Я вырос рядом с башкирскими песнями — и понял их только во взрослом возрасте
Автор: Александер Арсланов
Я вырос рядом с башкирскими песнями, но долго не понимал, что именно в них люблю.
Они звучали дома, в дороге, в голосах близких — как часть воздуха. Тогда я не разделял слова, мелодию и то состояние, которое они оставляли. Я просто жил рядом с этими песнями, не отделяя их от дома, дороги, голосов близких. Они были частью воздуха. Иногда — со звуком курая, иногда — с сухими, ритмичными ударами кубыза, которые словно удерживали землю под ногами.
- Я довольно поздно понял, что башкирские песни — это не просто музыка. Уже во взрослом возрасте. До этого они всегда были рядом, но как фон: где-то звучали, где-то пелись, где-то жили сами по себе, не требуя внимания. Как дыхание. Его ведь не слушают, пока оно не становится редким.
Как правило, слушал и пел эти песни мой дедушка — Роберт Мутигуллович. Он делал это не для кого-то и не напоказ. Пел тихо, спокойно, будто разговаривал сам с собой. Иногда его голос сопровождал протяжный звук курая, уходящий куда-то вдаль, иногда — редкие, упругие удары кубыза, которые задавали ритм, но не торопили. Тогда я не всегда понимал слова, но запоминал саму звуковую ткань — ровную, собранную, без суеты.
В детстве эти песни не объясняли. Их не разбирали, не анализировали, не учили специально. Они просто появлялись — в доме, в дороге, иногда из старого радиоприёмника. И всегда — протяжно. Так, будто голос, который поёт, никуда не торопится и не собирается заканчивать мысль быстро.
Со временем названия песен сами уложились в памяти, без усилия, как географические ориентиры.
«Урал» — как ощущение земли под ногами.
«Буранбай» — как дорога, из которой не вычеркнешь испытания.
«Гилмияза» — как тихая, сдержанная любовь.
«Сыңрау торна» — как память, улетающая и возвращающаяся с криком журавлей.
«Ашкаҙар» — как река, которая ведёт и не спрашивает, готов ли ты идти дальше.
Особенно хорошо я помню длинные песни. Тогда мне казалось странным: зачем так долго держать звук, зачем тянуть мелодию, будто времени вокруг слишком много. Теперь понимаю — это было не про время. Это было про пространство. Про необходимость развернуть голос так же широко, как разворачивается степь. А курай в этих песнях будто продолжал дыхание, а кубыз напоминал о шаге, о пути, о движении.
Башкирские песни никогда не были для меня громкими. Даже когда звучали инструменты, они всё равно оставались спокойными. В них не было надрыва, истерики, желания впечатлить. Даже печаль в этих песнях звучала ровно, с достоинством — как факт, который приняли и понесли дальше.
Я рос с ощущением, что в этих мелодиях всегда есть дорога. Не обязательно настоящая — иногда внутренняя. Кто-то уезжает, кто-то ждёт, кто-то вспоминает, но движение не прекращается. Даже если песня заканчивается, дорога в ней продолжается. Как будто финал — это просто место, где можно остановиться, перевести дыхание, а курай ещё немного держит звук, не давая тишине упасть сразу.
Со временем я заметил: башкирскую песню невозможно слушать вполуха. Либо входишь в её ритм, либо она проходит мимо. Она не подстраивается под слушателя. Не сокращается. Не объясняется. И в этом есть редкая честность. Мир всё время торопит, подгоняет, требует краткости. А эта песня говорит: нет, здесь будет столько, сколько нужно.
Когда звучат башкирские песни, голос отходит на второй план.
Остаётся память.
Когда я стал старше и начал смотреть на всё это уже со стороны, понял: башкирская песня — это форма выживания. Спокойного, негромкого. Не через крик и не через протест, а через сохранение внутреннего ритма. Пока звучит курай и отзывается кубыз, пока песня тянется так, как тянулась всегда, сохраняется связь с тем, что было до нас.
Сегодня такие песни всё реже звучат в повседневной жизни. Мир стал коротким, быстрым, клиповым. Но, как ни странно, именно сейчас я всё чаще возвращаюсь к ним мысленно. Потому что в них есть то, чего не хватает — протяжённость. Возможность не спешить с выводами. Возможность выдержать тишину.
Башкирская песня не требует аплодисментов. Она вообще ничего не требует. Она просто существует — как земля под ногами. И если ты готов остановиться и послушать, она обязательно что-то в тебе выровняет.
Я не могу сказать, что понимаю её до конца. Да, наверное, и не нужно.
Достаточно помнить: когда звучит башкирская песня, голос отходит на второй план.
Остаётся память.