На фото: граф Алексей Бобринский и адвокат Фёдор Плевако
Начало: Тайна комнаты на первом этаже
Граф Алексей Васильевич Бобринский владел обширными землями в Веневском и Епифанском уездах Тульской губернии. Здесь книжный затворник становился иным: деятельным хозяином и рачительным лесоводом. Он разводил новые породы скота, изучал почвы, и высаживал деревья. Казалось, воплощался идеал просвещенного русского барина, соединившего европейскую науку с русской ширью.
Но была у этих земель и иная правда… Родилась она в дымных избах графского села Люторичи
После отмены крепостного права жители были «наделены» землей. «Освобождение» даровало крестьянам пахотные клочки, прозванные в отчаянии «сиротскими» и «кошачьими». На них нельзя было прожить. И тогда графский управляющий Фишер, разумеется, с согласия хозяина, выстроил из крестьянской беды стройную, жестоко рациональную систему. Бывшие крепостные, мечтавшие о воле, вновь попали в кабалу - теперь долговую. Арендные договоры, непосильные платежи, а вокруг - безграничная власть управляющего, для которого неграмотный мужик был лишь живым ресурсом, из которого можно появилась возможность выжать еще один медный грош. Более того, Фишер, пользуясь безграмотностью крестьян, целенаправленно запутывал счета, набрасывая несуществующие долги.
Повестка в суд на астрономическую сумму в восемь тысяч рублей стала последней каплей, переполнившей чашу мужицкого терпения. Когда в село явился пристав с солдатами для описи последнего имущества крестьяне не выдержали. Схватка с солдатами, «помятые» мундиры - и вот уже тридцать четыре люторических мужика и одна женщина стоят перед судом в Москве, обвиненные в бунте против власти.
Но 17 декабря 1880 года в зале суда на их стороне выступал знаменитый адвокат Фёдор Никифорович Плевако. Он не защищал преступников; он обвинял истцов. Его знаменитая речь стала не оправданием, а приговором порочной системе.
На суде Плевако заявил: «Я нашел подстрекателей. Бедность безысходная, бедность - создание Фишера, одобряемое его владыкой, бесправие, беззастенчивая эксплуатация, всех и все доведшая до разорения, - вот они, подстрекатели!
Одновременно, потому что одинаково невыносимо всем становилось, вспыхнуло негодование люторовцев против бесцеремонного попирания божеских и человеческих законов, и начали думать они, как им отстоять себя. И за эту драму сидят теперь они перед вами».
Адвокат говорил не о долгах, а о сломанных судьбах, не о неповиновении, а о человеческом достоинстве, затоптанном в грязь графской земли.
А в финале - обращение не к букве закона, а к совести: «Но если слово защиты вас не трогает, если я, сытый, давно сытый человек, не умею понять и выразить муки голодного и отчаянного бесправия, пусть они сами говорят за себя и представительствуют перед вами. О, судьи, их тупые глаза умеют плакать и горько плакать; их загорелые груди вмещают в себе страдальческие сердца; их несвязные речи хотят, но не умеют ясно выражать своих просьб о правде, о милости. Люди они, человеки!.. Судите же по-человечески!..»
Суд, тронутый этой исповедью отчаяния, оправдал тридцать человек. Остальные отбыли короткие сроки. Женщину оштрафовали на пять рублей. Победа? Скорее, отсрочка.
«Люторическое дело» стало черным пятном на образе просвещённого деятеля. Поэтому граф Алексей Васильевич поспешил вернуться к своим любимым книгам.
Он продолжал изучать ботанику, пополнять коллекцию древностей, а на его землях уже в 1881 году открыли богатое Бобриковское месторождение угля, сулившее новые, колоссальные доходы.
Алексей Васильевич Бобринский был успешен, уважаем и погружен в науку. Скончался в Москве 6 декабря 1888 года и был похоронен на кладбище Донского монастыря - там же где и обе его жены.