Найти в Дзене

Почему народ стал любить браконьеров? Суровая правда, о которой молчат СМИ

Вы не ослышались. По всей стране происходит немыслимое: люди, которые годами клеймили браконьеров как преступников, теперь смотрят на них с пониманием, а иногда и с тихой поддержкой. Это не пропаганда беззакония. Это — крик отчаяния, который превратил охотника за дичью из врага в жертву, а иногда и в героя локальных чатов. Почему так вышло? Ответ лежит не в лесах, а в наших опустевших холодильниках и сгоревших надеждах. Браконьер: перезагрузка образа. От злодея до соседа Васи Забудьте карикатурного злодея с ружьём и бездушными глазами. Новое лицо браконьерства в глубинке — это часто знакомый всем образ. 1. Пожилой мужчина с минимальной пенсией. Это не миф, а реальность, которую фиксируют соцопросы и репортажи из регионов. 70-летний Николай из сибирской деревни получает пенсию в 12 тысяч рублей. Коммуналка, лекарства, хоть какая-то еда — на это денег не хватает. Его "выход на лося" — это не приключение, а отчаянная попытка обеспечить мясом себя и свою семью. Для него браконьерство — э
Оглавление

Вы не ослышались. По всей стране происходит немыслимое: люди, которые годами клеймили браконьеров как преступников, теперь смотрят на них с пониманием, а иногда и с тихой поддержкой. Это не пропаганда беззакония. Это — крик отчаяния, который превратил охотника за дичью из врага в жертву, а иногда и в героя локальных чатов. Почему так вышло? Ответ лежит не в лесах, а в наших опустевших холодильниках и сгоревших надеждах.

Браконьер: перезагрузка образа. От злодея до соседа Васи

Забудьте карикатурного злодея с ружьём и бездушными глазами. Новое лицо браконьерства в глубинке — это часто знакомый всем образ.

1. Пожилой мужчина с минимальной пенсией. Это не миф, а реальность, которую фиксируют соцопросы и репортажи из регионов. 70-летний Николай из сибирской деревни получает пенсию в 12 тысяч рублей. Коммуналка, лекарства, хоть какая-то еда — на это денег не хватает. Его "выход на лося" — это не приключение, а отчаянная попытка обеспечить мясом себя и свою семью. Для него браконьерство — это не спорт, не жадность, а продовольственная программа выживания. Когда государство отдаляется, лес становится последним социальным обеспечением.

2. Безработный отец семейства. Завод закрылся, вахта сорвалась, кредиты висят. Официальная работа есть не везде, а дети просят есть. Лес для таких людей — не природное богатство, а продовольственный склад. Условный Сергей из приморского посёлка не покупает чёрную икру на "Лексус". Он ловит кету, чтобы накормить детей белком, которого нет на полках магазинов по доступной цене. Его осуждают по закону, но понимают по-человечески соседи, которые сами балансируют на грани.

3. "Традиционщик" против "цифрового" закона. Есть целые пласты культуры, особенно на Севере и в Сибири, где охота и рыбалка — это часть быта, способ существования, а не хобби. Новые жёсткие квоты, запреты, дистанционная цифровая отчётность (с интернетом-то проблемы) превратили законопослушных охотников в нарушителей. Для них браконьер — не они, а чиновник в кабинете, который отнимает у них исконное право кормиться с земли.

-2

Идеальный шторм: почему сочувствие перевесило осуждение

Народная "любовь" к браконьерам — это сложный коктейль из нескольких горьких ингредиентов.

Экономическое дно. Инфляция на продукты, особенно на мясо, рыбу, ягоды, бьёт по карману сильнее официальных цифр. Когда килограмм говядины стоит как полдня работы, а в лесу "бесплатно" ходит кабан — моральные дилеммы отступают. Лес становится не только кормильцем для браконьера, но и косвенным поставщиком для всего посёлка через неофициальную продажу или щедрый дележ добычи.

Провал социальной политики. Люди видят: пенсионер-браконьер нарушает закон, но его мотив — выживание. А с другой стороны — чиновники, чьи законные доходы позволяют им покупать ту же дичь в престижных ресторанах. Этот контраст рождает яростную несправедливость. "Одним — всё, другим — Уголовный кодекс".

Кризис доверия к институтам. Коррупционные скандалы в природоохранных ведомствах, история с "охотой" элит в заповедниках, сомнительные тендеры на отстрел — всё это дискредитировало саму идею защиты природы в глазах обывателя. Народ думает: "Если у них свои правила, то почему нам нельзя по нашим?" Браконьер-одиночка воспринимается как "свой парень", воюющий с системой, которая сама живёт по двойным стандартам.

Информационная пустота. В регионах новости о штрафах в миллионы рублей за выловленную рыбу или отстреленного кабана вызывают не страх, а хохот и возмущение. Люди в комментариях пишут: "Да он всю жизнь на эту рыбу не заработает!" Этот разрыв между законом и реальностью огромен. Браконьер становится живым символом абсурдности, с которой сталкивается простой человек.

"Они тоже люди и им хочется есть" — не оправдание, а диагноз

Эта фраза, ставшая мемом, — не философское утверждение, а клинический диагноз обществу.

· "Они тоже люди" — напоминание о том, что за ярлыком "преступник" стоит живой человек с семьёй, историей и болью.

· "Им хочется есть" — констатация краха самой базовой социальной функции государства: гарантии того, что граждане не будут голодать.

Это не романтизация преступления. Это признание, что когда закон вступает в непримиримое противоречие с инстинктом выживания, закон почти всегда проигрывает. Люди инстинктивно становятся на сторону того, кто борется за жизнь, а не на сторону абстрактной буквы, которая эту жизнь у него отнимает.

-3

Опасная грань: куда ведёт эта "народная любовь"?

Это явление — маховик, раскручивающий опасные тенденции.

1. Размывание правовых норм. Там, где сегодня сочувствуют пенсионеру с силком, завтра могут оправдать и организованную группу, вырубающую краснокнижный лес. Сочувствие к мотиву не должно превращаться в вседозволенность.

2. Удар по настоящей охране природы. От этого страдают честные егеря и инспекторы. Их работа, и без того опасная, становится социально осуждаемой. "Зачем ты к деду пристал, ему же детей кормить надо!" — слышат они. Это парализует систему защиты.

3. Реальная угроза экологии. Сочувствие к "маленькому человеку" не отменяет факта, что массовое неконтролируемое браконьерство ведёт к опустошению угодий, нарушению экобаланса и, в итоге, к тому, что есть будет совсем нечего.

4. Социальная мина. Власть теряет последние остатки легитимности на местах. Народ и закон оказываются по разные стороны баррикад, а лес становится полем битвы за ресурсы.

Что делать? Решения, а не осуждения

Проблему, которая уходит корнями в социально-экономическую почву, не решить ужесточением наказаний. Нужны системные шаги:

· Дифференциация закона. Чёткое разделение в правовом поле "браконьерства для выживания" (одиночка, мелкие объёмы, для личного потребления) и "промыслового, коммерческого браконьерства", которое наносит катастрофический урон. Для первой категории — административные меры, социальная помощь, программы легализации (например, разрешить отлов по социальным картам в безвыходных ситуациях). Для второй — беспощадное уголовное преследование.

· Легальные "клапаны". Введение бесплатных или льготных лицензий на отлов определённого количества дичи или рыбы для социально уязвимых категорий в депрессивных регионах. Это не поощрение, это канализация отчаяния в управляемое русло.

· Работа с причинами, а не со следствиями. Укрепление реальной экономики в моногородах и сёлах, адресная социальная поддержка, чтобы пенсионеру не нужно было идти с ружьём в лес, чтобы купить себе лекарства.

· Восстановление доверия. Жёсткая и прозрачная борьба с "элитным" браконьерством и коррупцией в контролирующих органах. Пока народ видит безнаказанность "верхов", он не будет уважать закон для "низов".

Заключение

Народ не полюбил браконьерство. Он возненавидел безысходность, которая толкает людей на этот шаг. Он устал от цинизма системы, которая карает за рыбу, но закрывает глаза на дворцы в заповедниках.

История с "народной любовью" к браконьерам — это треснувшее зеркало, в котором Россия видит своё отражение: разрыв между городом и деревней, между законом и справедливостью, между цифрами статистики и пустотой в желудке. Это не призыв снять все запреты. Это громкий сигнал SOS, который посылает общество, стоящее на грани. Пока этот сигнал не услышат, в лесах будет звучать не только выстрел, но и молчаливое одобрение тех, для кого этот выстрел — не преступление, а крик о помощи, заглушённый грохотом экономического кризиса и равнодушия.