– А где у тебя, Ира, запасные одеяла лежат? Что-то я в шкафу в прихожей глянула, а там только куртки висят. Ты бы достала заранее, а то мы уже зеваем, спать хочется, сил нет.
Светлана, двоюродная сестра хозяйки квартиры, стояла в дверном проеме кухни, расстегивая пуговицу на джинсах, которые явно давили ей в талии после обильного застолья. Она лениво ковыряла зубочисткой во рту, глядя на Ирину с той простоватой наглостью, которая всегда отличала их дальнюю родню из поселка. За спиной Светланы маячил её муж, Гена, уже успевший снять парадную рубашку и остаться в застиранной майке-алкоголичке, демонстрируя всем присутствующим свои волосатые плечи.
Ирина замерла с грязной тарелкой в руках. Вода из крана продолжала шуметь, разбиваясь о гору немытой посуды, но этот звук показался ей сейчас каким-то далеким. Внутри у неё начала подниматься холодная волна негодования, которую она старательно подавляла последние четыре часа.
– Света, – медленно произнесла Ирина, выключая воду и поворачиваясь к родственникам. – О каких одеялах идет речь?
– Ну как о каких? – удивилась сестра, вынимая зубочистку. – О пуховых, желательно. Или шерстяных. Гена мерзляк у меня, ему потеплее надо. А мы с Людкой, дочкой, можем и под пледами на диване лечь, мы неприхотливые. Ты только постельное дай, чистое.
– Я, кажется, русским языком всех предупреждала еще две недели назад, – голос Ирины стал тверже, в нем зазвенели металлические нотки. – И вчера по телефону напоминала. И сегодня, когда вы только порог переступили. У меня не гостиница. Ночевать негде. Банкет был рассчитан до девяти вечера. Сейчас половина десятого. Последняя электричка до вашего Горелово уходит в 22:15. У вас есть сорок пять минут, чтобы вызвать такси до вокзала.
Гена, услышав это, издал странный звук, похожий на кряканье, и почесал живот.
– Ирка, ты чего, белены объелась? – добродушно прогудел он, явно не воспринимая слова хозяйки всерьез. – Какая электричка? Мы ж выпили! Я вон, полбутылки коньяка твоего уговорил. Куда нам на ночь глядя трястись? Да и Людка уже в телефоне залипла, разморило девку. Мы тут, у тебя перекантуемся. Места ж вагон!
Он широким жестом обвел кухню, которая плавно перетекала в гостиную. Ирина только полгода назад закончила этот мучительный, дорогостоящий ремонт. Она, одинокая женщина пятидесяти лет, работала на двух работах, отказывала себе в отпусках, экономила на одежде, чтобы превратить свою старую "трешку", доставшуюся от родителей, в квартиру мечты. Она снесла стены, объединила пространство, постелила светлый дубовый паркет, о котором мечтала с юности, купила тот самый бежевый диван из итальянской коллекции, на который сейчас, не спросив разрешения, уже присаживалась ее племянница Люда, закинув ноги в уличных колготках прямо на дорогую обивку.
– Гена, – Ирина шагнула вперед, вытирая мокрые руки о полотенце. – Места, может, и вагон. Но это моё место. Мой дом. И я устанавливаю здесь правила. Я вас пригласила на юбилей? Пригласила. Стол накрыла? Накрыла. Вы поели, попили, поздравили. Спасибо. Но "перекантоваться" – это не ко мне. Я не для того три года в строительной пыли жила, чтобы устраивать здесь общежитие.
Светлана перестала ковырять в зубах и нахмурилась. Её лицо, раскрасневшееся от вина и духоты, приобрело обиженное выражение.
– Ир, ты чего начинаешь? Мы ж родня. Не чужие люди. Пять лет не виделись, приехали к тебе, уважили. Подарок, между прочим, привезли! Комплект полотенец! А ты нас – на улицу? В ночь?
– Подарок лежит в коридоре, спасибо, – кивнула Ирина. – А насчет "уважили"... Света, уважение – это когда слышат просьбы хозяев. Я когда приглашала, что сказала? "Приезжайте к двум, посидим, отметим, но без ночевки, потому что завтра мне на работу рано, и вообще я устаю от гостей". Было такое?
– Ну мало ли что ты болтала! – отмахнулась Светлана. – Мы думали, это ты так, для приличия ломаешься. Чтоб мы не подумали, что ты навязываешься. У нас так принято: если гости пришли, то гуляем до утра! А то и на два дня!
– Вот у вас в Горелово, может, и принято, – парировала Ирина. – А у меня принято по-другому. Я люблю тишину и чистоту. И я не хочу завтра утром стоять в очереди в свой собственный туалет и готовить завтрак на ораву людей, когда у меня единственный выходной, который я планировала провести в ванной с книжкой.
– Ах, в ванной с книжкой! – всплеснула руками сестра. – Барыня какая выискалась! Родня, значит, должна по вокзалам скитаться, пока она в пене лежит? Ты посмотри на неё, Гена! Городская стала, нос задрала! Забыла, как мы в девяностые тебе картошку мешками передавали, когда ты студенткой была голодной?
Ирина ожидала этого аргумента. "Картофельный шантаж" был любимым приемом Светланы. Действительно, пару раз тетка, мать Светланы, передавала с оказией мешок картошки. Правда, половина была гнилой, но это детали, которые сейчас никто не вспомнит. Зато Ирина помнила другое: как пять лет назад, когда она еще не сделала ремонт, эта же компания напросилась "переночевать" на пару дней, которые растянулись на неделю. Тогда они разбили унитаз, прожгли сигаретой скатерть, а Гена, перепутав спросонья двери, помочился в кладовку. И никто даже не извинился, только ржали: "Ну, с кем не бывает, дело житейское". После того визита Ирина три дня отмывала квартиру с хлоркой и дала себе слово: больше никогда.
– Картошку я помню, Света. Я вам за неё тогда деньгами отдала, если ты забыла. И детям твоим подарки каждый Новый год посылала, хотя вы мне даже открытки не писали. Так что счет мы давно закрыли. Сейчас вопрос стоит просто: такси или электричка? Если денег на такси нет, я вызову за свой счет. До вокзала. А там – на электричку.
– Ты нас выгоняешь? – тихо, с угрозой спросил Гена, поднимаясь со стула. Он был крупным мужчиной, и в маленькой кухне сразу стало тесно. – Родную кровь?
– Я вас не выгоняю, я завершаю прием гостей, – Ирина не отступила ни на шаг, хотя сердце колотилось где-то в горле. Она знала, что скандала не избежать, но отступать было некуда. Если она сейчас даст слабину, они останутся. А утром приедет еще и их сын, который "случайно" окажется проездом в городе. И её новый паркет, её бежевый диван, её спокойная жизнь превратятся в руины. – Гена, надень рубашку. Неприлично сидеть в майке за столом.
Гена побагровел.
– Да пошла ты... со своим столом! И со своей квартирой! Света, собирайся! Не нужны мы тут! Видишь, королева брезгует простыми людьми!
– Мам, ну куда мы поедем? – заныла Люда с дивана. – Там дождь! Я спать хочу! Тетя Ира, ну пожалуйста! Я на краешке лягу!
– Люда, встань с дивана, – сказала Ирина, глядя на племянницу. – И посмотри на часы. У вас есть время. Такси до вокзала едет пятнадцать минут. Электричка идет час. В полночь будете дома, в своих кроватях.
– Мы не поедем на электричке! – взвизгнула Светлана. – Мы выпили! Нас полиция заберет! И вообще, это опасно!
– Тогда есть гостиница. В двух кварталах отсюда. "Турист" называется. Номера эконом-класса, вполне приличные. Могу дать телефон.
– Гостиница?! – Светлана чуть не задохнулась от возмущения. – Ты предлагаешь нам платить деньги за ночлег, когда у родной сестры трехкомнатная квартира пустует?! У тебя совести совсем нет?
– У меня есть совесть. И есть личные границы, – спокойно ответила Ирина. Она уже достала телефон и открыла приложение такси. – Я вызываю машину. "Комфорт плюс", чтобы вам было удобно. Оплату ставлю по карте, с меня спишут. Это мой вам прощальный подарок.
– Не надо нам твоих подачек! – Гена схватил со спинки стула свою рубашку и начал яростно вдевать руки в рукава. Ткань затрещала. – Сами доберемся! Но ноги моей здесь больше не будет! Слышишь, Ирка? Забудь мой номер! Сгниешь тут одна в своем ремонте, и стакан воды никто не подаст!
– Гена, успокойся, – зашипела на него Светлана, понимая, что ситуация выходит из-под контроля и халява окончательно уплывает. Она решила попробовать другую тактику – жалость. Глаза её мгновенно наполнились слезами. – Ирочка, ну что ты такое творишь? Ну прости, если мы что не так сказали. Ну простые мы люди, неотесанные, куда нам до тебя. Но мы же от чистого сердца... У меня ноги гудят, спина болит, мне нельзя тяжести таскать, а тут чемоданы... Дай хоть до утра передохнуть. Мы тихонечко, как мышки. Утром встанем – и духу нашего не будет. Я тебе даже посуду помою!
Ирина посмотрела на гору посуды. Представила, как Светлана будет мыть её своим способом – щедро лить средство, плохо споласкивать, оставляя мыльную пену, вытирать жирной тряпкой... Нет. Только не это.
– Света, не надо драмы. У тебя спина болит, потому что ты на ней три часа плясала под Сердючку. Чемоданы у вас на колесиках. Лифт работает. Такси подъедет прямо к подъезду. Я не изменю решения.
Она нажала кнопку "Вызвать такси".
– Машина будет через семь минут. Белая "Киа", номер 567. Одевайтесь.
В прихожей началась суета, пропитанная злобой и обидой. Светлана демонстративно громко вздыхала, натягивая сапоги. Гена матерился сквозь зубы, пиная пакеты с остатками еды, которые Ирина им, конечно же, собрала. Она всегда была щедрой хозяйкой в плане еды – наготовила на роту солдат. Контейнеры с салатами, нарезка, куски торта, даже бутылку вина нераспечатанную положила. Но сейчас эта щедрость воспринималась родственниками как оскорбление.
– На, подавись своими салатами! – Гена швырнул пакет на банкетку. – Не возьму ничего! Чтоб я еще объедки твои доедал!
– Гена, не дури, возьми, завтра на завтрак пригодится, – по-хозяйски одернула его Светлана, запихивая пакет в свою необъятную сумку. – Продукты-то хорошие, денег стоят. С паршивой овцы хоть шерсти клок.
Ирина стояла, прислонившись к косяку гостиной, и наблюдала за этими сборами. Ей было неприятно. Гадко. Душа словно испачкалась в чем-то липком. Но где-то в глубине, под слоем этой гадливости, росло чувство невероятного облегчения и самоуважения. Она смогла. Она не прогнулась. Она отстояла свою территорию.
Люда, надув губы, наматывала шарф.
– Тетя Ира, ты злая, – бросила она, проходя мимо. – Мама говорила, что ты зазналась, а я не верила. Теперь верю.
– Вырастешь, Люда, купишь свою квартиру, сделаешь ремонт – тогда и поговорим о доброте, – устало ответила Ирина.
Звонок домофона разрезал напряженную тишину.
– Такси приехало, – сообщила Ирина.
Светлана выпрямилась, застегнула пальто. Её лицо, еще минуту назад жалобное, теперь выражало презрение высшей пробы.
– Ну, бывай, сестренка. Живи тут, радуйся. Только помни: земля круглая. Когда тебе помощь понадобится, когда прижмет – к нам не суйся. Мы люди гордые. Нам такого гостеприимства даром не надо.
– Хорошо, Света. Я запомню. Счастливого пути.
Она открыла им дверь. Гена вышел первым, даже не взглянув на нее. Люда прошмыгнула следом, уткнувшись в телефон. Светлана задержалась на пороге, окинула взглядом светлую прихожую, идеально чистые зеркала, стильную вешалку. В её глазах Ирина прочла нескрываемую, черную зависть.
– Чтоб у тебя этот паркет вздулся, – прошипела сестра напоследок и с грохотом захлопнула за собой дверь.
Ирина осталась одна. В квартире повисла звенящая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов.
Она медленно выдохнула, словно сбросила с плеч мешок с цементом. Подошла к двери и дважды повернула замок. Щелчок механизма прозвучал как музыка. Задвинула ночную задвижку. Всё. Крепость закрыта. Враг отступил.
Ирина вернулась на кухню. Окинула взглядом поле битвы. Грязная посуда, крошки на столе, пятно от соуса на скатерти, сдвинутые стулья. Но это был *её* беспорядок. И она уберет его тогда, когда захочет.
Она подошла к окну, отодвинула тюль. Внизу, у подъезда, мигнула фарами белая машина. Три фигурки с сумками загрузились в салон. Машина тронулась и исчезла за поворотом. Уехали. Действительно уехали.
Ирина вдруг почувствовала, как дрожат колени. Она опустилась на стул, прямо среди неубранного стола. Налила себе остатки минералки в бокал из-под вина. Руки тряслись. Конечно, это было жестоко. Наверное, с точки зрения традиционной "русской души", она поступила ужасно. Выгнать родню! Но почему эта "традиция" всегда работает только в одну сторону? Почему гостеприимство превращается в обязанность терпеть хамство и неудобства?
Она вспомнила лицо Гены в майке-алкоголичке. Его ноги на её диване. Вспомнила, как Светлана без спросу полезла в её шкафчик в ванной и начала мазаться её кремом за пять тысяч рублей, комментируя: "Ну, ниче так, жирненький, но денег своих не стоит". Вспомнила, как Люда ела чипсы и вытирала руки о декоративные подушки.
Нет. Она все сделала правильно.
Ирина встала, включила любимую джазовую музыку на колонке. Тихо, чтобы не мешать соседям. Надела резиновые перчатки. Уборка всегда успокаивала её. Это был своего рода ритуал возвращения контроля над пространством.
Она методично загружала посудомойку. Тарелка за тарелкой, вилка за вилкой. Протерла стол. Собрала крошки с дивана (слава богу, пятен не осталось). Открыла балкон, впуская свежий ночной воздух, чтобы выветрить запах перегара и дешевых духов Светланы.
Через час квартира снова сияла. Ирина приняла душ, смывая с себя этот тяжелый день. Надела свежую пижаму – шелковую, красивую, которую купила для себя, а не для кого-то.
Она заварила себе травяной чай с мятой, взяла ту самую книжку, о которой говорила сестре, и устроилась на своем любимом, спасенном от вандалов бежевом диване. Было тихо. Спокойно. И невероятно уютно.
Телефон на столике вибрировал – приходили гневные сообщения от тетки, от другой сестры, видимо, Светлана уже начала информационную войну, обзванивая всю родню и живописуя, как "злыдня Ирка выставила сироток на мороз". Ирина даже не стала читать. Она просто перевела телефон в режим "Не беспокоить".
Пусть говорят. Пусть осуждают. Пусть считают стервой и эгоисткой. Зато завтра утром она проснется в чистой постели, в тишине. Сварит себе кофе в турке, выпьет его, глядя на рассвет, и никто не будет храпеть в гостиной, никто не будет спрашивать: "А че, пожрать есть чего?". Никто не будет учить её жизни и считать её деньги.
Она посмотрела на идеально ровный потолок, на стены, выкрашенные в сложный жемчужный оттенок. Это был её мир. Мир, который она построила сама. И она имела полное право защищать его от любых вторжений, даже если захватчики прикрываются кровным родством.
"Простота хуже воровства", – подумала Ирина, отпивая ароматный чай. – "Вот уж воистину".
На следующее утро, как она и планировала, её разбудило солнце. Она сладко потянулась, чувствуя, как отдохнуло тело. Никакой головной боли, никакого раздражения. Она прошла на кухню, где пахло чистотой и мятой.
Телефон уже мигал красным индикатором пропущенных. Ирина хмыкнула и сварила кофе. Сделала глоток, наслаждаясь вкусом.
Потом, подумав, она все-таки открыла мессенджер. В семейном чате, который обычно молчал месяцами, бушевала буря.
"Как так можно!", "Совсем совесть потеряла!", "Зазналась!", "Бог тебе судья!".
Ирина пробежала глазами этот поток ненависти. Ей должно было быть стыдно, но стыдно не было. Было смешно. Все эти люди, которые сейчас поливали её грязью, вспоминали о ней только тогда, когда им что-то было нужно. Деньги в долг, переночевать, помочь устроить ребенка в институт. Когда у Ирины умер муж семь лет назад, никто из них не приехал помочь с похоронами. Только открытку прислали в Ватсапе со свечкой. А теперь они взывают к совести.
Она нажала кнопку "Покинуть группу". Затем заблокировала номер Светланы и Гены.
В дверь позвонили. Ирина вздрогнула. Неужели вернулись? Или тетка примчалась разбираться?
Она осторожно подошла к глазку. На площадке стояла соседка, милая старушка Анна Павловна.
Ирина открыла.
– Ирочка, доброе утро, – улыбнулась соседка. – Я тут пирожков напекла, с капустой. Слышала, у тебя вчера гости были, шумно было. Думаю, может, устала, готовить неохота. Угощайся.
Она протянула тарелку с румяными пирожками, накрытую полотенцем.
– Спасибо, Анна Павловна! – искренне обрадовалась Ирина. – Вы как раз к кофе. Заходите, угощу хорошим, зерновым.
– Ой, с удовольствием, милая. А то мои-то разъехались, скучно одной.
Они сидели на кухне, пили кофе с пирожками и болтали о рассаде и погоде. Анна Павловна, интеллигентнейшая женщина, ни слова не спросила про вчерашний шум, хотя наверняка слышала скандал в прихожей.
– Знаешь, Ирочка, – вдруг сказала она, ставя чашку. – Я вот смотрю на тебя и любуюсь. Сильная ты. И дом у тебя светлый. Не каждый умеет так... беречь свое гнездо.
– Приходится учиться, Анна Павловна, – улыбнулась Ирина. – Иногда жесткими методами.
– Ну, жесткость – она тоже разная бывает. Бывает от злобы, а бывает от необходимости. Как сорняки полоть. Вроде и жалко цветочек, а если не вырвешь – он всю клумбу задушит.
Ирина посмотрела на соседку с благодарностью. Вот она – мудрость. И никакое кровное родство не заменит элементарного человеческого такта и понимания.
Весь день прошел в блаженном покое. Вечером Ирина вышла на прогулку в парк. Дышалось легко. Она знала, что история эта еще будет аукаться ей долго. Родня не простит такого "оскорбления". Будут сплетни, будут косые взгляды на семейных сборищах (на которые она, впрочем, теперь вряд ли поедет).
Но цена была уплачена. Цена свободы. И эта цена показалась Ирине вполне приемлемой.
Вернувшись домой, она увидела у подъезда такси, из которого выгружалась молодая пара с чемоданами. Они о чем-то спорили.
– Ну мам, ну пусти переночевать, мы же всего на денек! – кричал парень в телефон. – Ну и что, что мы не предупредили? Мы же сюрприз хотели сделать!
Ирина усмехнулась и прошла мимо. Кажется, вирус "незваных гостей" витал в воздухе. Но у неё теперь был надежный иммунитет. В кармане лежали ключи от её личной крепости, где действовали только её законы. И главный закон гласил: "Мой дом – не гостиница". И поправок к этому закону не предвиделось.
Она поднялась на свой этаж, вошла в квартиру, вдохнула запах любимого ароматизатора с ванилью и поняла: она абсолютно счастлива. Впервые за долгое время она чувствовала себя полной хозяйкой своей судьбы. А одеяла? Одеяла пусть лежат в шкафу. Для тех, кого она действительно захочет пригласить. И кто будет знать, что в гости приходят по приглашению, а уходят – вовремя.
Подписывайтесь на канал, ставьте лайк и напишите в комментариях: как бы вы поступили в такой ситуации – пустили бы родню или указали на дверь?