Мы всегда думали, что есть два правосудия. Одно для людей, другое для тех, у кого есть связи. Думали не потому что наивные, а потому что нас приучили. Годы наблюдений. Молча. С отвращением. С циничным принятием.
Но в декабре всё пошло не по плану. Даже у них.
Квартирная история Ларисы Долиной из банального имущественного конфликта превратилась в спектакль. Не в том смысле, что артистка и значит, всё театр. Нет. Спектакль был системный. Судебный. Политический. И в этом спектакле одна занавеска внезапно рухнула. А за ней оказался не декор, а трещина. Глубокая. Неприкрытая.
Когда появилась новость, что Михаил Барщевский завершает профессиональную деятельность, я не удивился. Я знал, что такое не происходит просто так. Особенно не в разгар процесса, где имя твоей коллегии на слуху, где фамилия твоего адвоката каждый день звучит в медиа, а результат дела может ударить по репутации, на которую ты строил всё.
Уход юриста с таким весом никогда не выглядит спонтанным. Это не смена работы. Это знак. Сигнал. Указатель на то, что почва уходит из-под ног даже у тех, кто раньше определял маршрут.
Люди, далекие от правовой кухни, не сразу поняли масштаб. Им казалось, что речь идёт о капризах звезды и запутанных бумагах на квартиру. Но у нас, в юридическом кругу, сложилось другое ощущение. Это было не про недвижимость. Это было про попытку сохранить неприкасаемость.
Команда Долиной пыталась вернуть проданную квартиру через суд. Мол, мошенники. Мол, всё было не по-настоящему. Мол, её обманули. Окей, такие дела бывают. Но здесь не сошлось одно: почему, если тебя обманули, ты продолжаешь жить в этом жилье и требуешь аннулировать продажу?
Ответа не было. Была уверенность, что решат как надо. Что подключат кого нужно. Что доведут до финала, где истец с именем получает назад свою жилплощадь. А покупатель, пусть даже действовавший по закону, останется с письмом из суда и парой советов: надо было внимательнее смотреть документы.
Но на этот раз что-то пошло не так. Общество не приняло эту логику. И система начала пятиться.
Ключевым стал момент, когда Верховный суд отменил все предыдущие решения. Для нас это выглядело как откровение. Не потому что закон должен был быть на стороне Долиной. А потому что раньше, в таких делах, исход был почти всегда известен заранее.
Решение высшей инстанции разрушило не только надежды на сохранение имущества. Оно ударило по самому принципу «у кого больше связей, тот прав». Этого не ожидал никто.
Для Барщевского, чьё имя десятилетиями ассоциировалось с влиянием, стабильностью и тонкой работой в серых зонах, это стало ударом по реноме. Не персонально, но структурно. Ведь если твоя система больше не работает, ты либо адаптируешься, либо уходишь. Он выбрал второе.
Я думаю, всё дело в резонансе. Раньше элита решала свои проблемы в тишине. Подписывались бумаги. Писались жалобы. Делались звонки. Иногда очень нужным людям. Но никто об этом не знал.
Теперь всё не так. Публика видит каждый шаг. Она пишет в комментариях, обсуждает в эфире, зовёт юристов на YouTube. Эта публика умеет делать громко. А власть боится громко.
Если ты защищаешь артистку, которую народ когда-то любил, но теперь не понимает, а может быть, и недолюбливает, ты рискуешь. Потому что общество не прощает диссонанса. И если оно видит, что в законе появляется перекос в пользу богатого, оно выходит с камнями. Не на площадь, но в Telegram. А это уже страшно.
В процессе интересы Долиной представляла адвокат Пухова. Хороший специалист. Опытный. Решительный. Но даже у неё не получилось пройти сквозь растущее раздражение общества. Слишком много было несостыковок. Слишком явно дело пахло привилегией.
Документы подавались. Апелляции писались. Судьи шли навстречу. А публика кипела.
В какой-то момент стало ясно: это уже не спор двух сторон. Это экзамен для всей системы. И система его сдала на удивление многим. Отказала. Развернулась. Отменила.
Когда процесс вышел в публичное поле, открылись вещи, которые обычно не обсуждаются. Сколько стоит квартира. Как она продавалась. Какие деньги ходили наличными. Как делались переводы. Кто за что платил.
Всё это вылезло. И выглядело не очень красиво. Артистка, которая годами говорила о любви, о ценностях, оказалась втянутой в спор, где фигурировали устные договорённости на миллионы. Где речь шла об обналичивании. Где не было ни прозрачности, ни элементарной заботы о законе.
И вот тут началось главное: публика увидела не артистку. Она увидела человека, который всеми силами пытается сохранить статус. Который не готов проиграть. Который ради квартиры готов затоптать покупателя, суд, адвокатов и репутацию.
Уход Барщевского стал символом конца. Больше не существует фамилий, которые гарантируют нужное решение. Больше не работают кулуарные разговоры. Больше нет автоматической лояльности к «величинам».
Я не говорю, что теперь суд стал идеальным. Он всё ещё ломается. Всё ещё прогибается. Но в этом конкретном эпизоде он дал понять: вы больше не вне закона. Даже если у вас хорошие песни. Даже если вы сидели с президентом за одним столом.
По нашим данным, в ближайшие месяцы будет тихая чистка. Судьям, которые слишком рьяно поддерживали сторону истицы, не продлят полномочия. Или переведут в другие инстанции. Никто не будет мстить. Просто больше не будут доверять.
И это тоже перемена. Раньше таких судей награждали. А теперь списывают.
В профессиональной среде это обсуждается с опаской. Некоторые считают, что слишком жёстко. Другие что наоборот, недостаточно. Но суть одна: правила меняются.
Это дело не забудется. Оно стало маркером. Кто-то скажет показательной поркой. Кто-то триумфом справедливости. Я же считаю, что это пробный шар. Первая серьёзная попытка проверить: а что если мы сделаем по закону?
И оказалось, что можно.
Покупатель остался с жильём. А истец с разочарованием. Барщевский ушёл. А мы остались наблюдать за тем, как рушится привычная система координат.
Не знаю, сколько это продлится. Может быть, это вспышка. Может быть, это новый вектор. Но я впервые за долгое время увидел, как громкое имя проиграло тихому праву. И это значит, что не всё ещё потеряно.