— Ишь ты, королева! Алис, я что плохого сказал? Я разве в чем-то соврал? Да, ты действительно в последнее время невыносима! Вечно ноешь, вечно недовольна. Тебе что, не нравятся мои дети? Ну извини, придется потерпеть! Я ради тебя от них отказываться не собираюсь, я их люблю! И прекрати при виде Сони и Кирилла Козью морду строить! Они обижаются…
***
Алиса стояла у раковины, гипнотизируя взглядом узор на кафеле. За большим дубовым столом сидел муж, Глеб. Рядом с ним, уткнувшись в телефон, сидела Соня — его двадцатилетняя дочь от второго брака.
— Нет, ну ты посмотри на это, — Глеб ткнул вилкой в сторону тарелки с ризотто. — Алиса у нас считает, что если добавить туда полкило пармезана, то это сразу высокая кухня. А то, что рис переварен, это мелочи.
Соня, не отрываясь от экрана, хмыкнула и поддела вилкой липкую кашу.
— Пап, ну чего ты? Нормально. Мама, кстати, всегда говорит, что рис варить — это искусство. Не каждому дано.
— Вот именно, — подхватил Глеб, откидываясь на спинку стула. — Твоя мать готовила плов так, что пальчики оближешь. А тут... Алиса, ты не обижайся, но хозяйка из тебя, прямо скажем, на троечку. Зато амбиций — вагон.
Алиса чуть не расплакалась. Это был не первый раз, и даже не десятый. Сначала, три года назад, когда они только поженились, Глеб носил её на руках. Он говорил, что она — глоток свежего воздуха, что все его бывшие жены были «тяжелыми», «непонимающими». А теперь...
Теперь каждое семейное застолье превращалось в публичную порку.
— Глеб, если тебе не нравится, мог бы просто сказать, — тихо произнесла Алиса, не оборачиваясь. — Зачем этот спектакль?
— Ой, началось, — Глеб закатил глаза, обращаясь к дочери. — Видишь, Соня? Слова не скажи. Сразу обиды, сразу губы дует. Нервная система ни к черту. Я ей говорю: сходи к врачу, попей чего-нибудь успокоительного. А она мне: «Это ты меня доводишь». Представляешь?
Соня хихикнула, быстро печатая кому-то сообщение. Алиса знала кому. Своей матери. Бывшей жене Глеба, Наталье.
Алиса чувствовала, как внутри закипает обида. Она не была против детей Глеба. Она старалась с ними подружиться: покупала подарки, накрывала столы, пыталась найти общий язык. Но Глеб использовал эти встречи как трибуну. Ему нужны были зрители, чтобы самоутвердиться, и союзники, чтобы оправдать своё вечное недовольство.
— Ладно, пап, я побежала, — Соня встала, чмокнула отца в щеку. — Спасибо за ужин. Ризотто... ну, съедобно.
Она бросила на Алису быстрый, оценивающий взгляд — такой, каким смотрят на неудачный предмет интерьера, и выпорхнула в коридор.
Глеб остался сидеть за столом, довольный собой.
— Ну чего ты замерла? — спросил он уже другим тоном, спокойным. — Иди чаю налей.
Алиса вытерла руки полотенцем, медленно повернулась и посмотрела мужу в глаза.
— Я не буду наливать чай, Глеб.
— Это еще почему? Забастовка?
— Потому что мне неприятно. Мне больно, когда ты унижаешь меня перед дочерью. Ты понимаешь, что она сейчас выйдет отсюда и всё расскажет матери? Что у нас рис переварен, что я истеричка, что у нас всё плохо?
— Да брось ты, — отмахнулся он, доставая сигарету, хотя договаривались на кухне не курить. — Соня — свой человек. Она просто видит, что я живу не в сказке. Пусть знает правду. А ты вечно драматизируешь. Комплексы свои лечи.
В тот вечер они легли спать, отвернувшись друг от друга. Глеб захрапел через пять минут, а Алиса лежала и смотрела в темноту. Ей казалось, что стены дома, который она так старательно обустраивала, стали тоньше. Что теперь в их спальне незримо присутствуют две его бывшие жены и двое детей, которые с попкорном наблюдают за их ссорами.
***
Через неделю ситуация повторилась, только масштаб трагедии увеличился. Приехал Кирилл, старший сын Глеба от первого брака. Ему было почти тридцать, он был копией отца — такой же вальяжный, уверенный в себе и слегка циничный. Они сидели в гостиной. Алиса принесла закуски.
— Ну что, отец, как бизнес? — спросил Кирилл, жуя бутерброд с рыбой.
— Да какой там бизнес, — Глеб махнул рукой, наливая себе «беленькой» в красивую стопку. — Кручусь как белка. А дома поддержки ноль. Вон, Алиса у нас решила курсы дизайна закончить. Деньги тратит, а толку? В квартире бардак, шторы эти выбрала — цвет детской неожиданности.
Кирилл усмехнулся, глядя на шторы.
— Да уж, пап. Вкус — дело тонкое. Мама бы такие точно не повесила. У нее глаз алмаз.
— Вот и я говорю! — оживился Глеб. — Твоя мать хоть и с характером была, но уют умела создать. А тут приходишь домой — и поговорить не с кем, и глаз ни на чем не отдыхает. Только и слышу: «Дай денег, дай денег».
Алиса стояла в дверях с подносом. Руки задрожали. Она тоже работала. Да, получала меньше мужа, но на свои «хотелки» и курсы тратила свои деньги. Шторы они выбирали вместе, и Глебу они нравились в магазине. Она поставила поднос на столик так резко, что бокалы звякнули.
— Я, пожалуй, пойду, — сказала она ледяным тоном. — Не буду мешать вам перемывать мне кости.
— О, опять! — Глеб развел руками, обращаясь к сыну. — Видишь? Слово поперек не скажи. Королева обиделась.
Кирилл ехидно хмыкнул.
— Алиса, да ладно вам. Мы же по-семейному. Шутим.
— У вас плохие шутки, Кирилл. И у вашего отца тоже.
Она ушла в спальню, закрыла дверь на замок и включила музыку в наушниках, чтобы не слышать их гогота. В телефоне блямкнуло уведомление — подруга скинула скриншот из соцсетей. Наташа, вторая бывшая жена, выложила пост: «Как приятно знать, что бумеранг существует. Некоторые молодые дамы думают, что счастье можно построить на чужом, а в итоге сидят у разбитого корыта с безвкусными шторами». И смайлики.
Алису пробила дрожь. Соня. Это Соня рассказала про шторы и про скандалы. А Кирилл, наверняка, сейчас докладывает своей матери то же самое.
Вся их жизнь была как реалити-шоу для бывших. И режиссером этого шоу был её собственный муж.
Утром Алиса вышла на кухню, когда Глеб пил кофе, листая новости на планшете.
— Доброе утро, бука, — бросил он, не поднимая глаз.
— Глеб, нам надо поговорить. Серьезно.
— Опять? Ну давай, излагай. Что тебя на этот раз не устраивает? Погода? Курс доллара?
— Меня не устраивает формат общения с твоими детьми.
Глеб отложил планшет и снял очки.
— Так. И что это значит?
— Это значит, что я больше не буду присутствовать на ваших посиделках. Хочешь видеть Соню и Кирилла — пожалуйста. Встречайтесь в кафе, в ресторане, езжайте на дачу. Но без меня. Я не хочу быть грушей для битья и поводом для сплетен их матерей.
Глеб покраснел. На шее вздулась жилка.
— Ты что, условия мне ставишь? Ты хочешь расколоть семью?
— Семью раскалываешь ты, Глеб, когда обсуждаешь меня с ними. Ты выносишь сор из избы, а они разносят его по всему городу. Я уважаю себя. И я не позволю больше так с собой обращаться.
— Они мои дети! Они имеют право приходить в мой дом!
— В наш дом, Глеб. В наш. Я не запрещаю им приходить. Я просто говорю, что меня в эти моменты здесь не будет. Или я буду занята своими делами и не выйду к столу.
Глеб вскочил, стул с грохотом отлетел назад.
— Ну и дура! Ты просто эгоистка. Они ко мне тянутся, а ты... Ты всё испортишь! Смотри, Алиса, доиграешься. Останешься одна.
— Лучше одной, чем так, — тихо ответила она и пошла собираться на работу.
Следующий месяц прошел в состоянии холодной войны. Когда дети звонили и говорили, что приедут, Алиса демонстративно собиралась и уходила: в кино, к подругам, в спортзал. Или запиралась в кабинете и прикрывалась работой, предупредив, чтобы её не беспокоили.
Глеб бесился. Ему не хватало зрителя. Жаловаться детям на Алису в её отсутствие было не так интересно — не было реакции, не было драмы. Кирилл и Соня приезжали, ели заказанную пиццу (Алиса перестала готовить к их приходу), слушали нытье отца и быстро сматывались.
— Ты ведешь себя как ребенок, — шипел Глеб, когда Алиса возвращалась вечером домой. — Дети спрашивают, где ты, почему не выходишь. Им неловко!
— Им неловко? Или тебе неловко, что некого унизить? — парировала она.
***
Глеб всегда гордился своим здоровьем, но возраст постепенно брал свое. В одну из пятниц он решил передвинуть тяжелый комод в гостиной — ему вдруг показалось, что тот стоит не там, где нужно. Рванув на себя эту громадину, мужчина коротко вскрикнул, согнулся, а разогнуться уже не смог.
Алиса нашла его на ковре. Он лежал, бледный и тихонько постанывал. Алиса сразу поняла, что поясницу прострелило. Люмбаго, или как там это называется?
— Не трогай... больно... — стонал он сквозь зубы.
Алиса вызвала скорую, вкололи обезболивающее. Врач сказал: постельный режим минимум неделю, уколы, мази, полный покой. Глеб превратился в беспомощного ребенка. В туалет — с поддержкой, поесть — в постель.
В субботу должен был быть семейный обед. Глеб, лежа в горе подушек, скомандовал:
— Позвони детям. Пусть приедут. Мне скучно, я хочу общения. И пусть фруктов купят.
Алиса молча протянула ему телефон.
— Звони сам.
Глеб набрал Соню.
— Доча, привет. Слушай, папа тут приболел. Спину прихватило, не встаю. Приезжай, а? Посидишь со мной, расскажешь, как дела.
Алиса стояла рядом, перебирая лекарства, и слышала голос Сони из динамика:
— Ой, пап... Бедненький! Ну ты даешь, конечно. Слушай, я сегодня никак. Мы с Денисом билеты в клуб взяли еще месяц назад, там концерт. Давай я на неделе забегу? Или маму попрошу, пусть она приедет. Кстати, мазь тебе привезет. У нее тоже спина болела, она знает, как такое лечить.
Глеб помрачнел.
— Ну ладно. Веселись.
Потом он набрал Кириллу.
— Сын, здорово. Отец твой слёг. Спина. Может, заскочишь? Поболтаем, мне тут тоскливо. Да и в аптеку бы надо, лекарство одно купить надо. Алиска не нашла…
— Пап, ну ты нашел время! У меня отчет, я в офисе сутками сижу, поесть некогда. Потом еще на встречу ехать. Закажи доставку, сейчас же 21 век. А поболтать... ну давай по видеосвязи завтра?
— Понятно, — Глеб нажал отбой и отшвырнул телефон на одеяло.
Алиса не злорадствовала. Ей было даже немного жаль мужа. Он так старался купить любовь детей деньгами и потаканием, так старался быть «своим», объединяясь с ними против неё, а в итоге... В итоге он лежал один, никому, кроме нее, не нужный.
— Воды дай, — буркнул он, не глядя на неё.
Алиса налила стакан воды, помогла ему приподняться. Он пил жадно, вода текла по подбородку. Она аккуратно вытерла его салфеткой.
— Болит? — спросила она.
— Адски, — признался он. — Как будто кол вбили.
Следующие три дня Алиса была сиделкой для мужа. Она делала уколы, хоть и опыта в этом у нее толком не было, готовила легкие супы, потому что тяжелую пищу ему было нельзя, помогала дойти до ванной и искупаться.
Дети не приехали. Соня прислала смайлик с градусником и подпись «Выздоравливай!». Кирилл позвонил один раз, спросил: «Ну че, живой?» и пожаловался, что его машину поцарапали на парковке.
Вечером третьего дня Глеб лежал и смотрел, как Алиса гладит белье.
— Алис, — позвал он тихо.
Она выключила утюг.
— Чего, Глеб? Обезболивающее? Рано еще.
— Нет. Сядь, пожалуйста.
Она присела на край кровати. Муж заметно сдал, сейчас он выглядел постаревшим.
— Они не приехали, — сказал он, глядя в потолок.
— У них свои дела, Глеб. Ты же знаешь. Молодость, работа.
— Нет. Дело не в делах. Им просто плевать. Я для них — банкомат. И клоун. Пока я здоров и даю деньги — я хороший папа. Пока я с ними хихикаю и тебя грязью поливаю — я свой в доску. А как прижало... — он тяжело вздохнул и поморщился от боли. — А ты здесь. Горшки за мной выносишь. Хотя я тебя обижал.
Алиса молчала, разглаживая складку на одеяле.
— Почему ты не ушла? — спросил он, повернув голову к ней. — Я ведь вел себя как... ну, ты поняла.
— Потому что я тебя люблю, дурака старого, — грустно улыбнулась она. — И потому что я выходила замуж, чтобы вместе быть и в горе, и в радости.
Глеб накрыл её руку своей. Ладонь у него была горячая.
— Прости меня, Алис.
— За что именно?
— За всё. За то, что обсуждал. За то, что позволял им смеяться над тобой. Я думал... думал, так я буду ближе к ним. Боялся, что они подумают, будто я променял их на молодую жену. Хотел показать, что они для меня важнее. А вышло, что предал единственного человека, которому я реально дорог.
У Алисы защипало в глазах. Она ждала этих слов полгода. Но сейчас, видя его таким уязвимым, она не чувствовала триумфа. Только облегчение.
— Я не прошу тебя отказываться от детей, Глеб. Никогда не просила.
— Я знаю. Но правила теперь будут другие.
Глеб поправился через две недели. Первый визит детей после его болезни прошел иначе. Соня и Кирилл приехали в воскресенье как ни в чем не бывало.
— О, папаня, огурцом выглядишь! — хлопнул его по плечу Кирилл. — А мы тут голодные как волки. Алиса что-нибудь приготовила? А то в прошлый раз пицца — это как-то несолидно было.
Они расселись за столом. Алиса поставила перед ними большое блюдо с запеченной уткой.
— Утка! Класс! — Соня потянулась за куском. — Надеюсь, не пересушена, как тогда курица?
Она хихикнула, ожидая привычной поддержки отца. Кирилл тоже ухмыльнулся, готовясь отпустить шуточку. Глеб положил вилку.
— Молчать, — спокойно сказал он.
Дети замерли.
— Что такое, пап?
— Соня, извинись перед Алисой.
Соня округлила глаза.
— В смысле? За что? Я же пошутила.
— Мне не нравятся твои шутки. И тебе, Кирилл, тоже советую прикусить язык. Алиса — моя жена. Хозяйка этого дома. Она потратила три часа, чтобы приготовить этот обед. Если вам что-то не нравится — дверь там. Ресторанов в городе полно.
Кирилл переглянулся с сестрой.
— Пап, ты чего завелся? — пробормотал Кирилл, растеряв весь свой цинизм. — Нормальная утка. Вкусная.
— Спасибо, Алиса, — выдавила из себя Соня, уткнувшись в тарелку. — Вкусно и правда.
Глеб накрыл ладонь Алисы своей рукой поверх скатерти.
— И еще одно. Все, что происходит в этом доме, остается в этом доме. Если я узнаю, что кто-то из вас обсуждает мою жену или наши дела со своими мамами или друзьями — вход сюда будет закрыт. Я вас люблю, но неуважения больше не потерплю. Ясно?
— Ясно, пап, — буркнул Кирилл.
— Ясно, — кивнула Соня.
Алиса широко улыбнулась. Да здравствует люмбаго! Кто ж знал, что банальный прострел так кардинально изменит ее жизнь. К лучшему…
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.