического ограничения театра войны. Статья 2 распространяет сферу применения конвенций на все случаи «объявленной войны или... любого другого вооруженного конфликта, оккупации, даже в том случае, если участвующее в войне государство «не признает состояния войны» [14], следовательно, театр войны может находиться в любом месте, где силы воюющих сторон ведут военные действия, в том числе за пределами зон проведения военных операций, в глубоком тылу и на иностранных территориях. В отношении внутригосударственных – «немеждународных вооружённых конфликтов» общая статья 3 ограничивает его «территорией государства», в котором происходит конфликт, поэтому географическая зона такой войны вполне огранивается государственной границей.
Однако современность преподносит не мало сюрпризов для понимания геофизических границ военных действий. Так, массированное применение беспилотников государств НАТО против России требует уточнить геофизику театра беспилотной войны. Так в марте 2023 г. в нейтральных водах Черного Моря рухнул тяжелый американский военный беспилотник MQ-9 Reaper. С тех пор было сбито не мало беспилотников различной национальной принадлежности и вблизи российских границ, и по всему миру. Некоторые политики поспешили с выводом, о том, что якобы «международной конвенции на эту тему нет». [15] Однако на поведение военных летательных аппаратов распространяются все законы и обычаи войны, устанавливающие общие правила, применимые к боевым действиям на любом театре войны. Правовая регламентация применения летательных аппаратов в военных целях определена рядом международных документов (Декларации Гаагских конференций 1899 и 1907 гг., Гаагская конвенция 1907 г. и др.). Несколько специальных норм, регулирующих режим санитарной авиации, содержится в Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г. и дополнительных протоколах к ним 1977 г.
Внутригосударственный закон – Воздушный кодекс здесь неприменим по двум причинам: во-первых, в нём не указано, что он действует в военное время, а во-вторых, иностранные войска не обязаны соблюдать гражданские запреты российских законов. Существование «военных зон», «стратегических районов» исторически вызывало немало противоречий и не имеет ранга общепризнанной международно-правовой нормы. Инициатором практики объявления подобных зон была Япония перед началом войны 1904-1905 гг., а также Англия, в 1914 г., односторонне объявившая Северное море «военной зоной». Германия в 1915 г. объявила Ламанш «подводной военной зоной». США в 1952 г. объявили свою «морскую оборонительную зону» вокруг Корейского полуострова. История полна фактов, когда в этих зонах уничтожались и военные и гражданские суда, самолеты.
Опыт истории мог бы быть поводом для соответствующего международного договора, но этого за столетие так и не случилось. Хотя еще в 1922 г. Вашингтонская конференция призвала юристов составить Правила ведения воздушной войны. Поэтому сегодня этот вопрос решается имеющимися международными законами и обычаями войны – Гаагским и Женевским правом, по смыслу которого «театром военных действий является сухопутное, водное и воздушное пространство, где вооруженные силы воюющих и их союзников проводят военные операции».
С точки зрения военного права, любая враждебная воздушная операция, направленная против военных объектов, предполагает ответные действия, статья 52 Первого Дополнительного протокола к Женевским конвенциям гласит, что военными объектами считаются все объекты, «которые в силу своего характера, расположения, назначения или использования вносят эффективный вклад в военные действия». Военный беспилотник MQ-9 Reaper вёл разведку примерно в 120 километрах к юго-западу от Крыма это хотя за пределами территориального суверенитета России, но вполне ясно, что он сканировал весь участок специальной военной операции и прилегающие территории России. То есть беспилотник, по сути, был частью системы боевого управления укро-нацистских войск, снимал и передавал разведданные в интересах сил, воюющих против России. А значит, в любой точке выполнения кем-либо разведывательных задач в интересах войск киевского режима российское военное командование вправе отдавать команды на уничтожение беспилотников и других средств ведения войны против России.
Применение автономных беспилотных систем в современных прокси войнах вызывает множество вопросов территориальности: например, если автономный дрон, управляется искусственным интеллектом и не имеет какой-либо государственной идентификации, запускается с негосударственных объектов в открытом море или с территорий со смешанной юрисдикцией нескольких государств? Где в этом случае будет проходить географическая граница поля боя? Точно также цифровым полем боя ‑ военными действиями с использованием инфокоммуникационных технологий, приборов и устройств, приведшие к массовому поражению государственных объектов?
А если взглянуть еще шире и выше, то возникает вопрос о космическом поле боя. Дилемма демилитаризации космического пространства и свободы военно-космической деятельности занимает международно-правовую науку и политиков с момента начала космической эры. Космические ракеты-носители гражданского назначения мало чем отличались от военных баллистических ракет большой дальности, на первом этапе космических стартов приоритетом государств было именно военное применение космических аппаратов. Но, в ситуации с космическим пространством – географический подход не уместен. На сегодня международно-правовые акты не регламентируют в полном объеме средства и методы ведения войны в космическом пространстве. Объективная реальность наращивания военно-космической деятельность ставит глобальную проблему – правовой определенности факта – космического поля боя.
Космические системы связи, навигации, интернета, зондирования и сканирования территорий имеют встроенные военные функции. Из космоса ведется боевое управление войсками, осуществляется целеуказание, разведка и рекогносцировка, поддерживаются военные действия на цифровом поле боя. И это уже сейчас реалии существующих вооруженных конфликтов.
Это позволят сформулировать категорически безотлагательное практическое предложение. Чтобы квалифицированно обсуждать и решать подобные вопросы, нашей стране необходимо возродить отечественную научную школу военного права. Под эгидой Совета Безопасности России вполне целесообразно создать мозговой центр права, применяемого в период вооруженных конфликтов. Это позволит восполнить юридические пробелы в области военной дипломатии, законов и обычаев войны, в том числе проблем правовой географии и геофизики современных вооруженных конфликтов.
Время вооружённого конфликта. При разработке Женевских конвенций, содержащих понятия «прекращение военных действий» [16] «временное прекращение оккупации» [16. Ст. 70] и «общее окончание военных действий» [16. Ст. 6], считалось, что время общего прекращения военных действий наступает с момента «последнего выстрела» [17]. В комментарии к Женевской конвенции об улучшении участи раненых и больных в действующих армиях имеется пояснение: «когда борьба ведётся между двумя государствами, дату окончания военных действий определить довольно легко: она будет зависеть либо от перемирия, либо от капитуляции, либо от фактического прекращения войны». В многостороннем конфликте этот вопрос несколько сложнее, однако в большинстве случаев «общее окончание военных действий означает окончательное прекращение любых боевых действий между всеми заинтересованными сторонами». [18]
Правовое понимание времени окончания войны должно основываться, прежде всего, на практическом понимании объективных реалий войны, и уж потом, во вторую очередь, на документационном оформлении перемирия (общего или местного) актом капитуляции, мирным договором или другим правовым документом. Например, формально провозглашенный в 1940 г. мир между Францией и Германией не означал прекращения боевых действий, как теперь утверждают на Западе, поскольку не было «достигнуто окончательное прекращение всех боевых действий между всеми заинтересованными сторонами». [19] Существует и противоположная точка зрения, так в 1951 г. Совет Безопасности ООН не согласился с позицией Египта о том, что он осуществляет права воюющей стороны в отношении судов, проходящих через Суэцкий канал, после того как в 1949 г. более двух лет действовало перемирие в войне между Израилем и Египтом.
Помимо этого, существует вопрос увязки интенсивности боевых действий с их продолжительностью – формально длящегося, но фактически прерываемого провозглашенного перемирия. Например, Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии в деле «Тадича» признал длящимся военным временем «длительное вооружённое насилие». [20] Военные действия не обязательно должны вестись непрерывно, чтобы считать войну оконченной в день последнего выстрела. В этом смысле говорить о прекращении войны в момент «х» не приходится, если не произошло окончательного урегулирования конфликта. Об этом, в частности, свидетельствует судебная практика по делам о военных преступлениях международного характера. Суды мотивировали эту позицию намерением «обеспечить максимальную защиту всех лиц, участвующих в конфликте или оказавшихся в нём», руководствуясь расширительным толкованием сферы применения Женевских конвенций. [21]
Общая статья 3 Женевских конвенций упоминает лиц, «не принимающих активного участия в военных действиях», включая «военнослужащих, сложивших оружие» и «лиц, вышедших из строя», что предполагает, что конвенционная защита должна осуществляться за пределами зон боевых действий. Положения Женевских конвенций применяются в любом месте на всей территории сторон, находящихся в конфликте, а не только там, где ведутся военные действия.
Кроме того, статья 5 первой Женевской конвенции гласит, что к «лицам, попавшим во власть противника» конвенция применяется «до их окончательной репатриации». Это означает, что военное время для определенных категорий лиц продолжает своё течение, хотя государства могут при этом находиться в состоянии перемирия.
Таким образом, правовая категория времени вооруженного конфликта имеет сложный характер и по-разному применима к разным субъектам права, участвующим в вооруженной борьбе или пострадавшим от неё в разных географических точках и границах территорий боевых действий. Иными словами, в индивидуальных правоотношениях время войны течет по-разному и подлежит юридическому установлению каждый раз с учетом фактов, лиц и обстоятельств. Тем не менее, государственно-правовой акт прекращения войны является решающим фактором определения момента перехода от военного к мирному времени.
Понимание временны́х и географических параметров упирается в центральный вопрос современности ‑ где находится поле боя в конфликте на Украине и как долго оно остается полем боя? Это является фундаментальным и критически важным для понимания поведения государства в мировом сообществе, конкретных действий во внешней и внутренней политике, экономике и социальной жизни. В прежних конвенционных традициях, как мы выяснили, военные операции могут проводиться везде, за исключением нейтральных территорий. Однако современные прокси и гибридные конфликты включают и нейтральные государства, и транснациональные корпорации, и квазигосударственные и негосударственные образования; разные субъекты права и социальные группы, которые зачастую не имеют формальных территориальных связей с воюющим государством, но проявляют себя на поле боя как организованная военная сила.
Как государственные, так и негосударственные субъекты права в современных войнах часто непредсказуемо и нерегулярно переключаются между действиями, характерными для военного времени, и действиями в условиях мирного времени.
В нынешнее время древнейшая традиция нейтралитета разрушена. Она стала пустым звуком, когда США втянули Западную Европу в антироссийский военный блок. Некогда гордившиеся своим международно-правовым статусом мирные нейтральные державы, теперь оказались соучастниками военной авантюры на Украине против России. Своего традиционно нейтрального статуса лишились Швейцария, Австрия, Бельгия, Ирландия, Дания, Швеция, Финляндия и др. страны, в конституционных законах и договорах которых имеются соответствующие нормы о нейтралитете. Германия, которой по итогам Второй мировой войны запрещено поставлять оружие странам, вовлеченным в вооруженные конфликты, надеется в очередной раз победить Россию и гонит свою боевую технику, вооружения и «законспирированные войска» (geheimtruppen) на Украину.
Кроме стран в международном праве существуют нейтрализованные территории. Например, Шпицберген, Черное море, Гибралтарский, Суэцкий и Панамский каналы и др.
В наше время прежние правовые основания уютного западного нейтралитета оказались подорваны, и Россия вправе игнорировать нейтралитет если сочтёт, что нейтральные государства вступили в войну против неё прямо или косвенно; или если решит, что нейтральные территории милитаризованы нацистами. В этом случае гарантирован пересмотр географии поля боя ‑ полётных заданий российских ракет и целей для военных ударов на нейтральных территориях. Чтобы изменить этот роковой сценарий, нейтральные страны должны официально доказать делом и документом, что они нейтральны по отношению к вооруженному конфликту на Украине и не участвуют в оказании военной помощи, подтвердив, что в любой ситуации стоит уважать традиционные ценности нейтралитета.
Как только мы выходим за конвенционные пределы традиционного права вооруженных конфликтов, понять размеры поля боя или зоны боевых действий становится всё сложнее. К тому же, конституционно-провозглашенное везде верховенство прав человека, применяется как в мирное, так и в военное время, и даже допускается для применения военной силы, чтобы обеспечить права человека в той или иной географической точке. [22] Когда политические лидеры используют термины «поле боя» или «зона боевых действий», применительно к правам человека, они стремятся оправдать свои действия по применению силы к тем, кого они считают своим противником и соответственно нарушителем прав человека они могут назначить кого угодно, как это принято на Западе. Уже по этой причине крайне важно юридически определить параметры зоны боевых действий, так и последствия отнесения конкретных территорий к этой зоне.
Если посмотреть на карту мира, то зоны боевых действий есть практически везде ‑ весь мир является зоной боевых действий. Именно такой точки зрения придерживаются США: «Поле боя не знает географических или временных границ, и США будут иметь право убивать своих врагов, где бы и когда бы они их ни обнаружили». [23]
Основной аргумент против этой концепции глобального поля боя основан на действующем международном праве вооруженных конфликтов, согласно которому вооруженные конфликты неизбежно имеют ограниченное пространственно-временно́е измерение, поскольку боевые действия не бывают без территории для их проведения. Сторонники этой ограниченной концепции поля боя есть, например, и в США, они утверждают, что даже террористические атаки не представляют собой длительные бои ‑ неотъемлемый элемент, необходимый для установления существования вооруженного конфликта, и поэтому военные действия против иррегулярных войск, даже точечные удары с применением стратегических сил, не создают поле боя. [24] Хотя государство может участвовать в вооруженном конфликте с террористической группировкой, эти специалисты считают, что такой конфликт происходит только в ограниченных, определенных географических районах, которые, составляют зону боевых действий. [25] Однако, эта точка зрения не дает более обоснованной концепции зоны боевых действий, чем теория глобального поля боя. Практика США, где решения о применении силы основываются на «хорошем» или «плохом» поведении других стран, а не на соблюдении географических или пространственно-временны́х концепций, действительно приводит к выводу, что США считают весь мир полем боя.
В отличие от этой страны в российской военной доктрине в каждом конкретном случае должно быть идентифицировано «создание на территориях противоборствующих сторон постоянно действующей зоны военных действий». [26] Несмотря на то, что в Доктрине разведены понятия «военный конфликт», «вооруженный конфликт», «локальная война», «региональная война», «крупномасштабная война», тем не менее имеется положение о том, что военные действия осуществляются «в соответствии с нормами международного права» [28, пп. 3, 19, 22], в котором нет деление войн (конфликтов) по категориям интенсивности и местностям, любе применение войск является войной и влечет за собой исполнение права, применяемого вооруженных конфликтов. Также в российской Доктрине не разделено применение международных договоров мирного и военного времени. Нет ясности и с категорией поле боя, неизвестно считаем ли мы им всю планету или только отдельные её части. Задачам «Вооруженных Сил, других войск и органов в мирное время» в Доктрине посвящено 20 пунктов [28, п. 32 пп. «а» - «у»], то военному времени всего один [28, п. 33]. Не ясно применяется ли в военное время четыре конвенционных принципа боевых действий: различения, соразмерности, военной необходимости и гуманности.
При проведении боевых действий международное право требует «проводить различие между гражданским населением и комбатантами, а также между гражданскими объектами и военными объектами и соответственно направлять свои действия только против военных объектов». [27, ст. 48]
Принцип военной необходимости российской военной доктрине сформулирован, как «нанесение поражения войскам (силам) агрессора, принуждение его к прекращению военных действий на условиях, отвечающих интересам Российской Федерации и ее союзников». [28, п. 33]
В американской доктрине он звучит по-иному – «полное подчинение противника в кратчайшие сроки, с применением любой силы, необходимой для достижения этой цели, если это не запрещено законом». [28]
Принцип гуманности – это сокращение страданий жертв войны, «гуманным обращением без всякой дискриминации». [16, ст. 3]
Военная необходимость и гуманность являются двумя ключевыми принципами, которые могут помочь в определении зоны боевых действий. Военная необходимость предполагает широкий взгляд на зону боевых действий, чтобы предоставить наиболее полную возможность для эффективного поражения противника. Однако применимое в вооружённом конфликте содержит дозволение убийства на поле боя, что противоречит международным правам человека [29, ст. 6] и конституции [30, ст. 20], гарантирующих всем право на жизнь. Поскольку право вооружённых конфликтов предусматривает меньше гарантий исходного состояния для прав человека – жизни, то военный гуманизм состоит в выработке средств и методов ведения войны и процедур, при которых сохраняется как можно больше жизней тех, кто не участвует в вооруженной борьбе.
А значит военные доктрины должны определять сферы применения военной силы и зоны боевых действий, где допускается высшая мера насилия – убийство на поле боя. В совокупности эти правовые акты о законах и обычаях войны представляют собой ключ к решению важнейшей задачи определения того, где и когда государство может проводить военные операции, что являются необходимым для понимания обществом того, может ли государство проводить операции в конкретных географических координатах. Следовательно, правовая неопределенность как с пространственно-временны́ми, так и с материально-физическими аспектами применения военной силы нуждается в законодательной конкретизации.
Подытоживая сказанное, резюмируем практические предложения:
1. Имплементировать Женевские конвенции [14] в российское военное законодательство, путем трансформации международных норм во внутригосударственные законы и военную доктрину, определив следующие категории: «театр войны», «зона военных действий», «поле боя», «демилитаризованная зона», «нейтральная зона», «военное время», и др.
2. Юридически сформулировать и закрепить пространственно-временны́е параметры специальной военной операции на Украине.
3. Создать при Верховном Главнокомандующем научно-консультативный центр по праву вооруженных конфликтов.
______________________________________
[1]. Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию от 21 февраля 2023 г. // Российская газета. 2023. № 39.
[2]. Строевой устав Вооруженных Сил Российской Федерации, утв. Приказом Министра обороны Российской Федерации от 11.03.2006 № 111.
[3]. Инструкция органам дознания Красной Армии, утв. Приказом НКО СССР от 12.11.1942 № 357. § 86; Приказ Министра обороны РФ от 25.10.2001 № 431 "Об утверждении Федеральных авиационных правил по организации полигонной службы в государственной авиации"// Бюллетень нормативных актов федеральных органов исполнительной власти. 2002, № 15.
[4]. Великая Отечественная война 1941–1945 годов: в 12 т. Т. 1. Основные события войны. ‑ Изд. доп. и испр. ‑ М.: Кучково поле, 2015. ‑ 976 с.
[5]. Richey, W. Appeals Court Weighs Who’s an Enemy Combatant // Christian Sci. Monitor, Oct. 31, 2007.
[6]. Boumediene v. Bush, 553 U.S. 723, 770 (2008).
[7]. Padilla v. Rumsfeld, 352 F.3d 695, 698 (2d Cir. 2003).
[8]. Al Maqaleh v. Gates, 605 F.3d 84, 88 (D.C. Cir. 2010).
[9]. U.K. Ministry of Def., Manual of the Law of Armed Conflict. 2004. P. 1.42.
[10]. Женевские конвенции от 12 августа 1949 г. и Дополнительные протоколы к ним. - 5-е изд., доп. – М.: МККК, 2011. – 302 с.
[11]. Oppenheim L., International Law / 7th ed. H. Lauterpacht. 1952. Vol. 2. P. 653.
[12]. Гаагская конвенция о правах и обязанностях нейтральных Держав и лиц в случае сухопутной войны от 18 октября 1907 г. // Полн. Собр. законов Российской Империи. Т. XXIX. Отд. 1: 1909.
[13]. Договор об Антарктике от 4 октября 1959 г. // Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. XXII.- М., 1967. С. 233–239.
[14]. Конвенции и оговорки к ним СССР, действующие для России, опубликованы в издании: Сборник действующих договоров, соглашений и конвенций, заключенных СССР с иностранными государствами. Вып. XVI.- М., 1957. С. 204–278, 280.
[15]. Медведев Д.А. Телеграмм-блог от 18 марта 2023 г.
[16]. Женевская конвенция о защите гражданского населения во время войны. Ст. 133.
[17]. Final Record of the Diplomatic Conference of Geneva of 1949.Vol. II-A. P. 815.
[18]. Oscar M., et al. Commentary on the Geneva Convention relative to the protection of civilian person in time of war. 1958. P. 62; Heintschel von Heinegg, W. The Rule of Law in Conflict and Post-Conflict Situations: Factors in War to Peace Transitions // Harvard Journal of Law & Public Policy. 2004. № 27. P. 843, 845-846.
[19]. Vaughn A. Ary, Concluding Hostilities: Humanitarian Provisions in Cease-Fire Agreements // Military Law Review. 1995. № 148. P. 186, 206.
[20]. Int’l Crim. Trib. for the Former Yugoslavia. «Prosecutor v. Tadic». Oct. 2, 1995. Case № IT-94-1-AR72. З. 70.
[21]. Commentary on the Rome statute of the International Criminal Court / Ed. Otto Tiffterer. 1999. P. 262, 285.
[22]. U.N. Human Rights Comm., Concluding Observations of the Human Rights Committee: Israel, 15, U.N. Doc. CCPR/CO/78/ISR (Aug. 21, 2003).
[23]. Special Report: How the White House Learned to Love the Drone // Reuters (U.S.), May 18, 2010.
[24]. O’Connell, M.E. Combatants and the Combat Zone // University of Richmond Law Review. 2009. № 43. P. 845, 858.
[25]. Rise of the Drones II: Examining the Legality of Unmanned Targeting, Hearing Before the Subcomm // National Security and Foreign Affairs of the H. Comm. on Oversight and Government Reform, 111th Cong. 2d Sess. 3-4 (2010).
[26]. Военная доктрина Российской Федерации, утв. Президентом Российской Федерации 25.12.2014. № Пр-2976 // Российская газета. 2014. № 298.
[27]. Дополнительный протокол к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающийся защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I) // Сборник международных договоров СССР. Вып. XLVI. 1993.
[28]. U.S. Dep’t of the Army, Field Manual 27-10 (1956): The Law of Land Warfare. A-1.
[29]. Международный пакт о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966г. // Рез. ГА ООН № 2200 (XXI).
[30]. Конституция Российской Федерации, в ред. от 1 июля 2020 г.
© И.Н.Глебов