Он стал жертвой холодного политического расчета небольшой, но амбициозной хунты, которая, действуя в общих интересах с США, предпочла не связываться с живой легендой. Его расстреляли, чтобы решить проблему.
Но парадокс истории в том, что именно этот акт целесообразного убийства возвел его в сан святого религии революции, навсегда запечатлев в памяти человечества не министра в военной форме, а худого, бородатого партизана с бесконечной печалью и огнем в глазах. Они убили человека, но дали бессмертие мифу.
Если оценивать его боливийскую миссию по формальным, прагматичным критериям — он потерпел сокрушительное, абсолютное поражение и не добился ничего из заявленного.
Вместо того чтобы стать магнитом для угнетенных масс, его отряд оказался группой изгоев. Крестьяне его не поддержали, а часто и выдавали армии. Теория «фокусо» была развенчана его же гибелью.
Боливия не стала «вторым Вьетнамом». Напротив, поражение Че надолго охладило пыл партизанского движения в Латинской Америке, доказав эффективность контрпартизанской тактики, поддержанной США. Режим не пал, а укрепился, получив пропагандистскую победу. Боливийская армия, считавшаяся слабой, обрела уверенность. Его партизанский отряд был уничтожен физически. Он сам был захвачен и казнен — худший финал для революционера-практика.
Однако, если смотреть в исторической перспективе, Че Гевара в Боливии добился того, чего, возможно, даже не планировал, совершил величайшую в своей жизни пропагандистскую победу, превратив военное поражение в культурную и моральную икону.
Его гибель в глухой боливийской деревне стала идеальным сценарием для создания мифа. Он не умер от болезни в постели, не состарился в кресле чиновника, не был скомпрометирован властью. Он был убит — молодым в 39 лет, с непокорным взглядом, сражаясь за идеал. Его расстрел руками сержанта — это архетипическая сцена убийства пророка.
Фотографии мёртвого Че в Вальегранде, где он похож на раненого Христа или уснувшего пророка, облетели мир. Эти образы оказались мощнее любых его речей. Они превратили кубинского команданте во вневременной, аполитичный (в широком смысле) символ бескомпромиссного бунта против любого угнетения. Символ абсолютной верности идеалу, даже ценой жизни. Жертвенности и отказа от всех благ во имя убеждений.
Тактическое поражение превратилось в стратегическую победу идеи. Хотя его конкретная тактика (партизанский фокус) была дискредитирована, его этический императив — необходимость бороться за справедливость — получил невероятную мощь. Он стал эталоном «подлинного» революционера, мерой искренности для левых движений во всем мире.
После его смерти его фигура стала связующей для разрозненных левых сил — от европейских студентов 1968 года до борцов с диктатурами в Африке и Азии. Его лицо на футболках и плакатах стало универсальным языком протеста.
В Боливии Че Гевара-стратег и тактик потерпел полный крах. Он не просто не достиг целей — его кампания стала учебником о том, как не надо делать революцию без поддержки населения, в чужой стране, против подготовленного врага.
Но в Боливии же Че Гевара-человек завершил создание Че Гевары-мифа. Он добился вечности. Он перешел из категории политических деятелей в категорию культурных архетипов наравне с Робин Гудом или Прометеем. Его поражение на поле боя стало непревзойденной победой в битве за умы и сердца. В этом смысле, отправляясь в Боливию, он, сам того не зная, шёл не столько завоёвывать страны, сколько создавать бессмертный символ — и в этом он преуспел абсолютно.