Когда недавно Bloomberg разместил материал под заголовком «Рубль укрепился на 45% с начала года», это прозвучало почти как ироничный эпилог к году, переполненному экономическими противоречиями. Внешне — триумф: рубль якобы демонстрирует невиданную стойкость, доллар «упал», а Россия будто бы выдержала все удары внешнего давления. Но стоит заглянуть за цифры — и этот мнимый триумф рассыпается на фрагменты административной фикции, статистического монтажа и полного разрыва между валютной котировкой и материальной жизнью миллионов граждан.
Дело в том, что 45% — цифра не просто условная, она сознательно вводящая в заблуждение. Чтобы получить такой результат, аналитики Bloomberg (и многие другие западные медиа) берут за отправную точку курс в 113,5 рубля за доллар, зафиксированный в конце декабря 2023 года на офшорном валютном рынке.
Однако этот уровень никогда не был ни официальным, ни репрезентативным для внутренней экономики. Это была котировка, сформированная в условиях крайне низкой ликвидности, панических ожиданий после новых санкционных пакетов и фактического отсутствия реальных сделок.
По данным ЦБ РФ, официальный курс на 29 декабря 2023 года составлял 101,70 рубля за доллар, а к 25 декабря 2024 года — 78,51 рубля. Простая арифметика даёт не 45%, а 22,8% укрепления — цифру, вдвое менее эффектную, но зато имеющую хоть какое-то отношение к реальности.
Почему же возникает такая разница? Потому что офшорный курс рубля — это не рынок, а индикатор экстремального стресса. Как отмечал ещё в 2022 году главный экономист ВТБ Андрей Лепехин, «в условиях ограничения конвертации и межбанковской ликвидности, котировки на нерегулируемых площадках отражают не баланс спроса и предложения, а уровень страха». Именно поэтому ЦБ РФ с 2022 года фактически перестал ориентироваться на эти уровни — и правильно сделал.
Но даже эти 22,8% не являются свидетельством устойчивого роста или восстановления доверия к российской экономике. Нынешнее укрепление рубля — это административно-бюджетный артефакт, а не рыночное равновесие.
Во-первых, действует режим обязательной продажи 80% валютной выручки экспортёрами, введённый в марте 2022 года и продлённый в 2023–2024 годах. По данным Минфина, в 2024 году экспортёры продали на внутреннем валютном рынке более 220 млрд долларов — почти в полтора раза больше, чем в 2021 году.
Во-вторых, импорт капитальных товаров (станки, оборудование, комплектующие) сократился на 27% по сравнению с докризисным уровнем — согласно данным Росстата за январь–ноябрь 2024 года.
В-третьих, отток капитала из России в 2024 году, по оценкам ЦБ, составил лишь 18 млрд долларов — против 27 млрд в 2023 и 55 млрд в 2022. В итоге: валюты в системе много, способов её легально потратить — крайне мало. Рубль укрепляется не потому, что экономика «сильная», а потому, что его искусственно держат в рамках контролируемого контура.
Особую роль играет срыв работы бюджетного правила. С начала 2024 года цена на нефть Urals стабильно превышает базовый уровень в 43,4 доллара за баррель — в среднем на 20–25%. При этом Минфин, как следует из отчётов Счётной палаты, не может в полной мере абсорбировать избыточную валютную выручку через механизмы ФНБ.
Дело в том, что с 2023 года введено ограничение: в структуре ФНБ не более 30% может быть в иностранной валюте. Остальное должно быть переведено в рублёвые активы. Но внутренний рынок не готов к таким объёмам — и Минфин вынужден сворачивать закупки валюты, чтобы не провоцировать гиперукрепление рубля.
Эффект усиливает ключевая ставка ЦБ, которая с августа 2024 года держится на уровне 16% — одном из самых высоких показателей в мире. Это создаёт иллюзию «высокой доходности» рублёвых активов, но только для тех, кто не может выйти за пределы национальной финансовой системы.
Для внешнего мира рубль по-прежнему закрыт — по данным Bank for International Settlements, доля рубля в мировых расчётах в 2024 году упала до 0,7% (против 2,1% в 2021). А внутри страны высокая ставка убивает долгосрочное планирование: средняя ставка по корпоративным кредитам превышает 18% годовых, что делает расширение производства экономически бессмысленным.
Если же взглянуть на платёжный баланс, картина становится ещё мрачнее. По предварительным данным ЦБ РФ за январь–ноябрь 2024 года, профицит текущего счёта сократился на 41% по сравнению с аналогичным периодом 2023 года — до 67 млрд долларов.
Экспорт в натуральном выражении (в тоннах, баррелях, кубометрах) практически не растёт: по данным ФТС, физические объёмы нефтегазового экспорта в 2024 году снизились на 3%, а промышленного — на 5%. При этом импорт начал восстанавливаться: за первые 11 месяцев 2024 года он вырос на 12% в стоимостном выражении, в том числе за счёт контрабандных и «серых» поставок через третьи страны.
Это означает, что фундаментально рубль должен быть слабее, чем 78–79 за доллар. Рынок это понимает — но не может отреагировать, потому что все рычаги находятся под административным контролем.
На длинной дистанции рубль остаётся валютой сырьевой периферийной экономики. За последние 20 лет его поведение почти полностью повторяет циклы южноафриканского рэнда, бразильского реала или индонезийской рупии: резкие обвалы на фоне падения цен на сырьё, кратковременные всплески на пиках экспортной выручки, высокая чувствительность к глобальным процентным ставкам. Санкции, безусловно, усилили волатильность — но не изменили фундаментальной модели.
Как показало исследование Московской школы управления «Сколково», с 2014 по 2024 год среднегодовая волатильность рубля составила 12,8%, что вдвое выше, чем у турецкой лиры, и втрое выше, чем у китайского юаня. И это при том, что ЦБ РФ с 2014 года официально перешёл к режиму свободно плавающего курса — отказавшись от коридора бивалютной корзины и регулярных интервенций. Результат? Рубль стал самой волатильной валютой среди стран G20, как констатировал МВФ в докладе 2022 года. Эта «свобода» ударила не по ЦБ, а по бизнесу и населению: каждое колебание курса теперь напрямую перекладывается на цены, зарплаты и инвестиции.
Но главная проблема — не в цифрах, а в повестке. Для западных СМИ курс рубля давно перестал быть экономическим индикатором — он превратился в пропагандистский триггер. Когда рубль падал до 120 в 2022 году, это трактовалось как «начало коллапса под санкциями».
Когда он укрепился до 52 в середине 2022 года — как «признак паралича импорта». Сегодня — снова «укрепление на 45%», будто бы доказывающее, что «экономика задыхается». В обоих сценариях логика одна: Россия обречена. Стабильный, предсказуемый курс им неинтересен — он лишает их драмы.
Между тем, реальная угроза не в том, упадёт рубль до 100 или укрепится до 70. Угроза — в том, что курс больше не отражает экономику, а становится инструментом краткосрочного административного управления.
Это убивает доверие, искажает инвестиционные решения и создаёт иллюзию контроля там, где его нет. Пока рубль — не зеркало экономики, а ширма для статистических трюков, ни 45%, ни 22% не спасут страну от структурного кризиса.
Настоящая стабильность начинается не с котировок, а с предсказуемости, институтов и доверия. А этого — в нынешней модели — нет ни в одном проценте.