Не все каянцы успели скрыться в своих неприступных бункерах. Небольшая группа — несколько мужчин и одна молодая женщина по имени Элира — была отрезана наступающими ордами Фараона и схвачена. Их не убили сразу только потому, что один из командиров Фараона, человек жестокий, но не лишенный любопытства, услышал, как их называют «Бессмертными Пророками». Он решил сохранить их как диковинку, подарок своему вождю Корву.
Так каянцы оказались не в святилищах, а в золоченых клетках в покоях нового повелителя — рабами-диковинками, живыми трофеями, подтверждающими его власть над самими «богами» побежденных. Их бессмертие стало не благословением, а проклятием, растянутым на века унижения.
Среди пленников была лишь одна женщина, Элира. Со временем до вождя Фараона дошли слухи о том, что «бессмертные» редко рождают детей, но могут. Желание заполучить дитя от «древней крови» стало для него навязчивой идеей — символом окончательного обладания. Он приказал: Элире подобрали пару из молодых каянских пленников.
Но Элира, воспитанная в догмате чистоты крови и превосходства, с отвращением отказалась. «Наш род должен сохраняться в чистоте, — говорила она. — Мой ребенок должен родиться от такого же, как я, не оскверненного временем и смертной грязью. Зачем плодить полукровок?»
Тогда разгневанный Фараона, желая сломить ее гордыню, избрал другую тактику. Он выделил ей отдельные покои, сохранив видимость привилегий, но поселил рядом с молодым каянцем и молодой смертной рабыней, служанкой по имени Агарь. Фараон отдал негласный приказ — должен был обратить внимание на смертную. Он, то ли из страха, то ли из скрытого протеста, то ли из искренней привязанности, стал ухаживать за Лианой.
Элира наблюдала за этим со смесью брезгливости и странной, тлеющей ревности. Она презирала Таэля за его «падение», но видеть, как он, представитель вечной расы, носит цветы смеющейся смертной, как заботится о ней… это жгло ее изнутри. Ее отказ был продиктован догмой, но в его основе лежало и смутное, не признаваемое ею самой желание.
Когда Лиана забеременела, в Элире что-то надломилось. Ненависть, которую она раньше размазывала тонким слоем презрения, теперь сконцентрировалась в яд. Она начала изощренно издеваться над девушкой: «портила» еду, «случайно» ставила подножки, нашептывала гадости, глядя на ее округлившийся живот с таким холодным безумием, что по спине бежали мурашки.
Агарь, терпевшая побои надсмотрщиков, не выдержала этой тихой, ядовитой пытки от той, кого все еще боялись как полубогиню. Однажды ночью она бежала.
Но бежать от Фараон было невозможно. Ее поймали. И тогда Элира, с ледяной жестокостью, предложила Фараона «урок для всех смертных, кто возомнит о себе». Агарь посадили не просто в карцер, а в железную клетку, выставленную на главной площади рабских кварталов. Беременную, униженную, лишенную даже клочка достоинства.
И этот вид стал последней каплей. Народ Закона, теперь низведенный до положения самых презираемых рабов (ибо их бывшие рабы теперь часто становились надсмотрщиками), увидел правду. Их «Бессмертные Пророки», их «боги» — такие же пленники, такие же игрушки в руках нового фараона. Но что хуже — эти «боги» оказались мелкими, жестокими и трусливыми существами. Они не спасли своих избранных. Они спасали лишь свою гордыню, свою «чистую кровь», издеваясь над беззащитной.
Вера, державшая их на плаву века, рухнула окончательно. Не осталось ни Бога, ни Закона, ни избранности. Осталась только клетка. Клетка из железа для одной несчастной девушки и невидимая, но прочная клетка отчаяния для целого народа. Они смотрели на Элиру в ее позолоченных покоях, ненавидящую и ненавидимую, и понимали: им не на кого надеяться. Ни на небо, ни на землю. Только на самих себя — но и эта мысль была слишком страшной и новой для сломленных душ. Они погрузились в апатию, глубже всякого отчаяния.