О «революционной целесообразности» и клановых разборках
Корреспондент медиаплатформы «Пруфы Ру» Рамиль Рахматов: Долгое время я наблюдаю громкие уголовные процессы в республике, особенно связанные с нынешней управленческой командой. Многие приговоры вызывают вопросы. Часто есть ощущение, что так называемая «революционная целесообразность» подменяет собой правосудие.
Общество удовлетворено: посадили «коррупционера» или «жадного бизнесмена», дали большой срок, огромный штраф. Но чувства справедливости в конкретном деле нет, остаётся осадок. У вас похожее впечатление?
Юрист Виталий Буркин:
Да. Подавляющее большинство громких дел сегодня выглядят как клановые разборки, а не борьба с коррупцией.
Для сравнения. В Италии в середине нулевых вскрыли коррупцию в футболе. На скамье подсудимых оказались и судьи, и футболисты, и руководители клубов. Систему выкорчевали под корень. Вот это была реальная антикоррупционная кампания.
У нас же нередко видишь другое: фигурант может и замаран, но судят его не за то, что он реально делал. Поэтому я почти автоматически оказываюсь на стороне фигуранта, даже если внешне он кажется законченной сволочью. Нынешний уголовный процесс устроен так, что правозащитник волей-неволей становится защитником обвиняемого/
Дело Марзаева и «крючок» для Абдрахимова
Рамиль Рахматов:
Возьмём конкретные примеры. Уголовное дело и приговор бывшему вице-премьеру Алана Марзаева. Вы хорошо знаете его биографию, его схемы. Но в суде, как многие отмечают, защита выглядела убедительнее гособвинения.
Виталий Буркин:
Так и есть. Я прекрасно понимаю, что он участвовал в серых и теневых схемах. Но то, как было построено обвинение и как оно поддерживалось, выглядело слабее, чем позиция защиты.
Создаётся впечатление, что дело просто «слепили», передали в суд, а дальше надавили на судью и из соображений «целесообразности» дали большой срок и огромный штраф. Причём приговор в значительной мере опирается на показания людей, которые сами должны были бы сидеть рядом с ним на скамье подсудимых.
У меня есть к самому Марзаеву один вопрос. В СМИ он говорил: это подстава, фальсификация, он знает имена, может их назвать. Но так их и не назвал. Это типичная ситуация: информация у людей есть, но реально используют её единицы.
Рамиль Рахматов:
Перейдём к другому резонансному делу. Вице-премьер, генеральный директор АО «Башспирт» Раиф Абдрахимов. С моей точки зрения, это чисто экономический спор. Взяток, личного корыстного мотива я там не вижу. Человек состоятельный, в быту в таких историях не замеченный.
Тем не менее его, как и других по экономическим делам, помещают в СИЗО. Хотя очевидно: он не убежит. Зачем это делается?
Виталий Буркин:
Раньше СИЗО чаще использовали как инструмент давления на фигуранта: выжать показания, заставить «сотрудничать». Сейчас к этому добавился ещё один мотив: давление на суд.
Логика простая: «Невиновных у нас просто так не закрывают. Раз человек уже сидит в изоляторе, значит, он виновен. И вы, суд, попробуйте его не осудить». Это заранее заданная планка.
Плюс действует инерция. Следователь привычно просит заключить под стражу, суд по привычке удовлетворяет, дальше всё продлевается тем же ходом.
Но если говорить о сути дела Абдрахимова, она для меня далека от очевидной.
Сделку, которую сегодня ему вменяют, раньше уже вменяли другому вице-премьеру — Нугуманову — по линии «Башспирта», по аренде здания на Пушкина. Тогда претензия была в том, что якобы не разорвали кабальный договор аренды, невыгодный для предприятия.
Я хорошо знаю эту историю: мы с «Башспирта» вообще начинали расследования, после которых появились уголовные дела. Сейчас Нугуманов в Самаре оспаривает именно тот эпизод, который инкриминируют Абдрахимову.
Во-первых, условия расторжения договора действительно были тяжёлыми для «Башспирта». Во-вторых, указание арендовать это здание Нугуманов, по материалам дел, получил от первых лиц республики.
В-третьих, решение об аренде закреплялось через совет директоров. Соответственно, и разорвать договор без решения совета невозможно. Минимум должны были участвовать те же первые лица, те же органы управления, включая, например, профильное министерство.
И тут возникает ключевой вопрос. Если прокуратура и следствие считают сделку незаконной и утверждают, что она была проведена прежним руководством «Башспирта», почему прямо во время процесса над этим прежним руководством или сразу после него никто не инициировал отмену договора?
Вместо этого сделку оставили висеть и превратили в удобный «крючок» над новым руководителем. Это нормальный подход к праву? Статья 286 УК и «уголовное право из управленческих ошибок»
Рамиль Рахматов:
С точки зрения уголовного права, что вы вообще видите в деле Абдрахимова?
Виталий Буркин:
Честно? Состава преступления я там не вижу вовсе.
Статья 286 УК РФ — это превышение должностных полномочий. Она предполагает заведомо незаконные действия. Не спорные, не дискуссионные управленческие решения, а действия, про которые заранее ясно: так делать нельзя. Пытки — нельзя. Фальсификация доказательств — нельзя.
В ситуации с «Башспиртом» речь идёт об управленческом решении руководителя коммерческой организации. У этой организации есть несколько органов управления, ревизионные органы, подотчётность контрольно-счётной палате.
Во-первых, явно натянута сама конструкция 286-й. Это не про управленческие просчёты.
Во-вторых, главный вопрос: чем подтверждены убытки? Я не про бытовое «ущерб», а про конкретный размер убытков собственников, высших органов управления. Есть заявления от них? Есть признанные убытки?
Если их нет, то логика такая: либо все уровни управления в сговоре, и тогда нужно привлекать всех подряд, как это уже бывало в известных историях, либо это гражданско-правовой конфликт.
В гражданском законодательстве всё расписано: собственник может предъявить иск к исполнительным органам о возмещении убытков, причинённых управленческими ошибками.
В худшем случае в истории с Абдрахимовым можно говорить об ошибке управления. Но никак не о составе преступления.
Поэтому защита, на мой взгляд, должна бить именно по этому: к уголовному праву тут притянулись за уши.
«Тайна следствия» и псевдозащита
Рамиль Рахматов:
Тогда логичный вопрос о защите. Мы несколько раз пытались поговорить с адвокатами Абдрахимова для нашего издания. Они не идут на диалог, ссылаются на адвокатскую тайну, подписки о неразглашении. В чём, с вашей точки зрения, ошибка такого поведения?
Виталий Буркин:
Ошибка принципиальная. Во-первых, история с подписками действительно оправданна только по делам, где есть охраняемая законом тайна: государственная, служебная и так далее. В большинстве экономических дел этого нет.
Как только следствие выпускает пресс-релиз: «мы привлекли такого-то за такие-то действия, считаем его виновным», — режим тайны отпадает. Защита имеет полное право публично возражать, озвучивать свою позицию. Это прямо предусмотрено законом.
То же самое при избрании меры пресечения. Если заседание открытое, в нём оглашается ряд сведений — и это тоже снимает ограничения, раз уж государство само вынесло часть информации в публичную плоскость.
Во-вторых, даже если адвокат действительно дал подписку и боится говорить, тайна следствия на самого фигуранта не распространяется. Никогда. Обвиняемый вправе говорить, давать интервью, рассказывать свою версию.
На деле же мы часто видим другое: адвокат запрещает подзащитному общаться с прессой, прикрываясь своей подпиской. Людей сознательно вводят в заблуждение.
Я это называю псевдозащитой. Когда на публике создаётся видимость борьбы, а в реальности адвокат фактически работает в логике обвинения.
«Мой подзащитный не совсем виновен»
Рамиль Рахматов:
Давайте про эту «псевдозащиту» подробнее. Сейчас у меня ощущение, что мы обсуждаем уже не только проблемы следствия и судов, а состояние самой адвокатуры.
Виталий Буркин:
К сожалению, да. Один из типичных примеров. Подсудимый в суде прямо говорит о фальсификациях, приводит конкретные аргументы. А его защитник в прениях заявляет: «Вина не в полной мере доказана».
То есть она, по его логике, доказана, но плохо. «Вы, уважаемый суд, ещё немного поработайте — и докажете до конца». Это прямое противоречие позиции собственного подзащитного.
И это не воспринимается цехом как предательство. Такой адвокат продолжает оставаться «своим» для прокуроров и судей, спокойно ходит на профессиональные праздники, получает медали.
А вот если он выносит разговор о фальсификациях в СМИ — тогда всё, он становится врагом. Ему говорят: определись, ты с нами или против нас. И это реальность.
Да, есть профессионалы, есть люди, которые честно работают. Но процентов 60–70 уголовной адвокатуры живут по этим негласным правилам. Остальные быстро втягиваются.
Я лично сталкивался с ситуацией, когда дал коллеге готовый каркас защиты: дело, текст речи, два ключевых абзаца, которые разбивают обвинение. После процесса подзащитный говорит: «Всё красиво, на все постановления Пленума сослался, но главное так и не озвучил. Журналисты вышли, ничего не поняв, в чём абсурд дела».
Спрашиваю адвоката: «Почему?» Отвечает честно: «Не смог так сказать».
И это профессионал, не дурак. Но сказать простыми словами, в чём именно обвинение бессмысленно, он не решился.
Когда защита начинается до следствия
Рамиль Рахматов:
Вы не раз говорили, что нормальная защита должна начинаться ещё до возбуждения дела. Можете пояснить на примере?
Виталий Буркин:
Самый показательный пример — долевое строительство. В большинстве таких историй нет хрестоматийного «хищения». Строителей сначала сами же чиновники доводят до банкротства. Разрушают экономику проекта: через налоговые доначисления, нескончаемые проверки, аресты счетов, выемки документов, травлю в СМИ. Люди начинают расторгать договоры, потом дольщиков уговаривают писать заявления в полицию.
Если на этом, начальном этапе работать грамотно, многие уголовные дела можно предотвратить. Мы этим и занимаемся: за пять–десять дней добиваемся такого результата, до которого в обычной логике дорастают за годы и заканчивают реальными сроками.
Проблема в том, что стандартный адвокатский алгоритм другой. Адвокат ждёт, когда возбудят дело, когда человека доставят в суд на меру пресечения. И только тогда объявляет: «Я подключаюсь, началась защита».
А предприниматель к этому моменту уже наказан. Он теряет бизнес, активы, репутацию, партнёров задолго до приговора.
Современный адвокат должен быть универсалом: сочетать юридическую работу, переговоры, медийную стратегию. А не сидеть и ждать, пока у клиента всё окончательно рухнет, чтобы потом попытаться «героически» вытащить его в суде.
Медиа как инструмент защиты
Рамиль Рахматов:
Вы сами часто используете медиа в делах. Помните свой первый опыт такого рода?
Виталий Буркин:
Да. Это был 2005 год, первое крупное дело уже в статусе адвоката.
Вокруг застройщика и примерно сотни дольщиков начали раскручивать уголовную историю. План был простой: использовать дольщиков против одного человека. Мы развернули ситуацию, и эти же дольщики пошли против настоящего заказчика уголовного дела. В итоге тот, кто оплатил возбуждение, сам стал фигурантом.
Тогда я впервые увидел, как юридическая работа в связке с медиа меняет расклад.
При этом принципиально важно: без чёткой правовой позиции пиар бессмысленен. Сначала нужно выстроить юридический каркас, понять, в чём слабость обвинения, где нарушен закон. И только потом объяснять это обществу человеческим языком.
Дело Фатхуллы Исхакова: от Конституционного суда до оправдания
Рамиль Рахматов:
Ещё один громкий пример — Фатхулла Исхаков. Его оправдали только через много лет. Как выстроен был этот механизм?
Виталий Буркин:
Судьба свела нас в 2016 году. К тому моменту вокруг его дела уже сложилась классическая круговая порука: суд, прокуратура, следствие. Все звенья цепочки сопротивлялись пересмотру.
Я начал с того, что искал путь в Конституционный суд. В КС нельзя просто написать «письмо об обиде». Нужно исчерпать все иные средства защиты. На это ушло около двух лет. Мы шаг за шагом подводили ситуацию к одному вопросу: может ли суд отменить приговор по вновь открывшимся обстоятельствам без заключения прокурора.
Нам отказывали, но в итоге мы дошли до КС. В 2021 году он признал нашу правоту и фактически сказал: уголовно-процессуальный закон придуман не для издевательства над человеком.
Казалось бы, точка. Но нет. В 2022 году мы всё равно получили очередные незаконные решения. Председатель Верховного Суда России Лебедев возбудил производство по вновь открывшимся обстоятельствам, но шестой кассационный суд вместе с прокуратурой снова исказили фактическую сторону дела.
Раньше они говорили: без заключения прокурора суд не вправе отменять приговор. Когда КС пояснил, что заключение не обязательно, они сменили аргументацию: «Ладно, заключение не нужно, но мы не согласны с оценкой фактов, считаем, что Исхаков виновен».
Когда уже был пройден Верховный суд, оставался, по сути, только Лебедев. Мы вместе с коллегами, в том числе с опытными журналистами, проработали информационную кампанию.
В мае 2023 года Верховный суд России не только отменил приговор, но и сразу вынес оправдательный. Без нового рассмотрения. Формально могли вернуть дело назад, но степень очевидности была такой, что судьи выбрали прямой оправдательный приговор.
Я всегда задаю простой вопрос: верит ли кто-то, что трое судей ВС просто сели и решили «давайте оправдаем Исхакова»? Очевидно, что решения такого уровня принимаются не на этом этаже. И задача защиты — работать так, чтобы на этом «верхнем уровне» тоже сложилось понимание: продолжать давление невозможно.
О роли блогеров и слабости журналистики
Рамиль Рахматов:
Вы часто говорите, что один толковый блогер может сделать для защиты больше, чем команда адвокатов.
Виталий Буркин:
Да. Один человек, который умеет ясно и честно изложить суть дела, объяснить абсурд обвинения, порой действует эффективнее десятка адвокатов, которые годами пишут формальные жалобы.
Это особенно заметно на фоне деградации журналистики.
Сегодня стандартный навык во многих СМИ — перепечатать пресс-релиз ведомства. Без вопросов, без сомнений. В республике ситуация ещё более-менее, есть живые журналисты, которые думают, задают неудобные вопросы. Но в целом по стране пресс-релиз стал для многих истиной в последней инстанции. Доходит до абсурда. Пишут заголовки: «Такого-то осудят». Приговора нет, а формулировка уже в будущем времени. Я за это ругался с одним изданием. Через два года человека оправдали. Был случай с уфимским застройщиком: приговор ещё до конца не огласили, а в телеграм-канале прокуратуры уже вышла новость, что он осуждён, да ещё и с ошибками по статьям. Это уже не просто слабая журналистика, это искажение информации со стороны правоохранительных органов.
«Разбор дела» и стратегия защитника
Рамиль Рахматов:
В вашем телеграм-канале есть рубрика «Разбор дела». Вы разбираете чужие процессы, не только дела своих клиентов. Зачем это вам?
Виталий Буркин:
Разборы я делаю принципиально бесплатно. Если я освещаю дело своего клиента, я всё равно ангажирован, какие-то вещи смягчаю. В рубрике «Разбор дела» я стараюсь быть максимально честным: показываю и слабые места обвинения, и ошибки защиты, и сомнительные шаги самого фигуранта.
Иногда человек прав и юридически, и морально — тогда я на его стороне. Иногда по бумагам он вроде бы «не виноват», но фактическая картина совсем другая — тогда я пишу об этом прямо.
Цель одна: докопаться до сути, а не ограничиться формальным «обвинение плохо оформило доказательства».
Есть пример, которым я дорожу. В 2009 году ФСБ задержало моего подзащитного, отставного подполковника, по делу о хищении деталей. В СИЗО он написал книгу о своих ощущениях, позже её издал. Я добился его полной реабилитации, дело до суда не дошло.
Главным элементом защиты тогда стала нестандартная стратегия. Почти все адвокаты привыкли к одной тактике: молчать до конца следствия и ждать, что предъявят. Это стратегия бездействия.
Иногда она оправдана, когда человека поймали буквально «над трупом». Но когда речь идёт о фальсификациях в делах бизнесменов, о давлении на дольщиков — бездействие становится преступным по отношению к клиенту. Там нужно работать на опережение.
Связи, конфликт интересов и честный адвокат
Рамиль Рахматов:
Вы не раз писали о том, как связи мешают адвокату работать честно.
Виталий Буркин:
Любые тесные связи с системой — это потенциальный конфликт интересов с доверителем. Судья – однокурсник, прокурор – бывший коллега, следователь – приятель. В какой-то момент ты неизбежно оказываешься между своей совестью и своим «кругом».
Мне когда-то сказали: хочешь быть честным адвокатом и добиваться реальных результатов — не ищи этих связей. Жизнь это подтвердила.
Особенно ярко конфликт проявляется в делах о несчастных случаях на производстве. Происходит трагедия, под ответственность выводят главного инженера, прораба. Им говорят: «Не тратьте деньги, предприятие само наймёт вам адвоката».
Появляется адвокат, который фактически зависит от директора и учредителей. Если сейчас главного инженера признают невиновным, логика расследования может подняться этажом выше. У такого адвоката есть внутренний тормоз: он не заинтересован доводить дело до этой точки.
В одном из дел мы ставили вопрос о нарушении права на защиту именно из-за такого конфликта интересов. Договор заключал директор, а адвокат даже не использовал главный довод: вопросы безопасности в том случае вообще не входили в компетенцию главного инженера.
В итоге человек своими деньгами оплачивает защитника, который работает не в его интересах. Я в таких схемах принципиально не участвую: не заключаю договор с руководством предприятия, если понимаю, что завтра окажусь перед моральным выбором.
Перспективы: деградация школы
Рамиль Рахматов:
Если посмотреть на систему в целом, вы видите шанс на улучшение?
Виталий Буркин:
Пока – нет. Идёт общая деградация, в том числе юридической мысли. Мне повезло: в следственных органах у меня были сильные наставники – начальники отделов, старшие следователи, опытные оперативники. Потом, когда я стал адвокатом, повезло с наставниками в адвокатуре.
У сегодняшнего молодого следователя или прокурора такой роскоши часто нет. Он приходит и видит перед собой человека, купившего должность. Раньше нужно было двадцать лет пахать, чтобы дослужиться до серьёзного поста. Сейчас школа и традиция обрываются. Что будет дальше – посмотрим. Пока картинка довольно печальная.
Послесловие
Рамиль Рахматов:
Наш уважаемый читатель, следите за нашими публикациями, комментируйте, задавайте вопросы. И не забывайте о телеграм-канале Виталия Буркина «Строптивый адвокат». Там много полезного и для практикующих юристов, и для людей, которые просто хотят понимать, как устроена уголовная машина.
Виталий, спасибо за беседу.
Больше конкретных кейсов успешной защиты. Как удалось оправдать через десятки лет Фатхуллу Исхакова, который отсидел за преступление, которого не совершал, как выявить адвоката-перевертыша и очень много другое вы можете узнать из полной версии видеоинтервью с Виталием Буркиным.